Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

СЧАСТЬЕ-НЕСЧАСТЬЕ

Только уже перед самым отъездом получилось так, что они друг с другом поговорили. Вдвоем, не стесненные никакой официальностью. Попов собрался уложить чемоданы, как к нему в номер постучался Доливо-Добровольский. Быстрый, нервный и несомненно еще возбужденный своим успехом на выставке.

— Покорнейше прошу, если можно, прихватить с собой и там опустить, — протянул он Попову несколько писем.

Пошагал туда-сюда по комнате и вдруг, остановившись прямо против Попова, спросил с каким-то вызовом:

— Стало быть, уезжаете?.. В Россию?..

— А куда же мне? — ответил Попов.

— Вот-вот… — подхватил гость. — «А куда же…» Свой дом, под своим небом!

И снова заметался по комнате.

Попов, несколько смущенный, следил за ним.

Доливо-Добровольский — несомненно крупный талант. И мятежный, мятущийся дух. Он должен был покинуть Россию еще в молодые годы. Дворянин, но связанный родственными узами с той средой, что была на подозрении у властей. Родная тетка, добивавшаяся — о, ужас! — высшего образования и дружившая с Софьей Ковалевской. Близкие знакомые из «нигилистов»… И в год особо острых репрессий молодой Доливо-Добровольский был исключен из числа студентов «без права поступления в какое-либо высшее учебное заведение Российской империи». Оставалось одно: искать образования за границей. Там он и остался.

— Вы знаете, я ведь не сам покинул… — И он запнулся на том большом слове, которое должен был произнести.

Попов молча наклонил голову. Перед ним стоял человек, прошедший через многие скитания, испытавший достаточно обид, чтобы стать таким, каким знали его теперь. «Иглокожий». Он обосновался в Германии, в крупной электротехнической фирме, и немало способствовал ее процветанию своими блестящими работами, изобретениями. Но он всегда оставался там чужим среди чужих. Хозяева фирмы нераздельно владели всеми его патентами. Он, выдающийся ученый инженер своего времени, глубоко образованный ум, смелый новатор, пионер подлинно научной электроэнергетики, создатель системы переменного трехфазного тока, а теперь еще главный призер Всемирной выставки, — и он должен быть всего лишь одним из служащих иностранной фирмы, довольствуясь положенным ему жалованьем, да еще едкой иронией, за которой часто скрывался, как за защитной маской.

— Вы могли бы вернуться, Михаил Осипович, — мягко сказал Попов. — Вас бы приняли с распростертыми…

— Вернуться? — переспросил гость, как бы прислушиваясь. И тут же горько усмехнулся: — «Из дальних странствий воротясь…» А вы знаете, — добавил он вдруг совсем другим тоном, — какая здесь остается отметина?.. — ткнул себя в грудь. — Жить за границей — все равно что переболеть детской корью. Ты уже стал взрослым и не можешь вернуться в прежние пеленки. Они кажутся узкими, тесными. О, это жестокая болезнь!

Попов следил за ним, за переменами выражения его лица, за его резкими жестами. И думал о его судьбе, о судьбе таких же русских людей, которых он тоже знал, встречался с ними. Яблочков, Усагин… Но почему, почему русский человек, талант должен искать себя где-то на стороне, в чужих местах?! И оказывается часто ни тут, ни там. Неприкаянный.

— И все же я думаю… — сказал он, как бы отвечая своим мыслям. — Я не смог бы здесь существовать. Что бы ни случилось, у нас там…

— Э-э, батенька! — воскликнул Доливо. — Вы еще не знаете, что значит быть изобретателем. В наших условиях, при нашей бедности российской. Нет, не уважаемым господином профессором, — саркастически поклонился он в сторону Попова, — а изо-бре-та-те-лем! — отчеканил он. — Человеком, который имел счастье-несчастье придумать что-то, чего еще не было. И не дай вам бог это узнать когда-нибудь на себе!

Он приподнял руку; как пламенный пророк, и покинул номер так же внезапно, порывисто, как и появился.

Сторож у ворот глухого деревянного забора внимательно проверил фамилию Попова и приоткрыл маленькую боковую дверку. Попов вступил в заповедную территорию. Лаборатория Эдисона. Вест-Оранж.

Еще отчаливая от Европы и пересекая океан, он не раз думал о том, удастся ли ему там, за океаном, попасть в знаменитый Вест-Оранж, что прячется где-то в уединении, за шестьдесят километров от Нью-Йорка. И вот перед ним открылся этот мир, овеянный легендами. Простые длинные кирпичные здания. Одно в центре — повыше, а другие пониже — вокруг него, как отпрыски вокруг главы семейства.

Здания отмечены номерами. Один, два, три, четыре… Можно было бы без конца, днями и неделями бродить по ним, как по городу, по улицам этих коридоров, по площадям этих залов, заглядывая в тупики и закоулки этих бесчисленных комнат, кабинетов, в мастерские, склады и ателье. И всюду царила атмосфера продуманной, устремленной деловитости. То ли шум напряженной производственной, исследовательской работы, то ли глубокая тишина хранилищ.

Научная библиотека Эдисона хранила десятки тысяч книг и журналов. Бесконечные ряды корешков, стеллажи в два этажа, с лесенками и галереями. Физика, электротехника, химия, астрономия, биология, механика, политическая экономия… Почти безграничны интересы хозяина! Тут же фотографии, рисунки и плакаты, отражающие его изобретательский путь, начиная от первой его машины для голосования и кончая последними работами. А вот и поездной индукционный телеграф, с помощью которого Эдисон пытался осуществить передачу сигналов на расстояния. С тех пор прошло более восьми лет, а беспроволочной телеграфии так и не существует.

В шкафах и на полках — огромное количество руд и минералов, различных образцов из всех частей земного шара. В складских помещениях — необъятные залежи материалов. Металла, картона, бумаги, красок, стекла, химических реактивов. Но все разложенное и записанное по порядку, чтобы немедленно достать любое, что вдруг понадобится изобретателю. А сколько всевозможных инструментов, аппаратов, приборов для проведения любого опыта! У Попова, понимающего в этом толк, прямо зачесались ладони. О, чего только нельзя сотворить, обладая таким богатством! Его физический кабинет в Минном классе показался всего лишь ученическим уголком по сравнению с тем, что он здесь увидел.

Он проходил мимо стеклянных дверей рабочих кабинетов и видел там запятых людей в халатах, силуэты моделей и конструкций того, что создавал сейчас изобретатель. Светящиеся лампы, стрекочущие аппараты, вспышки дуги, гудение и непонятные мелодические звуки. Очаг изобретательства. Но туда его не приглашали.

И всю эту огромную работу, все это техническое богатство, права и выгоды изобретателя, его замыслы и его настроение обеспечивала и поддерживала целая невидимая армия людей, сидящих где-то там, за лабораториями, в конторе и в разных представительствах — бухгалтеров, агентов, юристов, консультантов, следящих за всем, что происходит в мире техники и стерегущих разные авторские заявки, привилегии, патенты. Недаром здесь, в библиотеке, было отведено целое отделение, где стояли рядами вереницы плотных толстых тетрадей — дневников Эдисона, куда аккуратно записывались все его проделанные работы и опыты. Тетради эти не раз выступали в качестве свидетелей на судебных спорах по его патентным заявкам.

А где же все-таки он сам?

Сам владыка этого фантастического королевства за дощатым забором Томас Альва Эдисон не смог или не пожелал показаться посетителям. Но им часто указывали на его портреты — крупное мясистое лицо с темными нависшими бровями под шапкой гладких белых волос. И еще в личной лаборатории Эдисона, слева от входной двери, показали Попову простую деревянную кровать под дешевым одеялом и рядом простой диванчик, сказав: «Здесь Он отдыхает. Когда работа идет дни и ночи». На подушке будто осталась вмятина от тяжелой головы.

Под конец, как бы для развлечения, провели Попова к странному глухому дому, стоявшему в стороне от зданий, среди сада. Огромный черный ящик на колесах, который здесь называли «Черная Мария». А внутри, где стены тоже все черные, оказалась камера для съемок живых изображений, кинокартин. И там же сцена, на которой разыгрывались незамысловатые сюжеты. «Собачка Тедди и кошки-фокусники», «Танец привидений», «Полицейский набег на притон курителей опиума»… — последние впечатления, которые должен был увезти с собой Попов из Америки.

Прощай, Вест-Оранж! Направляясь к выходу, Попов оглянулся. Там, в глубине территории, позади всех рабочих зданий тихо дремал пышный парк. На холме возвышалось над всей округой массивное здание с остроконечными крышами, усеянное по фасаду каменными балконами, лепными украшениями и окнами из цветного стекла. Вилла Эдисона. Дворец владыки. Там он жил — изобретатель, который извлек все это из своих находок и патентов.

Или, как говорят в Америке, — человек, которому «улыбнулась удача».