Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

А ГДЕ ЖЕ КОЛУМБ?

Поздние сумерки сгущались над Атлантикой. Пароход, бросив якорь, тихо покачивался на волне. Всю ночь предстояло ожидать здесь в заливе, в виду Нью-Йорка.

Он был там, впереди, выставив силуэты своих домов-громадин, как фантастические гробницы. Мерцал клетками желтых огней в окнах. Мигал и вспыхивал заревом реклам. Неясный гул, как дыхание, долетал оттуда. Гигантский город, незнакомый и пугающе величественный, первый город американской земли. Новый Свет, как принято говорить. Или нечто совсем другое? Что там на самом деле, без сказок и легенд?

Слева на острове, при входе в гавань, статуя женщины высоко держит руку с факелом. Знак приветствия путешественнику. А может, предостережения.

Попов долго не уходил с палубы. Подняв воротник пальто, надвинув котелок, глядел не отрываясь на эту будто из сна вставшую перед ним картину. Вот, кажется, совсем близко, а все-таки еще недоступно.

А там позади, за кормой корабля, глубокая чернота ночи, океан. Там остался весь долгий проделанный путь, бесконечность воды, и за ней земли Европы, и еще дальше, уж совсем на другом краю света, — Петербург, Кронштадт и его дом на Песочной.

Что связывает его сейчас с домом, со своими? Мысль, которая приходила уже не раз, и тем настойчивее, чем дальше продвигалось его путешествие.

Все десять с лишним дней, что пришлось качаться от Европы до Америки по океану, чувство оторванности от всего мира было неотвратимым. Пароход «Лан» — в общем-то скорлупка во власти стихии. А кругом — непроглядные немые расстояния. Попов мало страдал от морской болезни, приписывая это своему «кронштадтскому воспитанию», но даже ему игра океана начинала вдруг казаться чересчур назойливой, а молчание пространства — невыносимым.

И то же чувство бесконечной отдаленности, оторванности от дома, от своих охватило его с новой силой здесь, в тихом заливе, на этой точке земного шара, в виду этого незнакомого, почти фантастического города. Суровая власть расстояний!

Что-то вдруг резко прогремело там, впереди, в городских ущельях… Железный лязг в ночной тишине. Может быть, тот самый «воздушный поезд» над улицами Нью-Йорка, о котором было столько рассказов.

Попов отвернулся, медленно прошел по палубе и спустился по трапу вниз, в каюту.

Рано утром, когда первые лучи солнца заставили померкнуть светильники на статуе Свободы, буксиры потянули пароход навстречу городу, в глубину большого залива.

Наконец — причал, суета у мостков, спуск на берег.

И Попова, как и других пассажиров, поглотили теснины городских кварталов. Над самой головой с лязгом и грохотом, подавляя все шумы улицы, пронеслась вереница вагонов. «Воздушный поезд». Нью-Йорк раскрыл свои объятия.

Но Попов не рассчитывал здесь задерживаться. Его влекло к себе другое. Всемирная выставка в Чикаго. Выставка 1893 года. Она включала и большой русский отдел. Русская техника также желала показать себя на международной арене. А Попову надлежало осмотреть, узнать, возможно больше узнать, что делается у других. Какие новые достижения? Узнать и правильно оценить.

Когда встал вопрос о том, кому же лучше всего поехать для этой цели на выставку, выбор пал на преподавателя Минного класса в Кронштадте Александра Степановича Попова. «Многолетняя и полезная деятельность этого преподавателя ручается за то, что возложенное на него поручение будет им выполнено вполне добросовестно», — говорилось в официальном рапорте по этому поводу. И Попов отправился в далекое путешествие.

Его первая встреча с Америкой.

Едва успев устроиться в недорогом отеле, Попов тут же у себя в номере, на шестом этаже, под грохот улицы, рвущийся в окно, поспешил написать домой Раисе Алексеевне: «… Я рассчитываю завтра же двинуться в Чикаго. Нет ни малейшей охоты оставаться в Нью-Йорке. Необходимо сколько возможно увидеть все полнее…»

Слова эти пойдут домой столь долгой почтой, по всему водному пути обратно, что неизвестно даже, когда их прочтут.

На следующий день он выехал в Чикаго.

Павильоны и павильоны. Бесчисленное множество экспонатов… С тех пор как трансконтинентальный экспресс, миновав Ниагару, громко звеня в колокол, словно пароход в тумане, с бешеной скоростью доставил Попова на выставку, не было уже ни одного дня передышки. С утра начинался осмотр. Попов последовательно, шаг за шагом переходил от одной стороны к другой, от стенда к стенду. Все досконально обследуя, изучая, сравнивая. И все по разделу электричества.

На выставке были представлены обширно важнейшие отрасли электротехники. Электрическое освещение и электрическая тяга, передача энергии на расстояние и электросвязь. Генераторы, моторы, трансформаторы, электрические лампы и дуговые фонари, прожекторы, трамваи и электровагонетки, тоненькие провода и мощные кабели, рубильники, выключатели и предохранители, телефоны и телеграфы… Бесконечно разнообразен мир электричества. Новейшие конструкции, новейшие системы. Каждая требует внимания, каждая может что-то обещать. Пестрый, захватывающий и утомительный круговорот, целый день мелькающий перед глазами.

«Динамо Эдисона». Как не остановиться возле стенда с такой табличкой! Попов сам немало повозился в свое время с разными динамо-машинами и даже взял их темой своей дипломной диссертации, заканчивая университет. И что же придумал знаменитый изобретатель, коснувшись среди множества других своих работ еще и этой?

А вот уголок Марселя Депре, первые опыты которого по передаче электроэнергии на большие расстояния неизменно волнуют воображение электриков. Еще бы — высокое напряжение в тысячи вольт, идущее по проводам на десятки, а может, и на сотни километров!

У Попова было к этой области особое отношение. Невольно вспомнилось ему энергичное, умное лицо с бородкой «лопаточкой» Дмитрия Александровича Лачинова, с которым встречался он в Петербурге, на докладах научных и технических обществ, в редакции журнала «Электричество». Лачинов. Ученый-электрик, изобретатель. Он еще в восьмидесятом году доказал теоретически возможность передачи на большие расстояния мощных потоков электроэнергии. И вот в установках, в аппаратуре Марселя Депре идея зта получила полное подтверждение, развитие.

И все же «злобой дня» на выставке были те экспонаты, что связаны с именами Феррариса, Тесла, Доливо-Добровольского. Им было отведено особое место, где всегда толпились посетители и где было много всяких разговоров.

Итальянец Галилео Феррарис открыл эффект вращающегося магнитного поля. На его основе предложил он способ превращения электрической энергии в механическую работу. И сам же довольно скоро в нем разочаровался. находя, что коэффициент полезного действия при этом должен быть очень невелик. Словно бы отступил от собственного открытия.

Молодой и решительный Никола Тесла подхватил ту же идею и, не убоявшись предсказаний насчет низкого полезного действия, построил на принципе вращающегося поля первые двигатели. Вот они стоят рядышком на стендах выставки. Асинхронные двигатели двухфазного тока. И поражают взгляды специалистов. Представьте, нет скользящих контактов, нет тяжелых, громоздких коммутаторов и коллекторов, все устройство гораздо проще, и вместо обычных четырех проводов требуется всего лишь три. «Бог электротехники» снова показал, на что он способен.

Кстати, неподалеку стоял другой экспонат, привлекавший многих как любопытное зрелище. Модель крупной гидроэлектростанции, которую начали строить на Ниагарском водопаде. Строить по системе двухфазного тока Тесла.

Еще дальше шагнул Доливо-Добровольский, ставший «восходящей звездой» современной электроэнергетики. Он по-своему, оригинально подошел к проблеме вращающегося магнитного поля. И вскрыл в нем такие возможности, которых не видел сам Феррарис. Он теоретически вывел, что коэффициент полезного действия должен быть гораздо выше. И блестяще практически это подтвердил. Вот целый строй его машин на выставке — лучшее доказательство. Он создал более совершенное вращающееся поле: уже не двухфазное, как у Тесла, а трехфазное. И так они стоят… Первый трехфазный генератор — как опытный образец всего лишь на три киловатта. Первый трехфазный двигатель. Первый короткозамкнутый асинхронный трехфазный двигатель. И вот первый трехфазный трансформатор для тех же целей. И вот еще последний двигатель, наиболее совершенный. Поразительно малые размеры и вместе с тем солидная мощность. Кто видел все это непредубежденным, независтливым взглядом, тот должен был признать, что за строем этих машин открывается новый период в развитии электротехники. Эра трехфазных токов.

Возле своих машин часто появлялся и сам изобретатель Михаил Осипович Доливо-Добровольский. В ответ на расспросы горячо и убежденно произносил защитительные речи в пользу трехфазного тока. Попов познакомился с ним еще на торжественном открытии русского отдела выставки. И с тех пор невольно провожал его взглядом. Худощавый, подвижный человек с болезненной бледностью лица и воинственно закрученными усами. Он и говорил всегда, будто нападая, схватываясь с собеседником, и на возражения насмешливо улыбался. Никола Тесла он встречал как будто по-родственному, как славянин славянина, и все же не забывал его при случае уколоть, доказывая превосходство своей трехфазной системы над его двухфазной. Доливо-Добровольский был и в науке, и в дружбе боец. Попов с интересом прислушивался к их спору.

Но вот что коснулось его вдруг неожиданно. Как раз к открытию выставки тот же Никола Тесла проделал замечательный опыт. Он поднял на высоких мачтах изолированные проводники с металлическими щитами на конце и ловил разряды своего высокочастотного трансформатора с одной мачты на другую. Треск в телефонных наушниках как будто говорил, что ему удалось осуществить нечто вроде передачи сигналов на расстояние. Это уже позднее стало проясняться, что такой способ передачи все-таки малопригоден. Но в дни выставки люди, узнавшие про опыты Тесла, говорили о них с упоением.

А Попову словно опять напоминало: смотри, сколько усилий, сколько порывов ума, чтобы хоть как-то приблизиться к давней мечте! Сказка о беспроволочной связи. Она нет-нет да и прокрадывалась сквозь все впечатления выставки.

Целые дни проводил он в павильонах промышленности и техники, возле стендов электрических новинок. Хотелось все возможно полнее увидеть, рассмотреть, запомнить. Это был самый добросовестный экскурсант. А еще надо было ознакомиться с постановкой электротехнического образования в Америке, посетить здешний университет, электротехнический институт… В Кронштадте и в Морском министерстве будут ждать его доклада и по этой части. Здесь же, в Чикаго, в те дни, благо все равно съехались сюда всякие деятели, светила науки и техники, заседал электротехнический конгресс. Третий международный конгресс. Попову надо было побывать и на нем.

Только уже к вечеру разрешал он себе побродить по другим отделам выставки, по городу. Как писал он Раисе Алексеевне, «когда утомляюсь и для дела не гожусь». Тогда шагал он медленно по залам картинной галереи, по празднично убранным улицам Чикаго, вдоль высоченных домов и витрин, разукрашенных светящимися лампочками, к озеру Мичиган с его веселыми зрелищами, туда, где были устроены этнографические уголки разных стран — «Ирландская деревня», «Островитяне Фиджи», «Явайская деревня», «Индийский балаган», «Китайский театр» — с их оперно-экзотическими костюмами и декорациями. Он шагал, посматривая на разные процессии в честь выставки, ко всему внимательный и в то же время от всего этого отчужденный, шагал прямой, строгий и еще более высокий в своем высоком цилиндре.