Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ

Вилла «Грифон» в поместье Маркони.

Что-то там произошло, на третьем этаже, в домашней лаборатории Гульельмо. Какой-то решительный сдвиг. Мальчик вынес свои приборы на открытый воздух. Все-таки он добился своего: раздвинул расстояние приема волн, и стены его комнаты под чердаком стали уже тесны.

Опыты идут на дороге перед виллой. Сам Гульельмо дирижирует за вибратором, а братец Альфонсо с одним из помощников хлопочут у приемника — резонатора волн. Большие цинковые листы, как изогнутые зеркала, направляют действие приборов друг на друга.

Альфонсо с помощником относит приемник по дороге дальше и дальше. Волны улавливаются. Альфонсо громко кричит, как только стрелка гальванометра вздрогнет. И опять дальше.

Приемник отнесли уже на такое расстояние, что голоса Альфонсо не хватает. И тогда он, привязав носовой платок к длинной палке, машет им Гульельмо, оповещая: принято!

Родители с балкона наблюдают за этой картиной. Они, конечно, ни в чем не разбираются, ничего не знают об электромагнитных колебаниях. Но они видят результаты и видят довольную улыбку Гульельмо. А когда он доволен, то, значит, не зря.

Он продолжает опыты. Подвешивает зачем-то цинковую пластину повыше, а другую пластину, соединенную с прибором, распластывает на земле. Это имеет свой смысл, скрытый от родительских взоров, но вполне понятный с точки зрения физики (особенно если вспомнить, что Попов тоже поднимал вверх стержень антенны, а один из полюсов приемника соединял с землей).

Да, смысл был. Гульельмо жестом показывает брату на зеленый холм, возвышающийся перед виллой «Грифон», и Альфонсо послушно направляется туда с приемником. Все выше, выше. Фигура его становится меньше и меньше. И наконец совсем пропадает за гребнем. Там, на той стороне холма, он должен установить прибор и ждать посылки волн от Гульельмо.

Пройдет или не пройдет? Сумеют ли электромагнитные волны одолеть препятствие, громаду земли, стоящую перед ними?

Гульельмо понимал: от этой пробы многое зависит.

Он приготовился у вибратора дать серию разрядов. Альфонсо должен известить его, как только ответит приемник, выстрелом из ружья.

Стиснув тонкие губы, младший Маркони нажимает на ключ с таким решительным видом, будто собрался взорвать весь земной шар. Еще и еще несколько включений, как было условлено между ними. И тотчас же оттуда, из-за холма, глухо ударяет выстрел, затем другой, из второго ствола. И звуковые волны разносят их по окрестностям Понтехио, эхом перекатываясь в долинах. Залп торжества. Прошло! Принято! Салюто!

— Я сам его повезу. Придется упаковать как следует, Петр Николаевич. По частям. А там, в Нижнем, соберем и наладим.

Попов задержал руку над прибором, как бы благословляя в путь. Новый экземпляр, отделанный на этот раз со всей тщательностью, на какую только были способны они здесь, в Минном классе. Приемник и пристроенный к нему бумажный барабан с электромагнитным пишущим пером. Новый образец того, что было поставлено еще год назад в Петербурге у Любославского на метеорологической вышке Лесного института. Для регистрации и записи атмосферных разрядов. «Разрядоотметчик» — как назвал профессор Лачинов в своей недавно вышедшей книге по метеорологии.

После похвального профессорского отзыва прибор удостоился поехать на всеобщее обозрение. В Нижний Новгород, на Всероссийскую промышленную выставку. Кругом только и слышно: «Выставка, выставка!..» Все говорят о предстоящей выставке. Газеты уже расписывают картину строящихся павильонов и площадок для развлечений. Все стремятся попасть на выставку.

Попову все равно нужно ехать в Нижний. Вот уже седьмой год, как он должен отправляться туда на все лето. Как только в мае заканчиваются занятия в Минном классе, все слушатели уходят на кораблях в учебное плавание, а многие преподаватели остаются свободными. Но его свободные месяцы заключаются в том, что он должен работать на Нижегородской электрической станции — заведовать ею. Растет семья, растут дети, растут расходы… Он вынужден был принять на себя эту должность, отнимая у собственных исследований, может быть, самое драгоценное время. И так до осени, когда в Минном классе вновь открываются двери классов.

Там, на электростанции, еще в прошлом году он собрал такой же приемник для отметки гроз, как и тот, что оставил в Петербурге, в Лесном институте. Приборы-близнецы. И приспособил его к защите осветительной сети от ударов молнии. Приемник предупреждал приближение грозы и давал возможность заранее заземлить угрожаемые участки. Грозоотметчик нёс службу охраны.

Но теперь для посылки на выставку нужен был особый экземпляр: приодетый по всей форме, начищенный и отполированный, как полагается на смотринах. Публика это любит, чтобы выглядело нарядно. Кстати, за этой внешностью, за хорошим футляром, за вращающимся барабаном с бумажной лентой и механическим пером, удобно прикрыть то, чего некоторые там опасаются, во флотских верхах. То, что составляет самую сущность прибора, его истинное назначение. И, засунутый куда-нибудь в павильон метеорологии, — кого он может особенно поразить или навести на мысль?

Но куда его толкают, изобретателя?

Александр Степанович зашагал по кабинету, провожаемый взглядом ассистента. Туда и обратно, вдоль линии лабораторных столиков между окнами. Той линии столиков, по которым они отсчитывали первые шаги передачи и приема волновых сигналов.

— А что будем с этим? — решился наконец Рыбкин нарушить метание Александра Степановича.

— С этим? — остановился Попов перед приемником, сиротливо стоящим сейчас в стороне.

Попов, занятый сборами в Нижний, словно забыл о нем последние дни. О своем главном создании. И сейчас было такое чувство, будто он совершает какое-то предательство в отношении его, приемника сигналов.

Нужно было бы выводить его на широкую дорогу, на море, на простор жизни. Нужно было бы пристроить к нему как следует телеграфный аппарат. Решить для этого целый ряд технических задач. Проверить, испытать… Сейчас бы все отставить, обо всем забыть и погрузиться в заботы о самом главном. На целые дни, на недели, на месяцы, если потребуется. Но требуется, оказывается, вовсе другое. Собирать чемоданы, ехать в Нижний, отрабатывать службу. И везти еще на выставку вот этот двойник, замаскированный под метеорологический экспонат.

Попов постоял перед своим приемником и сказал ассистенту:

— Прикройте, пожалуйста, Петр Николаевич. Чтобы не запылилось.

Вилла «Грифон». В большой каминной собрался семейный совет. Присутствуют: глава семьи — Джузеппе Маркони, его жена мама Анна, домашний доктор и местный патер — живая совесть обитателей дома. Из младших членов фамилии допущен лишь один Гульельмо. Собственно, он-то и послужил причиной чрезвычайного созыва. И уже второй раз.

Мальчик в своих электрических забавах, как видно, набрел на что-то серьезное. Заставляет действовать один прибор на другой по воздуху, через кустарники и холмы. Говорит о какой-то сигнализации.

Никто из старших не представляет себе, в чем тут истинный смысл. Никто и не спрашивает ни о науке, ни о технической идее. Разговор только о том: а можно ли этим воспользоваться? Да и сам Гульельмо, охотно показывая им опыты, не проявляет никакого желания объяснять и говорить, как все это у него устроено. Когда доктор заикнулся, не показать ли кому-нибудь из ученых, мальчик нетерпеливо взмахнул рукой:

— Ах, эти господа профессора! Они только затеют глубокомысленные дискуссии.

Папа Джузеппе довольно вяло относился ко всей этой истории. Добрый католик и добрый помещик, он был по характеру домосед, разводил племенной скот и больше всего мечтал бы приохотить и сына к тем же хозяйственным занятиям. А тот, видите ли, куда тянет! И папа Джузеппе сейчас соображал: сколько еще эта затея ему может стоить? Патер никак еще не мог решить, угрожает ли эта новоявленная техническая диковинка основам религии, и потому отзывался на все неопределенно; «Конечно… конечно…»

Одна мама Анна занимала твердую позицию. Гульельмо на что-то набрел, не совсем обычное. Возможно, это что-то сулит. И нельзя упускать… Мама Анна была почти во всем противоположна мягкому, рыхлому Джузеппе. Урожденная Джемсон, дитя Ирландии, она сохранила свою веру, свою принадлежность к протестантской церкви и, так же как Гульельмо, выпячивала в домашних спорах свой твердый, непреклонный подбородок. Разведение коров… Разве это занятие для ее сына!

Надо было правильно продвинуть находку Гульельмо и не допустить оплошности. Джемсоны в Ирландии владели фабрикой виски и были приучены к тому, как следует осмотрительно поступать в разных делах.

— Гульельмо должен попытать счастья, — повторяла мама Анна.

Где та почва, на которой может взойти зерно находки? — Италия, — предложил, конечно, папа Джузеппе. Но его превосходительство министр почт и телеграфов ответил на письмо Маркони в столь изысканно-вежливом, но уклончивом духе, что мама Анна получила лишний повод заметить супругу:

— Вот она, ваша Италия!

Желания мамы Анны обращались в другую сторону. Британские острова. Англия. Страна традиционной промышленности и здравого делового смысла. Морская держава с такими обширными колониями. Самый мощный флот. В Англии у мамы Анны немалые связи. И она уж постарается, чтобы интересы ее мальчика не были там ущемлены. К тому же поехать, побывать на родине она никогда не упускала случая. Дух путешествия и перемены мест владел ее воображением.

— Время не ждет! — решительно заявила она.

И взглянула на сына.

Гульельмо стоял, облокотившись на доску камина, выслушивая мнения взрослых. Возбужденный, конечно, этим разговором, но стараясь не выдавать своих чувств.

На него, видно, можно понадеяться… В тех испытаниях, которые он, кажется, сам себе уготовил.