Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

НИТИ СЦЕПЛЕНИЯ

1 января 1894 года, в часы, когда весь мир поздравлял друг друга: «С Новым годом!», «С новым счастьем!» — умер Генрих Герц. Погиб еще один разведчик науки, сраженный тяжелой болезнью и страшным напряжением работы. Погиб, оставив в наследство другим поколениям исследователей свое открытие. Электромагнитные волны совершали робкое и незаметное шествие по отдельным лабораториям. Мир продолжал вертеться, как и прежде.

А 1 июня, на пороге полугодия со дня смерти Герца на кафедру Лондонского Королевского общества поднялся профессор Оливер Лодж из Ливерпуля, чтобы прочитать лекцию в честь ушедшего открывателя волн. «Творение Герца» — озаглавил он несколько возвышенно.

— Печаль и сочувствие в наших сердцах… — начал Лодж.

Типично английская манера чтения, благовоспитанная и чуть старомодная. Да и сам докладчик такой же: в строго черном, апостольского вида, с благородным венчиком седин вокруг голого, как шар, черепа.

Он говорил о научных заслугах Герца. Он говорил о человеческих достоинствах Герца. О его удивительной деликатности и о силе его духа. Он демонстрировал на экране перед всем собранием английских академиков портрет немецкого исследователя — изможденное лицо с тенями близкой смерти. «Ушедший наш друг», — повторял Лодж.

Он считал также нужным веско и твердо сказать:

— Широкая публика склонна к щедрости и доверчивости и часто бывает обманута. Первенство в области науки, присуждаемое в соответствии с мерилами широкой публики отдельным энергичным лицам, всегда кажется более или менее забавным для тех, кто работает в той же области. Однако в случае Герца подобной ошибки не было. Его имя не достигло чрезмерной популярности, но то, что им было сделано, во всех отношениях неизмеримо превосходит все то, чего достигли некоторые люди, наделавшие гораздо больше шума.

Если бы Лодж знал, насколько пророческими окажутся его слова! Пройдет немного времени, и жизнь еще раз подтвердит самым наглядным способом эту печальную истину.

Но речь коснулась уже другого. Лодж говорил о продолжателях дела Герца.

— Армия умелых работников подобрала оставшиеся колосья, — сказал он.

В разных странах, в разных точках продолжаются опыты, наблюдения над волнами. Совершаются десятки новых попыток. Ученые применяют новые средства, новые материалы, новую аппаратуру. Чтобы волны лучше изучить, понять их особенности. И прежде всего — чтобы легче, вернее эти волны обнаруживать, регистрировать. В этом, пожалуй, заключалась наиболее важная задача. Классический резонатор Герца — изогнутый стержень с искровым промежутком — пробовали заменить каким-нибудь другим уловителем волн. Более удобным, более чувствительным.

Вакуумные трубки, полированные шары, полые цилиндры, листочки электроскопа, заостренные угольные стержни… Длинный ряд всяких ухищрений с единственной целью: создать для невидимых волн подходящую удочку. И ряд ученых имен — известных, менее известных и вовсе не известных, — о которых с одинаковым признанием говорит Лодж.

Он сам много занимался исследованием герцевых лучей — у себя в Ливерпуле, в лаборатории университетского колледжа, откуда открывается такой прекрасный вид на Ирландское море. Оливер Лодж — давний сторонник новейшей волновой теории. У него была даже самостоятельная работа, в которой, строя теорию громоотводов, он доказывал, что молния — это тоже вид колебательного разряда. Как и многие другие, повторяя опыты Герца, он также старался найти что-нибудь наиболее подходящее для улавливания волн. Но, в отличие от многих других, осуществлял это последовательно, систематически, пытаясь осмыслить, обобщить каждый полученный результат, вывести какой-нибудь урок из каждой новой пробы. Это было не простое поигрывание с новинкой. Это было настоящее научное экспериментирование — лучшая дань памяти Герца.

Тут-то Лодж и обратил внимание на случайную находку Бранли: свойство металлических порошков реагировать на электрические разряды. Перед взорами собрания Королевского общества он показывает трубочку Бранли. Невзрачная стеклянная трубочка с насыпанным порошком. Но Лодж отводит ей важное место в своих опытах. Она должна служить теперь уловителем волн вместо прежнего герцева резонатора. И Лодж добивается известного успеха: трубочка с порошком неплохо выполняет свою службу. С ней удобнее стало проводить всякие исследования герцевых лучей.

Лодж тщательно отделывает ее, совершенствует. Но не ограничивается только этой чисто эмпирической стороной. Он дает и свое научное объяснение. В чем же секрет такой чувствительности порошков к электромагнитной волне? Почему они вдруг меняют свое сопротивление?

Металлический порошок в обычном состоянии — это не что иное, как последовательность плохих контактов: мельчайшие частички порошка очень слабо касаются друг друга. И электрический ток, пущенный в порошок от батареи, с трудом через него проходит. Или вовсе не проходит. Уж очень велико сопротивление. Но вот набежала извне электромагнитная волна и мгновенно совершает перестройку. Под действием электромагнитного поля частицы порошка приходят друг с другом в более тесное соприкосновение. В порошке образуются как бы нити проводимости. И ток начинает проходить, что легко заметить по прыжку стрелки гальванометра. Очень удобное средство для всяких наблюдений.

В физике подобный эффект именуется «сцеплением». Лодж предпочел выразиться еще сильнее:

— Это как бы особый случай электрической сварки. — И, поясняя свою мысль, напомнил всем известные явления. — Известно, что отдельные капли в струе жидкости и даже две отдельные, но близкие струи соединяются между собой под влиянием даже слабых электрических сил. Или, — он выразительно посмотрел на окна зала Королевского общества, — или частицы дыма и тумана…

Там, за окнами, действительно плавала грязно-серая пелена густого тумана. И уж кому, как не присутствующим здесь, было знать, что такое это лондонское «молоко», сквозь которое им пришлось пробираться вслепую даже на сегодняшнее заседание.

Жизненный опыт подкреплял научную догадку.

Итак, все-таки строго по физике — сцепление. По-английски — «кохижен». Стало быть, этот приборчик с трубкой можно назвать новым словом — когерер.

— Когерер! — повторил Лодж, чтобы все оценили его звучание.

Он приподнял повыше, держа между пальцами — для всеобщего обозрения. Простейшая трубочка с порошком.

Плохие контакты… Вечное проклятие электриков! А вот, оказывается, плохие контакты могут сыграть вдруг роль немаловажную.

Лодж позволил себе даже высказать перед высоким ученым собранием некую гипотезу, которую сам же назвал «рискованной».

— Я предполагаю, — говорил он, — что такова же примерно и природа чувствительности к свету нашего глаза. Возможно, в сетчатке также имеется слой плохих контактов. Под действием света они становятся проводящими, и зрительный нерв стимулируется.

Великий принцип аналогии между явлениями света и электричества, лежащий в основе новой волновой теории, руководил сейчас и мыслью Оливера Лоджа. И по той же аналогии он называет свою модель с когерером — электрическим глазом. Пусть видит свет невидимых волн!

Герц дал толчок многим. Бранли дал толчок Лоджу. Лодж толкал мысль других. Сцепление умор, рождавшее высокую волну — волну поисков и исследований.