Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

СЛУЧАЙ НА КОРАБЛЕ

Каждый день и каждый час подчинены строгому расписанию. Едва занимается тусклый рассвет, не погашены еще фонари на кронштадтских улицах, а из дома на Песочной показывается высокая, прямая фигура Попова и шагает в ту сторону, где Минный класс.

Ровно в восемь утра в коридорах Минного класса наступает тишина. В аудиториях и кабинетах начались занятия. Все слушатели, все преподаватели, все ассистенты, лаборанты и служители кабинетов, все начальники и подчиненные, военные и вольнонаемные — все на месте. Неукоснительная флотская дисциплина.

Лекции идут четыре часа. Ровно в полдень — короткий перерыв. Затем снова занятия. Практические уроки — до трех дня. Только после этого можно воспользоваться небольшим отдыхом, пообедать. А в пять — уже второй круг занятий. И снова все преподаватели, ассистенты и лаборанты должны быть на своих местах. И так до восьми, до того вечернего часа, когда осенью и зимой остров Кронштадт уже давно обнимает густая темь.

Но для него, для Попова, день еще не окончен — служебный день. Ему еще нужно успеть немало. И подготовиться к чтению лекций на завтра. И подготовиться к практическим занятиям. И подготовить приборы, и подготовить демонстрацию опытов. Опытам придавал он большое значение. И был убежден, что нет более верного средства ввести слушателей в теоретическую сущность явлений, чем хорошо поставленный опыт. За показаниями простого гальванометра или за действием якоря динамо приучал он видеть проявления основных физических законов. Он никогда не жалел времени на нужную для этого подготовку, по многу раз проделывая репетиции опытов, придумывая все новые, оригинальные методы показа. В нем развивалась эта жилка, привитая еще уроками университетского кудесника Лермонтова.

И нередко уж совсем поздно вечером разгибал он спину за лабораторным столиком с каким-нибудь налаженным наконец, как ему хотелось, опытом. Завтра он продемонстрирует его на лекции, как бы играючи, в течение пяти минут. А на это уходили накануне поздние вечерние часы. Ничего не поделаешь — служба! Служба как он ее понимал. Лишь после всего он мог уделить внимание тому, ради чего он избрал для себя и этот остров, и эту школу, спрятанную на острове, — своей научной работе. Изучение физики, ее теоретических основ. Короткие часы, оставшиеся среди других обязанностей. Служба!

Закрываются наконец за ним двери Минного класса. Кронштадтская ночь провожает его усталые шаги.

Прошло несколько лет с тех пор, как он стоял, юный университетский питомец, перед зданием класса, готовясь в него войти. А как изменилось с тех пор его положение! Он уже не начинающий ассистент, только пробующий свои силы. Он уже преподаватель, читающий здесь самостоятельный курс лекций. Курс практической физики — один из главных предметов. У него теперь свой помощник — ассистент Николай Николаевич Георгиевский, исполнительный помощник и к тому же серьезный, думающий физик. Они вместе теперь проводят дни в этих двух длинных комнатах с высокими окнами, владея всем этим сокровищем аппаратов и приборов, расставленных по столикам и шкафам, что именуется физическим кабинетом.

Да, именно сокровище для всякого, кто любит со всем этим возиться и не может видеть равнодушно какой-нибудь новенький вольтметр или, скажем, электрофорную машину. Кабинет Минного класса обставлен далеко не бедно. Да еще пополняется своим особым путем. Кто-нибудь вернется из плавания, военно-морской атташе отслужит где-нибудь в Европе и привезет, по флотской традиции, в подарок Минному классу новенький инструмент, редкий ценный прибор. И Попов принимает еще одну драгоценность в свое кабинетное хозяйство.

Он и сам нередко берется за изготовление какой-нибудь новинки, чтобы продемонстрировать ее поскорее своим слушателям. Это бывает нелегко. В Минном классе, да и вообще в Кронштадте нет нужных мастеров по тонким приборам, кому можно было бы все заказать. И он сам, Попов, становится тогда то слесарем, то механиком или токарем по дереву, по металлу. Несмотря на свои слабые легкие, он освоил даже искусство стеклодува, выдувая на пламени горелки нужные ему трубочки и сосуды. А затем опять переход от черной мастеровой работы в область чистой теории. Принципиальные основы физики, электричества. Вот тут же, в конце кабинета, стоит его небольшой письменный стол возле окна, и, когда он сидит, задумавшись над книгой или журналом, глядя прямо перед собой, взор его невольно скользит по деревьям сада там, за окном, по дорожкам с фонтанчиком, и видит беседку с плоской крышей, ту самую, что заметил еще в первый день своего приезда сюда, в Минный класс.

Да, он нашел здесь то, что искал. Тихий уголок для работы. Уединенный, но не оторванный от остального мира науки. Библиотека Минного класса получает довольно много книг, специальных журналов, и он, оставаясь на острове, может все-таки обозревать обширное поле исследований. Что там совершается в университетах и в академиях, в лабораториях Петербурга, России, Европы?

Сфера деятельности его постепенно раздвигается, перешагивая и за стены Минного класса. Его пригласили еще читать курс лекций в Морском инженерном училище, тут же, в Кронштадте. Работы прибавилось. Ему приходится часто выступать с публичными докладами о достижениях науки и техники перед кронштадтской интеллигенцией, перед моряками. Работы еще прибавилось. Его никак нельзя назвать блестящим лектором, а все же на его сообщения, которые произносит он своим негромким, глуховатым голосом, собираются со всего Кронштадта. Ну, конечно, собираются отчасти и потому, что это все-таки какое-то развлечение в однообразной и по-военному суровой жизни острова. Едва появляется что-нибудь новое на горизонте науки, как он, Попов, уж не замедлит об этом рассказать — и слушателям Минного класса, и более широкой публике. Вкус на новинку у него обостренный. Его призывают в разные флотские комиссии на консультацию и экспертизу. Работы еще прибавилось. И если где-нибудь возникает затруднение по электрической части, то обязательно вспомнят о нем: «А нельзя ли спросить у Попова из Минного класса?»

Эти трое инженеров корабельной службы пришли к нему в Минный класс и, обходя осторожно оборудование физического кабинета, уселись, несколько смущенные, на стульях в один ряд, словно по шеренге, против его стола.

— Чем могу быть полезен? — спросил Попов.

— Видите ли, нас замучили искры… — начал старший по чину.

— Искры?.. — переспросил Попов и чему-то улыбнулся.

— Да, искры. В проводке вдоль борта, — подтвердил старший.

— Они пробивают изоляцию, — добавил второй.

— У нас гаснет свет. Отказывают электроустановки, — вставил третий.

— Искры… — повторил старший. — Бог их знает, откуда они берутся.

— Прямо дьявольские шутки! — сказал второй.

— Шутки плохи… — мрачно отозвался третий.

— Извините, нельзя ли все по порядку? — попросил Попов.

Начало было такое, что их следовало очень внимательно выслушать.

Они изложили все по порядку. Как известно, подводка к электроустановкам на военных судах однопроводная. Вторым проводом служит металлический корпус корабля. И вот во время работы между проводом и корпусом в разных местах вдруг начинают проскакивать искры. Пробивают изоляцию, нарушают работу и еще, не дай бог… В погребах-то корабля всякая пороховая начинка!

— Мы уж совсем сбились, — развел руками старший. — Не можем понять…

— А вы считаете, я сразу могу понять? — ответил Попов после некоторого молчания. — Здесь что-то кроется. Прошу извинить, но мне необходимо подумать.

Он думал все эти дни. То поглядывая в сад, ничего не видя. То перелистывая записи на столе. Таинственные искры! Что их порождает? Какой электрический процесс может вдруг разразиться появлением искры на корабле? Или искровым разрядом, выражаясь научно. Это не то что плохая изоляция провода от корпуса корабля. Тогда было бы все очень просто и само собой понятно. Изоляция была, как ей положено. Здесь какой-то особый случай. И он искал ему научное объяснение.

И, кажется, наконец нашел.

Пригласил к себе корабельных инженеров и сказал, что он обо всем этом думает. Объяснение, пожалуй, лежит в том, что известно в физике под именем резонанса. Колебания токов в проводниках могут так влиять друг на друга, что на каком-нибудь участке цепи создается перенапряжение. Изоляция уже недостаточна, и — раз! — пробивает искра.

Итак, резонанс. Колебательный процесс. А если физическая сущность известна, то можно найти и противоядие. Способ защиты. Он подсказал им простой, доступный способ, как избежать искр.

Моряки остались довольны, благодарили. И, видимо, вскоре забыли о ней, о злополучной искре.

Но он не забыл. У себя в тиши кабинета и дома в спокойный час возвращался он мыслью к ней, ко все той же искре. Как она еще мало изучена, объяснена! И как мало вскрыты еще ее особенности и свойства!

Казалось бы, не очень значительный случай. Но этот случай с искрой на корабле вновь толкал его к той области науки, о которой он узнал впервые из уст своих университетских учителей, которая уже тогда пленила его воображение и теперь среди всех увлечений и занятий составляла, пожалуй, самый его живой интерес. Область, еще полная загадок и неясностей. Мало кому доступная. Область, где бушуют электрические возмущения, токи высокой частоты, где сверкают молнии и искры разрядов. Область электрических колебаний. И он вновь устремился в нее, в эту область, вслед за теми, кто высекал в ней первые искры открытий.