Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

ШАГИ НА ВОДЕ

Яркое апрельское солнце серебром играло на широкой обнаженной полосе воды. Щурясь от света, Попов смотрел с высокой гранитной стенки на сверкающую гладь Кронштадтской гавани, словно пересчитывая вереницу расставленных плавучих вешек с флажками. Лед уже тронулся, отступил. Можно начинать испытания.

Приборы пришлось взять прежние, что были и раньше — «лекционные игрушки», — и прямо из учебных стен вынести их на открытую местность, на воду. Бумага все ходит где-то там по канцеляриям. Бумага о необходимости новой аппаратуры и новых испытаний. Сумма в триста руб-лей продолжает все еще подвергаться рассмотрению, изучению, утверждению. А пока — старые верные, но незатейливые приборы, слепленные почти по-домашнему из того, что было под рукой. Попов успел только немного видоизменить вибратор, поставив на нем вместо шаров большие диски, которые должны накапливать как будто большую энергию и давать более мощные разряды. Как-то они себя покажут? Переход на местность требует более сильного излучения, требует устойчивости действия… Многого требует.

Медленно подплыл к стенке, к ступеням схода длинный, низкобортный военный катер с высокой и узкой, как у самовара, трубой, с двумя мачтами. «Рыбка» — обозначено белыми буквами на борту. Катер гукнул для важности, и командир с мостика приветствовал по-военному Попова. Тот слегка приподнял котелок.

Начались приготовления. Матросы погрузили с берега на палубу ящик с приемником, батареи элементов. Понесли на корму. Притащили мотки медной проволоки. Один ловкач полез на переднюю мачту — подвязывать к ее верхушке провод антенны. Тянули провод по палубе от мачты к приемнику. Попов, негромко распоряжаясь, указывал, что надо делать. Оберегал приемник, чтобы тот не испытывал случайных толчков.

— Скажи-ка, братец, какая высота? — спросил он, запрокинув голову, у матроса, возившегося на верхушке.

— Четыре сажени будет, ваше благородие.

Попов кивнул. Неплохая высота антенны.

На берегу, у края гранитной стенки, хлопотал Рыбкин в плотной черной тужурке и в фуражке по-морскому. Он налаживал аппаратуру передатчика. Новые диски вибратора непривычно торчали сбоку, как пара сложенных друг с другом абажуров.

Станция отправления — берег. Станция приема — катер. Александр Степанович проследовал туда и сюда несколько раз, пока не убедился, что все так, как должно быть.

— Ну, с богом! — наконец сказал он, вернувшись в последний раз на палубу.

И помахал издали Рыбкину.

— Чего следует ожидать, господин профессор? — спросил командир катера, косясь в сторону подозрительного прибора, занявшего место у него на борту.

— Извините, я преподаватель, а не профессор, — поправил Попов. — Ожидать? Ничего, кроме легкого звоночка или скачков этой стрелки, — показал он на гальванометр.

Переходя к испытаниям на воде, он вновь упростил свой приемник, освободив от всего лишнего и в первую очередь — от телеграфного записывающего аппарата. «От украшений». Действие в новой обстановке должно быть проверено сначала в наиболее чистом, принципиальном виде. Такова уж была его манера ученого-исследователя. А уж потом, он считал, можно добавлять всякие приспособления. Пускаться на эффекты.

Катер дал гудок, будто взывая о чем-то, и отвалил от стенки.

Попов встал наготове у приемника. Стрелка гальванометра застыла на месте.

Вот оттуда, со стенки, подан условный знак. Рыбкин взмахнул большим белым флагом. Наблюдающий матрос крикнул:

— Вижу!

И вслед за тем Попов, не сводивший глаз с гальванометра, увидел, как стрелка три раза подряд качнулась по шкале. Раз, два, три.

Так было условлено: после каждого взмаха флагом Рыбкин дает на вибраторе три отдельных разряда. С разными промежутками. Оттуда, со стенки, бегут волны-сигналы, пронизывают открытое пространство гавани, бегут над водой, настигают движущийся катер, его антенну, приборы на его корме… И Попов отмечает по стрелке прием сигналов. Раз, два, три. С какими промежутками? Потом они сверят, Попов и Рыбкин, по своим записям: сколько и каких сигналов послано с берега, сколько и каких сигналов принято на катере. Все ли сигналы дошли. С какого расстояния. Целая программа, которую тщательно разработал Александр Степанович.

Следуя этой программе, катер «Рыбка» медленно удалялся от стенки, маневрируя в узком фарватере и стараясь держаться линии расставленных вешек. От вешки до вешки — двадцать саженей. Можно подсчитать расстояние. Когда-то, на самых первых шагах, шкалой расстояний служила им, помнится, линия лабораторных столиков между окнами физического кабинета. А теперь, в гавани, на пороге морских просторов, — вот эти самые плавучие вешки. Новая шкала.

Катер отсчитывал вешку за вешкой. Взмахи белым флагом со стенки казались где-то там, уже совсем далеко. Но стрелка гальванометра продолжала все так же трижды прыгать после каждого взмаха. Пять вешек — сто саженей. Уже сто саженей! Это более двухсот метров. Никогда они еще не достигали такой дальности. А прием сигналов оставался вполне отчетливым. Раз, два, три. На разные лады, с разными промежутками. Не подвели все-таки учебные приборы.

«Рыбка» миновала седьмую вешку. Восьмую. Блестки солнца радостно прыгали по воде. Но что-то вдруг нарушилось в картине приема сигналов. Явные перебои. Расстояние, что ли, сказывается? Ведь все-таки уже почти восьмая вешка. Полтораста с лишним саженей.

Попов просит командира повернуть назад и начать опять с шестой. Оттуда, где сигналы воспринимались вполне уверенно.

Опять взмахи флагом со стенки. Опять слежка за стрелкой гальванометра. Опять медленное продвижение катера — те же шаги по пройденным уже этапам.

Еще не раз просит Попов вернуться назад и повторить сначала, словно беря разбег для дальнейшего продвижения. И сегодня несколько раз туда и обратно, туда и обратно. И на другой день испытаний, и на третий день… Снова и снова бесконечные повторения, отвоевывая вешку за вешкой. Двадцать саженей. Еще двадцать саженей…

Матросы поглядывали на фигуру Попова, словно вросшую там, на корме. Ну и терпение у этого штатского!

А он последовательно набирал расстояние, добиваясь постоянства действия. Чтобы при определенной мощности разрядов была и определенная дальность приема. Это же первое, непременное условие для осуществления практической телеграфии. Двести саженей. Триста саженей… «Рыбка» уже оставляла за собой последние вехи. Полоса воды в гавани все расширялась под лучами яркого солнца. Лед отходил, и водная гладь уже расстилалась там далеко, за воротами гавани, выманивая на свои просторы.

Триста саженей! На третий, на четвертый день апрельских опытов. Устойчивый прием. Много раз повторенная передача со стенки гавани на борт катера. Триста саженей. Вешек уже не хватает, как и не хватило когда-то линии столиков в физическом кабинете. Тесно стало тогда его приборам в комнатах класса. Тесно стало и теперь в границах расставленных вешек. Триста саженей. Более шестисот метров. Первый большой шаг в открытое пространство, в реальной обстановке морского порта. И все это с помощью простых лекционных приборов. Явный успех.

Но Попов просит опять командира «Рыбки».

— Нельзя ли повернуть обратно?

И опять в следующие рейсы идет испытание и на дальность приборов, и на долготерпение людей. Намеченная программа еще не исчерпана. Надо еще многое проверить, испробовать, определить — и разные способы передачи, и разные условия приема.

— Повернем обратно. Начинаем… — без устали повторяет Попов.

Надо спешить. Скоро май, конец занятий в Минном классе, и опять наступит обязанность, все оставив, ехать в Нижний Новгород на электростанцию. На все лето, на все месяцы, оторвав себя от приборов, от опытов над ними.

А где же бумага с просьбой о сумме на новую аппаратуру? Об этих трехстах рублях?

Надо спешить.

Катер «Рыбка» усердно бороздит балтийскую воду, развевая за собой дымный шлейф испытаний.

А бумага все ходит по министерским этажам, из одного комитета в другой комитет, от стола одного чина к другому.

Западное побережье Англии. Бристольский канал — узкий рукав океана, глубоко вдающийся в сушу. Надежные стоянки для судов, порты, причалы, огромные склады, — удобный с хозяйственной точки зрения морской уголок. И подходящая водная преграда для экспериментальных прыжков с помощью новой телеграфии. Здесь, на Бристольском канале, Вильям Прис производил еще недавно свои пробы передачи электрической индукции с берега на берег, пока окончательно в них не разочаровался. Сюда и устремился сейчас Гульельмо Маркони, чтобы доказать несомненные преимущества своей системы телеграфирования. Он даже выбрал пункты почти рядом с тем участком, где пробовал Прис. Маленький островок торчал посредине канала, предоставляя к услугам как бы промежуточную ступеньку как раз на половине дистанции.

Вильям Прис, вложив теперь свое имя в новое дело, постарался обставить опыты молодого итальянца так же основательно, как некогда и свои собственные. Управление почт и телеграфов Великобритании получило от главного инженера распоряжение предоставить Маркони все средства, в которых он нуждается. Техническое оборудование, транспорт, суда и экипажи, обслуживающий персонал — все вдруг очутилось в руках молодого человека. Когда коммерческие советники доложили Прису, что расходы на предстоящие испытания превысят, возможно, полтысячи фунтов стерлингов, глава почт и телеграфов коротко ответил:

— Да поможет нам бог! (Что означало: немедленно выдать.)

Все возможности, которые открывает полноценный английский фунт, были использованы Маркони на берегах Бристольского канала. Молодой человек проявил энергию и сообразительность. И умение распоряжаться другими. Он понимал: стоит ему только с опытами провалиться, как тот же Прис не допустит его даже до своего кабинета. И он боролся сейчас за себя, за свое признание.

Четыре майских дня продолжались опыты по передаче сигналов через канал, через водную ширь в несколько километров. Четыре дня Маркони не отходил от своих приборов, особенно оберегая то, что содержалось в футляре приемника. Он успел за последнее время на выданные деньги еще кое-что улучшить в аппаратуре, купить для вибратора очень мощную катушку, соорудить еще более высокие и сложные антенны. И он не просчитался.

Сначала удалось шагнуть на промежуточную ступеньку. Передать сигналы с берега на островок посреди канала — плоский островок под таким же плоским названием — Флэтхолм. Три с лишним мили. Больше пяти километров. Неплохо, молодой человек, неплохо! Прис благосклонно улыбался.

Но молодой человек не склонен был обольщаться. Его дорогие, хорошо сработанные приборы обещали большее. Маркони поглядывает в небо. Крутолобые облачка воздушными кораблями плавно плывут с запада на восток. В Бристольском канале почти всегда, как в трубе, тянет легкий ветерок с океана. Постоянная подъемная сила. Все здешние мальчишки увлекаются запуском змеев. Маркони покупает роскошный коробчатый змей, подвязывает к нему длинную проволоку и разгоняет на лошадях по прибрежной дороге. Высоко вздымается змей, сильно подхватывая за собой проволоку. Провод антенны.