Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

УСЛУГА ЗА УСЛУГУ

Ламанш — полоса воды между Англией и Европейским континентом. Уже не раз придавалось ему какое-то особое, сверхъестественное значение.

Если пловец хотел заслужить мировую известность, он заявлял о своем намерении переплыть Ламанш. Когда строительная фирма желала поразить мощью своих технических средств, она выдвигала проект тоннеля под Ламан-шем. Один перелет на воздушном шаре через Ламанш убеждал в победе воздухоплавания куда больше, чем все парения над землей. Любой вождь армий мог всегда отговориться, оправдывая свое бездействие перед этой широкой полосой воды, — Ламанш! Этот пролив чуть ли не гипнотически действовал на умы.

Маркони знает природу человеческого любопытства. Что может еще больше сыграть в его пользу, чем передача сигналов через Ламанш? Разумеется, при широком оповещении. Он не забывал напоминать о себе и раньше. Его участие с аппаратами в маневрах Британского флота. Его недавний «королевский эксперимент», когда он установил беспроволочную связь между виллой королевы Виктории и яхтой принца Уэльского (бриллиантовая булавка для галстука, которую он при случае теперь надевает, — знак высочайшей ему за это милости). Но все это меркнет перед тем, какое впечатление может произвести прыжок сигналов через Ламанш.

Последние месяцы Маркони курсировал непрестанно туда-сюда через пролив. Вольная перелетная птица. То хлопотал на английском берегу, в районе Дувра, где у подножия маяка возводились сооружения его телеграфной станции. То, быстро собрав чемоданы, переправлялся на берег европейский, во Францию, чтобы в местечке Вимре, под Булонью, строить другой телеграфный пункт. И опять обратно, на Британские острова. Всюду он поспевал, указывал, распоряжался, заряжал других своей энергией… и требовал от этих других — строителей, техников, инженеров — беспрекословного ему подчинения. Любому оплошавшему он мог сказать коротко: «Вы мне не нужны», — и тот исчезал.

Наконец все готово. В результате усилий целого инженерно-технического воинства и брошенных в атаку акционерных капиталов воздвигнуты две станции по обе стороны Ламанша. Правда, в наиболее узкой его части, чуть превышающей сорок километров и называемой уже точнее Па-де-Кале, но все же можно сказать — Ламанш. Колоссальные, громоздкие антенны в виде каких-то подвешенных корзин, должны излучать и ловить прибой электромагнитных волн через эту легендарную водяную преграду. Произведены втихую пробы. Можно начинать.

Газетные гончие срываются с места, и скоро весь мир узнает, что наступает новый рубеж в истории человечества. 27 марта 1899 года. В этот день состоится первая беспроволочная передача через Ламанш. Ждите 27 марта! Читайте 27 марта! Всеобщее любопытство наэлектризовано новым наступлением электромагнитных волн. Они уже захлестнули другую сенсацию недавних дней — появление на улицах Парижа первого автомобиля. Беспроволочный телеграф покоряет сны человечества.

И действительно, настал день 27 марта. Ровно в пять часов пополудни Маркони в окружении приближенных появляется на английской станции. (Потом так и будут писать: «Ровно в пять часов, когда вся Великобритания проводила свой ежедневный файф о’клок с поджаренными хлебцами…»)

Маркони спрашивает: какой сегодня день? Понедельник. И всем кажется, это очень важно, что именно сегодня понедельник. День тяжелый. Но Маркони говорит, улыбаясь, фотографам: «Я не суеверный!» — и подходит к телеграфному ключу.

Он знает, ничего не упущено из того, чтобы каждое действие, происходящее сейчас на обеих его станциях в Англии и во Франции, получило бы значение почти историческое, и каждое слово, переданное сейчас по беспроволочной связи, нашло бы себе место на столбцах самой широкой прессы. После начальных условных сигналов, обозначающих вызов, он немного медлит, как бы задумавшись. Потом громко диктует;

— «Маркони передает господину Бранли почтительное приветствие через Ламанш. Это великолепное достижение осуществлено отчасти благодаря выдающимся исследованиям господина Бранли».

Неоспоримый жест международной вежливости и в то же время зов к слабостям человеческого сердца. Неизвестно, получил ли в руки Бранли эту ленту изысканных фраз, но послание Маркони подхватила печать. Большой свет узнал, что существует такой ученый француз, который что-то и когда-то сделал, чтобы могло состояться нынешнее чудо.

Бранли сам ни на что не претендует. Он публично заявляет: «Я не имею никаких посягательств на это изобретение, ибо я никогда не думал о передаче сигналов».

Но опасно другое. Бранли в своей научной щепетильности слишком придает значение некоторым фактам. Представьте, в самый разгар триумфального шествия имени Маркони по страницам газет обоих полушарий и организации акционерной компании, — в этот самый момент на кафедру Парижской Академии наук всходит Эдуард Бранли, взяв слово «для небольшого замечания». Собрание «бессмертных» ждет, что скажет этот скромный лысеющий человек, открывший в свое время удивительное свойство металлических порошков отзываться на электромагнитные волны. Что скажет он как раз в те дни, когда практическое применение этих волн вызвало столь жгучий всеобщий интерес?

Бранли сказал:

— Сложная смесь в трубке, указанная Маркони, не имеет специальных преимуществ.

Это можно было бы еще как-нибудь переварить, даже принимая из уст такого специалиста по порошкам. Но Бранли сказал еще. Он еще добавил:

— Телеграфия без проводов зародилась в действительности из опытов Попова.

Хорошо еще, что слова Бранли не проникли в газеты и о них могут знать лишь те, кому охота копаться в скучных академических бюллетенях. Но все же плохо, если Бранли будет повторять подобные замечания при каждом случае. Уж не такая даль от Парижской Академии до банков лондонского Сити, чтобы ученые мнения не могли достичь ушей финансовых владык. К тому же телеграфные кабельные компании так и стерегут любой ложный шаг Маркони, чтобы набросить тень на его дело.

Бранли… У него должны быть какие-нибудь слабые струнки, как у любого смертного. И Маркони деликатно коснулся их. Первая беспроволочная телеграмма через Ламанш. И кому же? Господину Бранли! Чудаковатый француз, вероятно, поймет, что это означает. В благовоспитанном обществе не отвечают резкостью на предупредительную учтивость. После такого жеста Маркони господин Бранли может и воздержаться от дальнейших нападок. Услуга за услугу!

Попов не взял извозчика, хотя от Красного переулка, где помешалась мастерская, до дому было не так уж близко. Надо было пересечь добрую часть кварталов Кронштадта. Но он чувствовал, что ему надо пройтись и обдумать, как он любил, на ходу. Очень обдумать.

Перед глазами все еще мелькала обстановка мастерской, где он только что был. Смотрел приборы, готовившиеся к новым испытаниям. Опытно-механическая мастерская, над входом в которую было выведено затейливыми буквами имя лейтенанта Колбасьева. Энергичный, предприимчивый Евгений Викторович приспособил сначала это небольшое помещение для выделки собственных мелких изобретений, а затем для исполнения других несложных заказов. В последнее время Попов стал волей-неволей одним из таких заказчиков. Лейтенант Колбасьев везде довольно шумно брал его сторону, но не забывал потом напомнить: «Я надеюсь, моя мастерская вам пригодится».

Сначала изготовили у Колбасьева магнитные реле для приемника волн. Несколько спиралей Румкорфа. Потом разные прерыватели тока, играющие роль телеграфного ключа. Конденсаторы, разрядники… — все, что трудно было сделать собственными силами в Минном классе. А теперь Колбасьев вызвался соорудить целиком приемную станцию для предстоящих испытаний на дальность. Попов только что видел ее в мастерской на сборочном столе. Еще не полностью законченная. С отдельными, еще не встроенными узлами. Нельзя сказать, чтобы очень совершенная, тонкая работа. Многое довольно грубовато, по-кустарному. Но, кажется, и на том спасибо. У себя, в Минном классе, они справились бы, вероятно, не лучше. И неизвестно еще, сколько бы с этим провозились. А в мастерской как-никак стараются к сроку. Главный мастер Иван Елизаров все-таки тот человек, с которым можно кое-чего добиться. Он часто ворчит на «затеи» Попова, но сам-то любит над ними поворожить.

А Колбасьев… Сегодня Колбасьев вдруг раскрыл себя. После осмотра заготовленных узлов станции отвел его, Попова, в сторону и завел разговор, пряча глаза. Беспроволочный телеграф… Заинтересованность флота… Оснащение кораблей… Вопрос о производстве аппаратуры…

— Прошу, Александр Степанович… Если будут заказы, помяните наш опыт, моей мастерской. Замолвите при случае.

— Вы думаете здесь? — спросил Попов, окидывая скудную эту обстановку. — По плечу ли?

— Ну, можно расширить, — небрежно заметил Колбасьев.

Он замолчал выжидающе.

— Да уж не знаю… — в смущении замялся Попов.

— Небольшую услугу, Александр Степанович, — добавил Колбасьев, еще более понижая голос. — Я всегда был другом вашего изобретения.

«Небольшую услугу»… — звенело до сих пор в ушах всю обратную дорогу. Странные все же превращения! Вот человек, которого он уж как будто знает. Вполне порядочный, несмотря на свой несколько желчный. раздражительный характер. Готовый даже постоять за правое, когда считает нужным. Но вот… Стоит ему только немного обзавестись, пусть собственное «дельце», хотя бы и небольшое, — и он уже не тот. И уже прикидывает, рассчитывает про себя, и юлит, смотрит на тебя, что бы получить в обмен. Небольшая услуга за небольшую услугу.

Лицо Попова исказилось словно от боли. Не хотел он, не хотел вступать в этот мир, чуждый ему, непонятный, где он часто чувствовал себя совершенно потерянным. Мир дельцов, корыстных соображений, расчетливых поступков.

Но все толкало туда. Толкали обстоятельства. Толкало, увы, собственное изобретение! Надо выводить его в жизнь, свое изобретение, на широкое поле практики, а у него нет для этого ни сил, ни возможностей, ни умения. Он ученый, исследователь, он сделал все, что мог. Он создал новое, невиданное средство связи. Поставил его на ноги. Доказал его свойства, пользу. Но он не может брать на себя все, сверх всякой меры. Он должен быть и преподавателем, и исследователем, и лектором, и консультантом всяких чужих работ, и экспертом всяких комитетов, и членом всяких обществ… И теперь он должен стать еще производственником. Заботиться об изготовлении аппаратуры. Настоящего практического телеграфа. Для кораблей, для флота, для наземных станций… Все сам, всюду сам. Один.

В ответ на его предложения в Морское ведомство пока что ему прибавили еще нагрузку: читать еще лекции в Минном классе по курсу электрических машин. «Ну, уж как-нибудь, Александр Степанович!»

Производство. Производство его аппаратов. Настоящее большое производство. Где же он его найдет? Рядом Петербург, столица. Центр российской промышленности. Но там нет своего электротехнического производства. Лишь один скромный заводик Авилова, который, пожалуй, и не справится с такой новейшей аппаратурой. А все остальное — в чужих руках. Иностранные фирмы, иностранные представительства, иностранные торговые конторы…