Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

26. 2016, Варшава

Прощаясь на вокзале Больцано, Шарлотта и Отто дрожали от страха, что его арестуют американцы, русские или поляки, на чьей территории он орудовал; пресса продолжала сообщать о решениях польских судов. Волновались они не зря, как я узнал из документов, пролежавших нетронутыми в варшавском архиве до 2016 года, когда я их нашел. Как раз в момент расставания супругов польские власти обнаружили «след» Отто, и прокуратура стала искать его с удвоенным рвением.

Папка в архиве называлась «Дело Отто Густава Вехтера»[532]. 41 страница юридических документов, собранных Центральной комиссией по расследованию военных преступлений в Польше — польской правительственной структурой по розыску нацистов, подозреваемых в преступлениях на территории оккупированной Польши. Комиссию образовали в конце войны, ее документы были составлены главным образом на польском языке, отсюда необходимость переводить их на английский.

Некоторые были, правда, на английском, в том числе «Запрос о выдаче лица, подлежащего суду за военное преступление». Речь шла об Отто, запрос был направлен польскими властями военному администратору американской зоны в Германии 28 сентября 1946 года. Запрос касался преступлений, совершенных во Львове в 1942–1945 годах и описанных кратко, но ясно:

«Подозреваемый несет ответственность за массовые убийства (расстрелы и казни). В его бытность губернатором дистрикта Галиция с жизнью расстались более 100 тысяч польских граждан».

Запрос на выдачу в Польшу базировался на неверном представлении, будто Отто находится в тюрьме в Вене.

Именно этот документ я показал Хорсту во Львове в университетской аудитории; это из-за него я вышел из себя. Ответ Хорста последовал немедленно, и опять он отстаивал отцовскую невиновность: «Все виновные осуждены». С его точки зрения, личности ответственных за преступления полностью задокументированы, а раз ни в одном списке не фигурирует имя Отто, то он невиновен. Все остальное — «выдумки».

Я показал ему копию запроса об экстрадиции. «Польский документ?» — спросил он. Мы вместе прочли его вслух, делая остановки для размышления и переваривания содержания. «Да, — сказал он. Молчание. — Конечно». Он замолчал уже надолго, потом вздохнул. Он не знал о существовании этого документа, однако назвал расстрелы и казни «всего лишь предположением». Отто не нес ответственности за массовые убийства на своей территории, все это были Geheime Reichssache, «секреты рейха»[533]. Отто ничего об этом не знал и ни в чем таком не участвовал. Более того, продолжал Хорст, документ — советское изделие, а Советы имели о его отце неверное представление.

Это польский и американский документ, возразил я.

«Польша была тогда под советским управлением, — гнул свое он. Он не мог признать то, что прочитал. — У меня так много документов от людей, знавших его лично и называвших его достойным человеком, который делал все возможное, чтобы предотвратить происходившее. Это не он. Я хочу узнать, что происходило на самом деле, хочу подробностей…»

На перевод всех документов из варшавского архива с польского на английский потребовалось время. В них много сюжетов, но меня больше всего заинтересовали старания поляков обнаружить Отто: эти усилия продолжались с конца войны до его отъезда в Рим в апреле 1949 года.

Начало розыску положили показания польского дантиста, записанные в 1946 году. Он обратился в польское посольство в Праге, когда услышал передачу австрийского радио с упоминанием имен нескольких военных преступников, которые должны были предстать перед австрийскими судами[534]. Одним из них был Вехтер, который, как утверждал этот дантист, был виновен в убийстве более чем 100 000 евреев, поляков и украинцев, в том числе членов его семьи. Показания свидетеля легли в дело.

Спустя несколько месяцев польский офицер, прикомандированный к группе по военным преступлениям армии США, доложил в Центральную комиссию в Варшаве, что сведений о Вехтере недостаточно. Это побудило польские власти искать дополнительную информацию, и вопросом занялась польская миссия в Берлине, затем Верховный национальный трибунал Польши. 12 сентября 1947 года (Отто тогда находился в австрийских горах с Буко) главный прокурор трибунала сообщил Центральной комиссии, что «нынешнее местоположение» Вехтера неизвестно и что ни в каком-либо из британских лагерей, ни в Германии его нет. Было известно, что его разыскивают американцы и что по сведениям Международного военного трибунала в Нюрнберге Отто «пропал без вести».

Почти весь 1948 год сведений об Отто не было. Только в декабре, когда он прятался в спальне Шарлотты в Зальцбурге, забрезжил свет. По неизвестным причинам польские власти внезапно потребовали собрать воедино все документы по «делу Вехтера» и без промедления передать их Центральной комиссии в Варшаве. Еще через месяц, в январе 1949-го, посольство Польши в Вене передало новую важную информацию польскому МИДу и Центральной комиссии в Варшаве: «Замечен след д-ра Вехтера»[535]. Подробности не сообщались, но, видимо, имелось в виду его пребывание в Зальцбурге.

Министерство иностранных дел Польши потребовало от Центральной комиссии собрать все «изобличающие документы» и вынести новое постановление об аресте Отто. Глава Центральной комиссии написал три письма для сбора подробностей о деятельности Отто в Кракове и Львове и о его ответственности. Одно письмо было направлено в польскую миссию в Берлине, второе — в Краков, в Региональную комиссию по расследованию немецких преступлений. В третьем письме содержалась просьба о помощи к Еврейскому историческому институту в Варшаве; в частности, Комиссия запрашивала имена и адреса тех, кто пожелает свидетельствовать против Отто. В письмах указывалось, что возможность «найти и схватить» бывшего губернатора реальна.

Еврейский исторический институт направил польскому правительству шесть инкриминирующих документов, в том числе четыре распоряжения, подписанных Отто в 1939–1941 годах. Одним из них евреям Кракова приказывалось носить нарукавные повязки со звездой Давида; в двух говорилось о выселении евреев из Кракова; четвертым предписывалось создание в Кракове гетто. Институт также назвал фамилии шестерых людей, живших во время правления Отто и способных «дать показания о действиях губернатора Вехтера». Три фамилии знакомы мне по работе над «Восточно-западной улицей». Давид Кахане подробно описал в «Дневнике Львовского гетто» Grosse Aktion августа 1942 года, когда в облаву попали семьи Герша Лаутерпахта и мой дед Леон Бухгольц. Михал Хофман — журналист, выпускник юридического факультета Львовского университета — состоял в Центральной комиссии по расследованию военных преступлений в Польше. В нее входил также профессор Тадеуш Задерецкий, автор книги «Львов под свастикой», содержащей множество ужасных подробностей[536].

В феврале 1949 года главе польской военной миссии в Берлине попалась копия эсэсовского личного дела Отто, того самого, которое я раскопаю в Немецких национальных архивах спустя семь десятилетий. Папка целиком была направлена прокурору центрального суда Варшавы. 19 марта 1949 года, когда Отто находился в Тальбахе, польский прокурор Юлиан Мендерер сообщил польскому правительству, что возобновил расследование преступлений Вехтера во Львове. Он возбудил уголовное дело на основании указа от 31 августа 1944 года о «Наказании фашистско-гитлеровских преступников, виновных в убийствах и в жестоком обращении с гражданским населением и с военнопленными, а также изменников польского народа». «Прошу выслать мне инкриминирующие материалы по его преступной деятельности», — писал прокурор.

В те дни, когда Отто готовился расстаться с Шарлоттой и ехать из Больцано в Рим, польские власти активно расследовали его дело. Уже было готово новое постановление о его аресте.

Я поделился всеми этими сведениями с Хорстом, который отнесся к документам по-другому: увидел в них всего лишь предположения общего характера, не подкрепленные твердыми доказательствами. Меня не удивила его позиция, ведь еще до этого он, побывав во Львове, писал родственникам и друзьям про то, как там чтят его отца. «Меня чествовали как его сына», — утверждал он.

По своему обыкновению Хорст разослал письмо многим родственникам, друзьям и случайным знакомым, всем, кто обнаружился в его адресной книге. Среди получателей письма оказался Дитер Шенк[537], бывший директор федеральной уголовной полиции Германии. Дитер, признанный эксперт по преступлениям в Генерал-губернаторстве, написал несколько книг о немецких преступлениях в оккупированной Европе, а также биографию Ганса Франка.

Шенк вежливо поблагодарил Хорста за письмо[538]. Он понимал, что сыну хочется оправдать отца. Тем не менее Хорст, по его мнению, обязан был принять тот факт, что Отто был «нацистским преступником», поэтому Дитер привел голые факты: за время управления Отто дистриктом Галиция, с 1942 по июль 1944 года там погибло более 525 тысяч человек. Выжило не более 15 тысяч евреев, менее 3 % от их довоенной численности.

Преступления были чудовищными, продолжал Шенк, и совершались они при «энергичной поддержке гражданской администрации» во главе с Отто. Он назвал три инстанции в правительстве отца Хорста, активно вовлеченные в массовые убийства.

Управление населения и вспомоществования сотрудничало с СС, составляя списки евреев. Оно назначало места для создания гетто и сборных пунктов евреев, организовывало транзитные лагеря.

Отдел трудовых ресурсов отбирал евреев для квалифицированной работы и для отправки в лагеря уничтожения.

Отдел переселения занимался конфискацией собственности евреев.

«Будучи губернатором, ваш отец играл ведущую роль и нес ответственность за все происходившее». Сказано совершенно однозначно, здесь нечего обсуждать, все факты и доказательства находятся в архивах.

Письмо Шенка заканчивалось простой просьбой: «Прошу вычеркнуть меня из вашей адресной книги».