Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

20. 1945, Тумерсбах

В наступившем году Отто и Шарлотта много переписывались, обсуждали повседневные дела, подбадривали друг друга. Рождество «едва ли напоминало большой немецкий праздник», угрюмо написала Шарлотта. Нет, возразил Отто, быть вместе было «сказочно»[390].

Невзирая на эскадрильи вражеских бомбардировщиков над головой, Шарлотта повезла детей кататься на лыжах в Шмиттенхёхе, около Целлера[391]. Присланный Гиммлером — человеком, на чьи плечи легло много трудов[392], как объяснял ей Отто, — кофе пришелся весьма кстати[393]; Шарлотта гордилась присужденным ей на День матери Почетным серебряным крестом немецкой матери за многодетность. Отто, разъезжавший по северу Италии в открытой машине, жаловался на лютый холод. Помимо ситуации на востоке, где со дня на день должно было пасть Генерал-губернаторство, в Италии тоже было «тревожно»[394], множились налеты союзников, Муссолини терял власть. «Спасибо, что миришься с моими слабостями», — писал Отто Шарлотте, зная, что неидеален. Он поддержал ее в намерении пожертвовать его повседневную униформу для Volksopfer Sammlung (кампании поддержки вооруженных сил), включая черный мундир СС, но серую форму предпочел сохранить[395].

В конце января Красная армия взяла Краков. «Наш прекрасный рейх разрушен, — написала Шарлотта 24-го, — невозможно представить, что над городом снова польский флаг»[396]. Через два дня Бригитта Франк призналась ей, что стремительность падения застала ее мужа врасплох и что он едва спасся, «оставшись королем без королевства»[397]. 30 января Шарлотта отметила 12-летнюю годовщину взятия власти нацистами. «Мы были исполнены уверенности и надежды, — записала она, — все было чудесно, ты впервые встретился с фюрером». Теперь положение стало мрачным, но пока жив фюрер, жива надежда[398]. Слушая по радио речи Гитлера, Отто успокаивался от ясности мысли фюрера, но агрессивность его интонаций тревожила[399].

В феврале Шарлотта побывала в Зальцбурге, где была шокирована картиной лишений. «Сотни иностранных рабочих, люди в лохмотьях, огромные воронки, разрушенные дома, обломки, грязь», — писала она[400], напуганная толпами иностранцев в своей стране. Теперь пришла очередь Отто впасть в уныние. «Будет лучше, когда я снова смогу плавать: ежедневные упражнения восстанавливают баланс». Тем не менее на его столе стояли свежие гвоздики и розы, над камином висел пейзаж озера Гарда, за садом и озером высились горы — «мост к семье на Целлере»[401].

Отто тревожили налеты союзников на Вену[402], «грозящий нам рок»[403], но он отказывался признавать близость конца. «Это была бы слишком большая несправедливость для такого доброго, правдивого, верного и храброго народа, слишком большая утрата для мира»[404]. Одна из рабочих поездок навеяла ему воспоминания о детстве, и он написал длинное письмо Хорсту, поблагодарил сына за прекрасные рисунки и письма. «Мне было хорошо в моем старом Триесте», где многое напоминало о старой императорской военной школе плавания — там он научился плавать; он также заглянул в бывшую семейную квартиру на Виа Бономи. Сад его детства стоял запущенный, акведук, запомнившийся громадиной, уменьшился в размере. «Здоровья и сил тебе, — пожелал он пятилетнему сыну, — старайся, чтобы папа и мама тобой гордились. Хайль Гитлер!»[405]

Организационные навыки Отто и его неувядающая преданность делу нацизма, включая готовность к суровым мерам безопасности, превращали его в чрезвычайно полезного человека. После подавления недолгого восстания в Словакии рейхсминистр Богемии и Моравии Карл Герман Франк предложил назначить Отто послом в Словацкой республике. У прежнего посла плохо получалось «применять суровые механизмы безопасности»[406]. Но из этого предложения ничего не вышло. Вместо этого Готтлоб Бергер, глава штаб-квартиры СС и один из ближайших соратников Гиммлера, предложил перевести Отто назад в Берлин[407]. Там искали кандидатуру командира группы D, контролировавшей германские СС; требовалась «выдающаяся личность»[408]. Вехтер был именно таким, а в Италии замена ему легко нашлась. Гиммлер запросил согласие генерала Вольфа, «моего дорогого Wӧlffchen»: «Знаю, W. для вас очень ценный сотрудник, но власовское движение имеет большую важность для нас в Германии»[409]. Подразумевалась малочисленная армия генерала Андрея Власова, предводителя группы русских антикоммунистов, перебежавших к немцам для борьбы с Красной армией[410].

При поддержке генерала Вольфа Отто на исходе февраля вернулся в Берлин[411], хотя расставание с Италией его печалило. Он поселился в современной вилле рядом с офисом, выделенном ему по адресу Рейнбабеналлее, 28. Город изменился («больше развалин, еще меньше транспорта, люди бледны и подавлены. Многие женщины в брюках… все тащат сумки. В учреждениях не топят»)[412], но ему нравилась близость старых друзей вроде Лозакеров, навещавших его, чтобы поговорить о прошлом, настоящем и будущем.

Как заместитель начальника группы D в службе имперской безопасности (Reichssicherheitshauptamt, RSHA) Отто вернулся туда, где работал десять лет назад — в берлинскую штабквартиру Эйхмана и Хасса. Одной из его задач стало осуществление связи между создаваемым Украинским национальным комитетом (УНК) под руководством генерала Павло Шандрука[413] и русскими перебежчиками под командованием генерала Власова. Это делало переезд в Берлин привлекательным в глазах Отто: он собирался взаимодействовать также с дивизией ваффен-СС «Галиция», не входившей в УНК, и сохранить ее. Сталин заявил в начале февраля в Ялте, что требует выдачи всего состава дивизии Советскому Союзу[414], и Отто намеревался этому помешать. Он неустанно трудился на благо своих бывших украинских коллег и «удивлялся», что его репутация «разумного обращения» с населением Галиции распространилась по всей Украине, достигла казаков и даже Кавказа. «Представители различных восточных народов выказывают мне величайшее уважение», — сообщил он Шарлотте[415]; русские, знавшие о его антибольшевистских взглядах, относились к нему иначе.

Связавшись с генералом Шандруком, Отто одобрил создание Украинского национального комитета и Украинской национальной армии (УНА)[416]. Спустя несколько дней УНК и армия были признаны официально, командиром был назначен генерал Шандрук, получивший в подчинение также дивизию «Галиция». В марте в Берлине состоялся официальный прием с участием рейхсминистра Альфреда Розенберга, приветствовавшего «полноценное участие» украинцев в предстоящей «войне с большевизмом». В министерстве иностранных дел всего лишь тринадцать человек, включая Отто, пили вино, закусывая канапе.

12 апреля Красная армия взяла Вену. Через несколько дней Отто побывал вместе с генералом Шандруком в расположении украинской армии под Шпитталем (Австрия) в качестве представителя верховного командования вермахта и МИДа. 17-го они встретились в Фёлькермаркте для решения деликатного вопроса — назначения немецких и украинских командиров. Через два дня оба нанесли визит генералу Фрицу Фрейтагу в сильно сократившемся полевом штабе на опушке леса близ небольшого селения[417]. Генерал Шандрук выступал за назначение командующим украинца и за смещение Фрейтага, «толстяка», производившего неважное впечатление. Отто поддержал предложения Шандрука, и дивизия ваффен-СС «Галиция» была переименована в 1-ю Украинскую дивизию Украинской национальной армии[418].

25 апреля в присутствии Отто дивизия была приведена к присяге. Он хотел, чтобы УНА действовала как «антибольшевистская боевая единица»[419] наряду с другими антибольшевистскими формированиями — Waffenverbӓnde (военными соединениями СС) из казаков, представителей северокавказских народов и грузин, — уже оказавшимися под американским контролем. Генерал Вольф вел при посредничестве Швейцарии тайные переговоры с американцами, известные как операция «Санрайз». Я не нашел никаких указаний на то, что в ней принимал участие Отто, до конца сохранявший верность рейху[420].

Перед самой капитуляцией Германии он совершил короткую поездку в Северную Италию для инспекции других дивизий. Там он встретился с начальником штаба генерала Вольфа, сохранившим свидетельство об идее Отто восстановить k. u. k., kaiserlich und kӧniglich — империю и монархию[421].

29 апреля Гитлер подписал завещание[422]. Своим преемником он назначил адмирала Дёница[423], министром иностранных дел — бежавшего из Голландии Артура Зейсс-Инкварта. На следующий день Гитлер покончил с собой[424]. Отто в это время ехал в Италию для инспекции казацкого резерва. Там, в деревне Тимау, его видели вместе с Глобочником двое коллег. Он вроде бы сделал местному священнику крупное пожертвование на строительство новой церкви[425].

3 мая Отто присутствовал на скромном праздновании Пасхи в штабе Украинской армии. Генерал Шандрук поблагодарил его за присутствие и за благосклонность. Впрочем, близким людям генерал сказал, что Отто думает в первую очередь о самом себе, стараясь оправдать себя и других немцев в глазах украинцев[426].

Чем ближе войска союзников подходили к Тумерсбаху, тем сильнее Шарлотта тревожилась за семью. Ей сказали, что «русские повесят вас как жену обергруппенфюрера СС», а значит, ей следует бежать. Она утверждала, что не боится смерти, но беспокоится за детей. «Я очень за них переживала, они были еще так малы»[427].

Она отвезла Хорста и Хайде в безопасный Бриксен (ныне Брессаноне), родной город их бывшей няни. Молодая женщина, которой она отдала на хранение деньги и драгоценности, обещала позаботиться о детях. Линде, которой еще не исполнилось года, Шарлотта отвезла в горы, к дочери своей акушерки. «Было ужасно оставлять там малютку одну, у меня сердце разрывалось при мысли, что мы можем больше не увидеться»[428].

8 мая война в Австрии окончилась[429]. «Великий победный день для врагов, — записала Шарлотта. — Перед лицом этого факта у меня нет слов. Неужели это и вправду конец всего, что мы хотели построить?»[430]

На озере Целлер вот-вот должны были появиться американцы. Друг-военный наведался в семью Вехтеров проверить, как у них дела. Он посоветовал все спрятать, так как американцы падки на деньги и драгоценности. Она зарыла оставшиеся у нее ценности в яме у рощи.

В последний день нацистской власти Шарлотте позвонил Отто. Он сказал о своем намерении уйти в горы Каринтии, но подробностей не сообщал. Она спросила, как поступить с ящиками в велосипедном сарае, он велел их уничтожить, что она и сделала без промедления. «Кое-что я сожгла, остальное выбросила в озеро вместе с оружием, которым нельзя владеть»[431].

Армия США вступила в Целль-ам-Зее и в Тумерсбах утром 9 мая[432]. Шарлотте велели оставаться в подлежащем конфискации фермерском доме. Пришедших американских солдат она спросила, что ей делать с семьей, в том числе с тестем Йозефом, 83-летним генералом. «Ваши трудности», — ответили ей.

Дом конфисковали. «Они спали в наших постелях», — записала Шарлотта, чувствовавшая облегчение: «Я думала, что всех нас повесят»[433]. Она нашла другой дом, выше в горах, принадлежавший их арендаторам Шиффереггерам, и поселилась там с теми припасами, какие смогла собрать.