Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

22. 1945, Хагенер Хютте

Конец войны и исчезновение Отто перевернули жизнь Шарлотты с ног на голову. Карл Реннер, только что назначенный глава временного правительства (с большой долей коммунистов), немедленно провозгласил независимость Австрии от Германии[452]. Австрия и Вена, оккупированные четырьмя союзными державами, были разделены на четыре зоны; внутренний город столицы был объявлен международной зоной. Тумерсбах, где жила Шарлотта с детьми, достался американцам. Мюрццушлаг попал в советскую зону.

Шарлотта писала о 1945 годе как о «годе коллапса» и до конца жизни так и не оправилась от шока. Но шестеро детей не оставляли времени для размышлений. Хорста и Хайде забрали из убежища в горах вместе с драгоценностями, хотя не обошлось без препирательств с «бессовестной» опекуншей, пытавшейся оставить ценности себе.

Старших детей отдали в школы в Целле, где царил хаос. «Часть учителей-нацистов интернировали в концентрационный лагерь в Глазенбахе»[453], — с грустью отметила Шарлотта; многие, не состоявшие в партии, были слишком стары, чтобы преподавать. Она надеялась, что Отто-младший продолжит учебу в школе с сильным нацистским уклоном в Кройцбурге, но с разочарованием узнала, что ее закрыли. Тогда Шарлотта обратилась в реальную гимназию в Зальцбурге, где столкнулась с неприятной новой реальностью: фамилия Вехтер, до недавних пор открывавшая все двери, теперь их закрывала. «К сожалению, мы не можем принять вашего сына», — сообщил ей директор-священник. О причинах оставалось гадать. «Разве в Библии не говорится о долге помогать вдовам и сиротам?» — спросила она. Вмешательство епископа Павликовского, возражавшего против замены трехсот арестованных врачей-нацистов недавно освобожденными коллегами-евреями («католик смотрит на еврея как на вечного противника веры его предков»)[454], не помогло.

Вскоре семье пришлось выехать из фермерского дома в Тумерсбахе, возвращенного прежнему владельцу, бывшему губернатору Рерлю. «Несправедливое владение обречено», — признала Шарлотта, но только спустя много лет. В ее архиве нет ни слова об уголовном преследовании Отто в местных судах — «где находится обвиняемый сейчас, неизвестно», говорилось в одном судебном документе — и о признании его виновным в преступлениях, связанных с собственностью. Дом конфисковали, но Шарлотта не сохранила вырезок с сообщением американского командования или со статьей в «Винер Цайтунг»[455]. Выселенная из «счастливого» дома, она заняла четыре комнаты в гостевом доме рядом с нижней станцией фуникулера в Целль-ам-Зее, вместе с дедушкой Йозефом и тетей Ильзе.

«Тысячелетний рейх» кончился безвременно ввиду слишком быстрого вторжения врага, записала Шарлотта[456]. Ее ужасала «армия беженцев», хлынувшая с востока, спасаясь от русских, которые «хуже вандалов или гуннов». Распространившиеся слухи об изнасилованиях и грабежах заставляли венских друзей прятаться в погребах, как перепуганных цыплят. Ее родители сбежали из семейной квартиры с помощью брата Шарлотты Хайни, который погрузил мебель в два старых армейских грузовика. Братья Шарлотты лишились своих домов «просто потому, что были членами партии». Она жаловалась на несправедливость, мол, у венских обер-наци отобрали все. Тем не менее Шарлотта отстояла часть своего имущества от некоего «мародера, преступника из концентрационного лагеря».

Семейную квартиру в Вене конфисковали, причем возмущение Шарлотты усугублялось тем, что в ее жилье разместилась «ассоциация узников концентрационных лагерей». Шарлотта сражалась за свой очаг вопреки всем трудностям: чтобы попасть в Вену, ей требовались пропуска для пересечения советской зоны. Статус «жены нациста», как она записала, делу не помогал. Дверь в квартиру ей открыл дружелюбный и вежливый старик. «Я предложила ему сесть и представилась дочерью Блекманов, владельцев»[457]. Фамилию Вехтер она не назвала. «Как может ассоциация узников концентрационных лагерей занимать чужую квартиру и без спроса пользоваться имуществом? — спросила она. — Это хуже, чем при Гитлере, при режиме, который вы осуждаете».

Она почувствовала, что старику неудобно. «Мои родители не состояли в партии, — поднажала она, — они были достойными людьми», поэтому конфискация их жилья незаконна. Она потребовала, чтобы квартиру освободили не позднее чем через месяц, что и было сделано. Квартиру вернули и продали за внушительную сумму. «Я получила свою долю», — записала Шарлотта.

Вилла «Мендл» тоже была утрачена. «Наверное, не нужно было ее занимать», — признала Шарлотта, но только спустя сорок лет[458]. «Упоение победой», соблазнительный шанс покончить с небогатой, пускай и счастливой жизнью, покорить высоту, толкнули их на ложный путь: «Возможно, мы не понимали, к чему приведут наши неверные решения».

Она пыталась оправдать свои поступки тем, что вилла пустовала, когда ее передали им, а ее владелец, «богатый еврей», решил эмигрировать. Виновата ли в этом сама Шарлотта? Не больше, рассудила она, чем герр Липперт, архитектор, управлявший виллой и передавший ее своим друзьям Вехтерам. «Я никогда не стремилась получить виллу», — утверждала она, просто выбора почти не было, и Липперт уговорил ее — тогда мать троих детей — занять виллу. Ответственность на нем, на архитекторе. Если у Шарлотты и случались угрызения совести, такими доводами она их преодолевала.

О других утратах, включая семейный сталелитейный завод в Мюрццушлаге, она промолчала. Дружелюбный архивист из городского музея зимнего спорта нашел документы, позволяющие проследить историю того времени, от номера многотиражки «Шёллер-Блекман Веркцайтунг», где в честь аншлюса поместили фотографии увешанного свастиками завода, до послевоенных писем, где речь идет о приближении советских войск, бегстве хозяев и национализации предприятия. Новый директор помешал усилиям Вальтера Блекмана, отца Шарлотты — только он и не был членом партии, — вернуть себе завод[459]. С тех пор Блекманы уже не имели к нему отношения.

После этой утраты братья Блекманы поселились в Санкт-Гильгене под Зальцбургом и основали новый бизнес. Шарлотта регулярно туда наведывалась, подруга, работавшая неподалеку молочницей, обеспечивала ее яйцами, маслом, мукой и ветчиной. Шарлотта расплачивалась бальными платьями и небольшими количествами сахара.

Летом газеты стали писать о судьбе высокопоставленных нацистов: о бесконечных уликах, арестах, самоубийствах и исчезновениях. «Австрийским военным преступникам предъявлены обвинения» — такой заголовок стал привычным. Комиссия ООН опубликовала список из трехсот «особо тяжких дел», в которых фигурировали многие имена из адресной книги Шарлотты. «Блашке, бывший бургомистр Вены… Ганс Фишбёк, министр торговли в правительстве, доведшем до аншлюса… Одило Глобочник, бывший гауляйтер Вены… генерал СС Эрнст Кальтенбруннер… Зейсс-Инкварт… Отто Вехтер»[460]. В декабре на первой странице «Оберостеррейхише Нахрихтен» появилась статья «Австрия обвиняет», в которой Отто был назван одним из самых страшных военных преступников[461]. Среди бумаг Шарлотты таких списков и вырезок нет.

Не упоминала она и судьбу товарищей и друзей, не выдержавших стремительных перемен. В конце мая британцы схватили «дорогого Глобуса», прятавшегося в хижине близ озера Вайссен, и заперли его в замке Патернион южнее Зальцбурга, где он и покончил с собой[462].

Фридрих-Вильгельм Крюгер, некогда боровшийся против Отто за власть в Генерал-губернаторстве, тоже покончил с собой в американском лагере под Линцем[463]. Генрих Гиммлер, пойманный британцами, раскусил капсулу с цианистым калием. Вскоре после этого близ Больцано арестовали его жену Маргарет и дочь Гудрун[464]. «Местный солдат помог найти фрау Гиммлер», — рапортовала «Джерси Джорнал»[465].

Ганса Франка поймали в Баварии с 38 тетрадями дневника и коллекцией произведений искусства[466]. Эрнст Кальтенбруннер, ближайший друг Отто, теперь выдававший себя за военного врача, прятался в Вилдензее Хютте в коммуне Альтаусзее близ Зальцбурга, где и был схвачен[467]. Канадцы выследили в Голландии крестного отца Хорста, Артура Зейсс-Инкварта[468]. Три друга попали в список «бонз», двадцати трех главных нацистов, которым предстояло предстать на суде в Нюрнбергском дворце правосудия по обвинению в «преступлениях против человечества» и геноциде[469]. Разбирательство началось 20 ноября 1945 года с ярких свидетельств об убийствах на подведомственных Отто территориях, где за первый год его службы в Лемберге было убито более 130 тысяч человек, в том числе более восьми тысяч детей. Обо всем этом писали в газетах, но я не нашел где-либо среди дневников и писем Шарлотты упоминаний самого громкого в истории судебного процесса. Спустя год, 1 октября 1946 года, Франка, Зейсс-Инкварта и Кальтенбруннера, ближайших соратников Отто, осудили и приговорили к смерти. Через две недели фотографии повешенных появились в газетах всего мира[470]. Их останки кремировали и высыпали в реку[471].

Йозеф Бюлер, госсекретарь Генерал-губернаторства, надеялся спастись, дав показания в Нюрнберге, но обвинения были предъявлены и ему. Обвиненный в «преступлениях против человечества» Верховным национальным трибуналом Польши, он был повешен в Кракове неподалеку от Вавельского замка, где прежде располагался его кабинет[472]. Рудольфа Павлу поймали в августе 1949 года, и он покончил с собой, чтобы избежать экстрадиции в Польшу и аналогичной судьбы[473]. Георг фон Эттингсхаузен пропал, как и Ганс Фишбёк, переименовавшийся в Хуана и сбежавший в Аргентину, откуда он написал Шарлотте два письма[474]. Фриц Кацман, лембергский коллега Отто, исчез, материализовался в 1957 году в больнице в Дортмунде, назвал свое подлинное имя больничному священнику и вскоре умер[475].

По мере сокращения списка гуляющих на свободе товарищей Отто Шарлотта все сильнее за него тревожилась, зная, что за пропавшим мужем охотится множество врагов. Говорили, что евреи создали отряды убийц[476], а СССР учредил военные трибуналы по уничтожению нацистских преступников в оккупированных зонах[477]. Поляки жаждали справедливости[478], американцы засели в Гмундене, всего в часе езды от Зальцбурга, где помещалось 430-е подразделение армейского контрразведывательного корпуса США (CIC), занимавшееся поиском нацистских преступников[479]. Тем временем Черчилль произнес в Фултоне, штат Миссури, речь о «железном занавесе», перегородившем европейский континент[480]. Уже в обстановке холодной войны Шарлотта узнала, как близко подобралась к ней американская контрразведка, пытавшаяся найти ее мужа и установившая наблюдение за самой Шарлоттой.

В 1947 году, после возвращения в Вену Йозефа Вехтера и сестры Отто Ильзе, Шарлотта перевезла свою семью в Зальцбург, где ее братья создали новую компанию. Она работала у них экономкой, поскольку нуждалась в доходе. На средства, вырученные за продажу фарфора, которым она разжилась ранее в Вене, Кракове и Лемберге, Шарлотта купила домик по адресу Антон-Халл-штрассе, 2, «хижину», по ее выражению, с пятью спальнями, садиком и хорошим видом на лес Унтерсберг.

Летом, когда дети гостили у друзей или отдыхали в лагерях католической организации помощи «Каритас», Шарлотта сдавала спальни внаем. На две ночи в неделю одну комнату снимал менеджер компании ее братьев Рихард Вокш. Постепенно благосостояние Шарлотты повысилось, и она смогла нанять прислугу — 15-летнюю «цыганку, дикую упрямицу». Лилли прожила в семье год, пока Шарлотта не нашла ей мужа, индейца из Техаса «с раскосыми глазами»[481].