Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

47. Эксгумация

События в Риме навели Хорста на мысль эксгумировать отцовские останки. Он предъявил важный документ[799]. Я видел его раньше среди бумаг Шарлотты: две машинописные страницы, копия из дела Отто Вехтера, найденного в римском архиве. Происхождение документа было Хорсту неведомо. Это был не оригинал, а копия оригинала, датированного 14 июля 1949 года и озаглавленного: «История болезни, больница Святого Духа».

«9 июля 1949 года поступил пациент по фамилии Рейнхардт». Имя больного кто-то небрежно вписал от руки: «Альфред», предположительно расшифровали мы.

Дальше следовали противоречивые личные данные. На первой странице говорилось, что пациент холост, на второй — что он «женат, отец пятерых детей».

«По словам больного, с 1 июля он не может есть; 2 июля у него поднялась температура, 7 июля появились признаки желтухи. Высокий сахар, клиническое обследование выявило патологическое состояние печени — острую печеночную атрофию (icterus gravis)».

Далее в документе говорится: «После наступления уремии больной умер 14 июля».

Дата смерти отличается от названной епископом Худалом — 13 июля. Я объяснил это кончиной Отто поздним вечером. Далее в документе сказано:

«В тот же день (следуя стандартной процедуре больницы в случае кончины пациента) проводится вскрытие. Оно выявляет подозрение на болезнь Вейля (Leptospirosis ictero haemorragica)»[800].

Хорст диагноза не принял. Он остался при убеждении, что отца убили, пусть, как он теперь считал, и не американцы. Он грешил на советских агентов или на Симона Визенталя, знаменитого охотника за нацистами, имевшего, по его мнению, личные счеты к его отцу.

Двухстраничный машинописный документ уже не мог переубедить Хорста. Мемуары епископа Худала породили новые версии. К такому же результату привела беседа Шарлотты с Ханс-Якобом Штеле, о которой Хорст не знал, пока я его не просветил. «Когда я прибыла в Рим, он был мертв, лежал черный, как негр», — сообщила его мать историку.

— Трупы не чернеют за считанные часы, — заявил мне Хорст. — С чего бы ему почернеть после смерти?

После поездки в Рим он сообщил, что подумывает об извлечении останков отца из могилы для исследования.

— Если мы произведем эксгумацию тела моего отца, то станет ясно, был ли там яд, — сказал он с неофитской убежденностью.

Я был скептически настроен насчет результатов новой эксгумации. Отто похоронили в 1949 году, эксгумировали через десять лет, затем останки пролежали несколько лет в саду Шарлотты в Зальцбурге, далее были в четвертый раз захоронены в Фибербрунне, на тамошнем кладбище, в 1974 году. После смерти Шарлотты, в 1985 году, останки снова переместили.

Тем не менее Хорст предпринял шаги, чтобы выяснить, осуществимо ли это теперь. Он связался со специалистом по эксгумациям в тирольском Санкт-Иоганне, и тот навел справки[801]. Оказалось, что эксгумировать останки можно, но есть сомнения, найдутся ли они. Записей о первоначальном захоронении Отто в 1974 году не обнаружилось, а могила, в которой он покоится ныне, была «заглублена» в 1985-м, при погребении Шарлотты, а в 1993-м, в рамках общей реконструкции кладбища, могилу передвинули на 20 см. Из всего этого следовало, что «нельзя точно ответить, будут ли обнаружены при эксгумации останки г-на Отто Вехтера». В случае обнаружения пришлось бы провести анализ ДНК, а затем — токсикологический анализ. На все вместе потребовалось бы 5–8 тысяч евро.

Хорста этот отчет отрезвил, и он решил, что сначала стоит получить больше информации. «Не могли бы вы найти эксперта?» — обратился он ко мне. Я не был склонен помогать, но примерно в то время я очутился за ужином в Лондоне рядом с директором Королевского Общества, научной академии, основанной в XVII веке. За десертом разговор зашел об истории Отто, и постепенно мы перешли к теме изучения человеческих останков. Директор предложил мне связаться с членом Королевского Общества дамой Сью Блэк[802], профессором анатомии и судебно-медицинской антропологии университета Данди. Профессор Блэк занималась «преступлениями против человечества» и «геноцидом» в бывшей Югославии, Сьерра-Леоне, Ираке и многих других местах и имела богатый опыт эксгумаций. Я позвонил ей, и мы дважды побеседовали при участии ее коллеги профессора Ниам Ник Даеид[803], директора университетского судебно-медицинского центра.

Они попросили меня прислать им имеющийся у меня материал. Я передал им двухстраничный документ из больницы, различные медицинские бюллетени и описания симптомов, которыми Отто делился в своих письмах Шарлотте.

В ходе беседы с профессорами Блэк и Даеид я больше узнал о человеческом организме с точки зрения патологоанатома. Они спрашивали о состоянии останков Отто, о том, каким был первоначальный гроб, саван и одежда, в которой его похоронили в первый раз, в 1949 году. Я мало что мог им сообщить. Как я объяснил, его уже один раз эксгумировали, из могилы в Риме. Много лет останки хранились в ящике в саду Шарлотты, потом попали в другой дом, потом были погребены на кладбище деревни Фибербрунн в Тироле. Если мои собеседники были удивлены моим рассказом, они этого не показали.

Сохранились лишь кости? Я не знал.

Были ли там волосы, ногти? Я и этого не знал.

Поднимали ли первый гроб, помещали ли его в другой? Вынимали ли и перекладывали ли куда-либо останки Отто? Что стало с первым погребальным саваном? Мне приходилось раз за разом пожимать плечами.

Они объяснили, зачем обо всем этом спрашивают. Многие факторы в совокупности влияют на состояние тела после погребения. Имеет значение глубина захоронения, свойства почвы, ее кислотность, уровень грунтовых вод, активность мелких грызунов и насекомых. Волосы лучше сохраняются при высоких температурах, если влажность невысока. Деревянная основа первоначального гроба, предметы облачения, погребальный саван могут предоставить искомые ответы, ибо в них могли впитаться физиологические жидкости с доступным для измерения содержанием яда.

Сью показала мне график. «По мере разложения тела и тканей тело оказывается в „супе“ жидкостей, если они не уходят из могилы. Они немного кислые, поэтому разъедают мягкие ткани. Останки представляют собой скелет, кости, покрытые бурой пленкой. Представьте, что скелет обмазан шоколадом, если это поможет вам дорисовать картину. Физиологические жидкости проникают в дно гроба, в облачение и в саван, если он есть».

Следовательно, требовалось больше сведений о содержимом гроба Отто Вехтера при втором захоронении. По словам Хорста, он никогда не заглядывал в ящик с останками в саду матери. Сью сказала, что не готова на основании такой информации гадать о причине смерти. Здесь требовался квалифицированный медик, каким она не была: «Мы не можем высказываться о причине смерти, тем более при предположении о лептоспирозе, болезни Вейля».

Не была она и экспертом по ядам. Здесь требовался токсиколог. Как она объяснила, некоторые яды проявляются в тканях тела, но если единственная наличная ткань — костная, то возможности получения внятного результата ограничены. Дело в том, что в клетках костей, в отличие от волос и ногтей, очень замедлен процесс сменяемости клеток. Поэтому кость вряд ли впитала бы яд из желудочно-кишечного тракта за короткий период между его применением — скажем, за обедом с Карлом Хассом в субботу 2 июля — и моментом смерти спустя 11 дней. «В костях клетки не обновляются так быстро, за неполные две недели».

Ключевым фактором было время. Если применялся яд, то каким способом — однократно или многократно, в течение недель или месяцев перед смертью? «Был ли Вехтер уже болен, а затем отравлен?» — спросила профессор Блэк. Не менее важно, сколько времени прошло между моментом смерти и анализом останков: чем больше времени, тем меньше шанс, что удастся определить яд. Семьдесят лет — это долго, предупредила Сью. Дополнительно осложняло ситуацию перемещение останков и их хранение при неизвестных условиях.

Отравление ядом в течение длительного времени, скажем, нескольких месяцев, повысило бы шансы идентификации, но в зависимости от типа яда. Не все яды проникают в кость, в волосы, в ногти. «Некоторые буквально проходят сквозь всю систему, не оставляя следов». Яд, примененный за пару недель до смерти, вряд ли можно будет назвать. «Не скажу, что это совершенно невозможно, но сомнительно. Другое дело — многомесячное отравление, но опять-таки, все зависит от яда».

Сью объяснила, почему одних только костей Отто вряд ли будет достаточно. Кости делятся на два основных типа: «слоновая кость» и «ломкие». «Слоновая кость» похожа на клавиши фортепьяно: она плотная, как наша бедренная или берцовая, как кость предплечья. Полная сменяемость клеток в ней растягивается на 15 лет, «поэтому выделить яд из такой плотной кости нельзя, если отравление произошло всего за две недели до смерти».

Ломкая кость имеет ячеистую структуру. Это как пчелиные соты, сказала Сью, или как внутренность хрустящего шоколадного шарика. «Назначение такой структуры — перераспределение тяжести тела, и она более хрупкая». Именно такие кости могут ломаться при падении. Из-за более ускоренной сменяемости клеток в них — полное обновление за пять лет — яд входит в них быстрее, чем в плотные кости. Тем не менее, как сказала Сью, «очень-очень маловероятно, чтобы в ячеистой кости можно было определить яд, примененный всего за неделю-две до смерти».

Если яд применили раньше, то вероятность выделить его выше, так как он успел бы распределиться по активной поверхности всего скелета, не задержавшись в отдельной кости, на отдельном участке. Клиническое состояние может проявляться и в костях, продолжила она, но «ввиду медленной сменяемости клеток в кости такое состояние должно быть длительным, хроническим». По мнению Сью, кости Отто вряд ли дали бы ответ, особенно в случае одноразового отравления незадолго до смерти. Если небольшое количество яда использовалось длительное время, месяцы или годы, то что-то можно было бы найти, но и это под сомнением.

Больше пользы было бы от волос и ногтей Отто. «Там химическая информация откладывается постоянно, по мере роста тканей, даже за период в две недели». Но и тогда информация оказалась бы весьма ограниченной.

Сколько волос или ногтей нужно для внятного анализа? Ниам ответила, что с этим вопросом надо обращаться к токсикологу. Ее дело — сбор образцов для дальнейшего анализа специалистом. Если бы она искала в ногтевой ткани конкретный химический элемент, то ей потребовался бы весь ноготь, потому что в случае смерти вскоре после отравления ее бы интересовала продолжающая расти часть ногтя. «Если речь о волосах, то нужны кусочки ближе к скальпу по той же самой причине: там откладываются химические вещества».

Хорошая новость состояла в том, что ей не потребовалось бы десять ногтей или целый клок волос. Хватило бы светлого полукружья из основания ногтя, «там и отложился бы яд».

«Если Отто Вехтера убил яд, — подытожила Сью, — примененный одноразово за пару недель до смерти, то единственный шанс — это волосы или ногти, если они сохранились». Кость мало что добавила бы, предупредила она.