Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Территория истории

Эта история начинается с поступка одного из самых деятельных царедворцев России.

Самым важным в жизни В. Н. Татищева (сподвижника Петра Великого, одного из самых деятельных государственных мужей России, неутомимого путешественника и землеустроителя, географа и инженера) были мысли, идеи, планы по устройству и переустройству России.

Три его идеи претворились в жизнь довольно быстро. Он основал три крупных города. Два таких значительных из них, как Екатеринбург — Свердловск — Екатеринбург и Пермь — Молотов — Пермь, до сих пор живут и здравствуют в первоначальном облике, давно обросшем новостройками. А вот еще один основанный Татищевым город претерпел в своей жизни большие перемены: стоявший на левом берегу великой реки Ставрополь-на-Волге был полностью переселен и в середине двадцатого столетия весь ушел под воду Куйбышевского водохранилища.

Верстах в ста с лишком к северу от недавно учрежденного Ставрополя-на-Волге Татищев основал еще и село Кошки. Была у него заветная идея переселить на те «плодовитые» земли для занятия земледелием крещеных калмыков, чтобы и другим народам дорогу туда показать, — и сию свою идею он также осуществил.

Надежный путь для крестьянских повозок за великую русскую реку был проложен. Впоследствии в эти места с хорошими условиями для земледельцев — недалеко Волга с ее особым микроклиматом, погода справная и почвы хорошие — потянулись русские, мордовские, татарские, чувашские семьи с правого берега Волги и русские семейства из Центральной России — Тулы и Рязани. Через сто с лишним лет после Татищева, в середине XIX века, его инициативу пригласить на берега Волги крепких, самостоятельных, предприимчивых крестьян «для примерного ведения хозяйства» власти России продолжили претворять в жизнь на государственном уровне, и в Кошки переехали эстонцы и другие прибалты, а также поляки, украинцы и немцы-меннониты. И эта прекрасная идея последователей Татищева с тем же блеском, как всё у самого Татищева, удалась!

В 1910 году в Кошки специально приезжал председатель Совета министров Российской империи, бывший губернатор соседней Саратовской губернии, инициатор серьезной всероссийской аграрной реформы П. А. Столыпин, дабы убедиться в том, что в многонациональном уголке на севере Самарской губернии эта реформа давно уже проведена в жизнь и люди хозяйствуют на вверенной им земле так, что поучиться у них не только можно, но и просто необходимо.

Никто ведь не мог предположить тогда, что через год Столыпин будет убит на спектакле в киевском театре мелким террористом, по совместительству осведомителем Д. Богровым. Впрочем… сам Петр Аркадьевич это и предполагал. Только не знал точной даты своей гибели.

А вот чего действительно никто не мог предугадать — это того, что терпение рабочего класса, а также менее упорных и удачливых, чем вокруг села Кошки, т. е. малосильных, «неприспособленных», как говорят в Поволжье, и потому беднейших крестьян России к осени 1917 года лопнет, и они пойдут за самыми сильными вожаками из всех тогдашних революционеров — за большевиками.

Тем более невозможно было себе представить, что через 11–12 лет после Октябрьской революции, в переломные после нэпа (новой экономической политики) 1928–1929 годы и позже, все успешные частные сельские хозяйства по всей бывшей империи будут разрушены как таковые, а их хозяева будут изгнаны из собственных домов, родных деревень и краев и переселены в места, которые прекрасно могут обходиться без человека и в которых если что и растет, так это сосны, ели, березы, грибы и морошка.

Ссылали, по сведениям журнала «Председатель» (Новосибирск), и таких вот земледельцев, которых на руках носить следовало бы: «В 1920-е годы некоторые крестьяне, вернувшиеся с фронтов Первой мировой войны, стали так называемыми „культурниками“, стремившимися к ведению хозяйства передовыми методами. Крестьянин А. А. Базуев (Мошковский район) так объяснял причины, по которым он занялся внедрением новых технологий: „Во время империалистической войны мне пришлось побывать в Австрии и Румынии и познакомиться с заграничной культурой сельского хозяйства. Когда вернулся, стал развивать эту культуру в своем хозяйстве“. Все „культурники“ в 1927–1928 годах были лишены избирательных прав, а затем раскулачены и отправлены в лагеря и в ссылки».

Размах и жестокость борьбы с предприимчивым, по-фермерски культурным, зажиточным крестьянством поражают до отчаяния. И всё-таки знать — надо.

«Давайте не будем употреблять советский идеологический термин „раскулачивание“. Я не приемлю этого слова. Более точный термин для той катастрофы — „раскрестьянивание“», — сказал в беседе с главным редактором журнала «Председатель» Павлом Березиным С. А. Красильников, советский и российский ученый, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник сектора истории социально-экономического развития Института истории Сибирского отделения РАН, профессор, заведующий кафедрой отечественной истории в Новосибирском государственном университете. Сергей Александрович родился в Нарыме Томской области, месте ссылок во все времена, в семье спецпереселенцев, что не могло не сказаться впоследствии на его научных интересах. Журналист спросил собеседника о том, какова была цель антикрестьянских репрессивных акций конца 1920-х — начала 1930-х годов, зачем, ради чего деревню погрузили в эту катастрофу?

«Власть преследовала сразу несколько целей, — ответил ученый. — Во-первых, страна вступила на путь сверхфорсированной индустриализации, и основным людским ресурсом „великих строек“

объективно должно было стать крестьянство, составлявшее четыре пятых населения СССР. Власти нужен был некий „универсальный работник“, которого можно оперативно бросить на строительство новых промышленных производств, на лесозаготовки, оставив при этом часть в колхозе, с полным отчуждением от результатов своего труда. Во-вторых, в рамках стратегии экономических преобразований самой деревни была сделана ставка на крупные коллективные сельхозпредприятия (колхозы и „агрокомбинаты“), которые должны были прийти на смену миллионам мелких единоличных крестьянских хозяйств. С полной ликвидацией частной собственности: в советской экономике она объявлялась абсолютным злом. И крепкий, зажиточный крестьянин-единоличник никак не вписывался в эту идеологию».

Новый этап Октябрьской революции, четвертый после самогó октябрьского вооруженного переворота, Гражданской войны и нэпа, в очередной раз и ничуть не бережнее, чем братоубийственная война, разворотил Россию. А дальше поджидал еще и невозможный 1937 год. И сорок первый.

В большом смятении приходится сознавать, что сплотила страну после нескольких сокрушительных социальных расколов уже внутри постреволюционной общности только Великая Отечественная война — священная война советских людей, объединившихся против фашизма в защите своей одной-единственной общей Родины.

…Косвенным, хотя и весьма жестоким подтверждением того, что кошкинские семейства разных национальностей стали превосходными хозяевами и примером для других российских крестьян, является тот факт, что среди множества районов громадного Средне-Волжского края именно в Кошкинском районе было разорено больше всего успешных хозяйств: для ровного счета уничтожили ровно 300 образцовых тогдашних ферм небольшого района.

Есть серьезные основания полагать, что среди этих изгнанных на Северный Урал семейств была и семья уважаемого кузнеца из русского села Ягодиновка Кошкинского района Средне-Волжского края, а по социальному статусу — земледельца-единоличника Степана Юменовича Селезнёва, его жены Анисьи Ивановны и их малолетнего сына Николая — будущих деда, бабушки и отца Геннадия Николаевича Селезнёва. Интересующимся стоит объяснить, что Юменович — это одна из народных форм отчества Еменович или, правильнее, Евменович. Старинное русское имя из святцев Евмен в переводе с греческого означает «милостивый».

О, если бы было дано знать раскрестьяненному деду Степану, как христианское имя его собственного отца Евмена отразится на характере и судьбе Евменова правнука Геннадия, ставшего известным журналистом и политиком, который окажется к людям именно милостивым!..

Эшелон за эшелоном ехали спецпереселенцы на север Урала. Ехали долго: «груз» не был срочным.

Город Надеждинск на красивой реке Какве смотрел на восток, на бескрайнюю Западно-Сибирскую равнину, неслыханно богатую нефтью и газом, — но тогда об этом еще только догадывались отдельные ученые.

По данным составителей «Книги памяти» Свердловской области 1994 года издания, всего в Надеждинский район только к осени 1930 года переселили 87 тысяч кулаков, что с тех пор составило половину населения района. Далеко не все местные города и поселки оказались способны быстро предоставить прибывшим к ним не по своей воле людям хоть какое-то жилье. Примерно половина переселенцев по своим силам смогла работать на местных предприятиях, в леспромхозах, рыболовецких артелях и проч.

Не так давно на сайте газеты «Вечерний Краснотурьинск» появился поэтичный и информационно насыщенный рассказ о реке Какве и людях, живших в 1930–1940-е годы на ее берегах: «Большой рекой-труженицей была когда-то Каква. На всем протяжении ее берега занимали большие рабочие поселки и маленькие селения — кордоны лесников, лесозаготовителей и плотогонов — сплавщиков древесины. Своим рождением эти лесные поселки в большинстве случаев обязаны были спецпереселенцам… Таежные берега Каквы стали для переселенцев второй родиной. Они не только на лесоповале работали и лес по Какве сплавляли, но и своеобразные плоты-харчевни организовали: вслед за древесиной двигался и плот с магазином и даже баней. Так в летнее время шло обеспечение прибрежных поселений необходимыми продуктами питания и товарами первой необходимости».

Упомянутые в статье «своеобразные плоты-харчевни с магазином и даже баней» даже у читателей-мужчин могут выбить слезу. Это сколько же самых умных, смекалистых, изобретательных российских мужиков власти выслали за пределы нормальной сельскохозяйственной зоны!.. Сколько бы они сделали в той зоне и по всей стране… Но история, как известно, не любит частицу «бы», означающую утраченные надежды.

Здесь, на Cевере, эти мужики, якобы кулаки и подкулачники, были заняты работой, строительством жилья и обустройством быта. Остальные — жены, дети, старики — часто оказывались в положении иждивенцев. Как ни старались спасти людей местные врачи, недосыпавшие от свалившейся на них двойной нагрузки, многие из пожилых переселенцев не выдержали испытаний. Увеличивалось и количество воспитанников в детских домах.

По счастью, эти крайние беды не коснулись семьи кузнеца Степана Юменовича Селезнёва. Сын Селезнёвых Николай вырос и ушел на войну, дослуживал в пограничных войсках. Отец работал на заводе. Старики Селезнёвы были сильными трудолюбивыми людьми и умели преодолевать невзгоды без утраты лучших человеческих качеств. Их невестка Вера, мать Г. Н. Селезнёва, до сих пор называет свекра и свекровь «чудесными людьми».