Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени
- Автор: Татьяна Корсакова
- Жанр: Биографии и Мемуары / Политика и дипломатия
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени"
В деревне тихо. Трава с утра покрыта росой. Сентябрь. Сияет фиолетовым и ярко-розовым луговая герань. Ходят гуси, индюки, индюшки. Шмели летают, как вертолеты, над зеленой росистой травой и добывают себе мед из диких северных цветов. Гена идет в школу. Это теперь его, Гены, родная деревня, хотя по рождению он горожанин.
После школы мальчики договариваются играть в казаки-разбойники. Дело сугубо мужское, опасное. Но тут вдруг из-за угла появляется Зоя Свободина, маленькая тетя Гены, на два года моложе его.
— Здрасте, только тебя нам тут и не хватало.
Но ничего не поделаешь, надо брать эту малолетнюю Зою Ивановну в компанию воинственных казаков, иначе заревет, и Гене — кому же еще, другие не справятся! — придется ее успокаивать.
Зато ближе к вечеру, когда все школьники уже выучат уроки и соберется больше народу, начинает командовать Зоя:
— Ручейки! Ручейки!
Мальчикам неудобно играть в степенную девчачью игру, становиться в пары, припевать какие-то куплеты, пролезать под сцепленными руками, но надо иногда и девчонкам подчиниться.
А девочкам после войны, когда стало известно из радиопередач о подвигах летчиц и девушек-санинструкторов на фронте, партизанок Зои Космодемьянской и Лизы Чайкиной, не хотелось отставать от мальчишек и только в куклы играть. Зоя Свободина-Плаксина о куклах даже не вспоминает:
— Особенно летом у нас было очень интересно. Главной игрой была картошка с мячиком. Такая вот ямка, и кто-то там сидит, а все по кругу стоят и в него волейболом (волейбольным мячом. — Т. К.) кидают. Попадешь — сам туда садишься. Как картошка растет в ямке, так и ты сидишь там на корточках. Бац по ноге — ну, конечно, не сильно били — и вылезаешь из ямки, в круг становишься… Если никто не попадает, так и сидишь.
Но настал момент, когда у мальчиков появилась настоящая любовь и особая забота! И в данную закрытую сферу их жизни девчонки допущены так и не были.
Этой любовью стали кони.
В деревне Чудской Бор находилось отделение совхоза — то есть «советского хозяйства», в отличие от колхоза — «коллективного хозяйства». Чем обычно владел совхоз, что у него было? Обширные государственные поля, которые засевались зерновыми культурами, например, рожью, или засаживались картофелем, овощные плантации, в основном под морковью и капустой, техника (это еще до МТС, общих для целого района машинно-тракторных станций), птичник, склады и обязательно скотный двор, где содержались животные. И в Чудском Бору был такой двор, а там — коровы и кони. Точнее, тут у коней было отдельное помещение, целый конный двор. Машин и тракторов в послевоенные 1950-е годы еще не хватало, поэтому земледельцы сохраняли, как могли, «гужевой транспорт», то есть конское поголовье, на котором и пахать, и сеять можно было, и продукты возить на телегах, и семена, и урожай, и людей.
Ученики первого, второго, третьего класса однажды осмелели и затаив дыхание подошли к лошадям.
— Ну, чего остановились? — спросил конюх. — Вот ты, дяди-Ванин внук.
— Я Гена.
— Боишься, Гена? Ты не бойся. Хочешь погладить лошадь по мордочке — погладь. Осторожно, чтобы не обидеть. Вот так. На кусок хлеба, дай ей.
Гена не верил своему счастью, и если о каких деревенских удовольствиях и пожалел вслух, переезжая в Ленинград к маме, которой «генерал выбил наконец 11-метровую комнату с балконом», то это о живущих в Чудском Бору лошадях. Они так и остались для него огромной любовью на всю жизнь.
Мама, которой он сказал про это, успокоила его:
— Сынок, ну мы ведь не насовсем уезжаем. На каникулы будешь к дедушке с бабушкой приезжать и увидишь своих коней.
Так и вышло. Из года в год, из лета в лето Гена Селезнёв возвращался на летние школьные каникулы в Чудской Бор, спрашивал у родных, кто из его друзей сейчас здесь, заглядывал к ним и шел, один или вместе с ребятами, на конюшню. Когда дети повзрослели, им разрешили не только смотреть на лошадей, но и ухаживать за ними, пасти их в поле, играть с ними и даже садиться на них. Каждый из мальчиков выбирал себе коня и ухаживал за ним. Наконец, им разрешили выйти с ними в ночное.
Выйти в ночное? Что-то очень хорошо знакомое всем русским.
«…Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг тех огней, за гуртовщиков. Это просто были крестьянские ребятишки из соседних деревень, которые стерегли табун. В жаркую летнюю пору лошадей выгоняют у нас на ночь кормиться в поле: днем мухи и оводы не дали бы им покоя. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун — большой праздник для крестьянских мальчиков».
Тургенев, «Бежин луг», 1851 год, произведение из обязательной школьной программы по русской литературе. Человек заблудился. Увидел мальчиков, коней, собак, подсел к костру, перекинулся с детьми парой слов, а потом улегся под куст и стал глядеть вокруг… Писатель прислушивался к разговорам пяти крестьянских детей, чтобы потом не только написать об этом рассказ, но и создать типы русских людей, которые получатся из этих мальчиков, когда они вырастут. Федя, надменный наследник деревенского богатея. «Славный мальчик» Павлуша — умный, знающий, сильный защитник и вожак. Работящий наивный Ильюша. Застенчивый и грустный Костя. Романтик Ваня. Характеристики на все времена! Но вырасти повезло не всем. В конце рассказа Тургенев с искренним сожалением упоминает о гибели Павла в том же году: «Он не утонул: он убился, упав с лошади».
Гена Селезнёв, как и множество юных читателей, мальчиков и девочек по всему Союзу, не мог не заметить этих главных и очень притягательных черт характера героя рассказа «Бежин луг» Павла — серьезности и надежности. Именно в том возрасте взросления Гена, знавший от матери, что его отец был пограничником, начал мечтать о том, чтобы стать военным, офицером, потому что начал ощущать в себе, что он защитник по жизни.
В разговорах у тех ребят в Ленинградской области, между прочим, не могла не присутствовать тогда некая внутренняя детская убежденность в безусловной правоте своей страны. Так что же было той неосознаваемой политической подоплекой жизни, нерушимой базой хорошего отношения к стране и власти у подавляющего большинства детей послевоенного поколения?
Вспомнить и перечислить нетрудно.
Это было счастье от того, что они живут в другой, новенькой, не капиталистической стране, в которой нет ни помещиков, ни капиталистов, то есть чужих для народа людей, угнетателей, о которых они знали из произведений русских писателей.
Была гордость от того, что мы победили в страшной войне, что дошли до Берлина, что наша армия и наши бойцы — лучшие в мире. День Победы к тому времени был уже объявлен официальным праздником, но выходным он не являлся, потому что очень много было еще молодых, работающих участников войны, а страну надо было восстанавливать, и на счету был каждый рабочий день и каждый человек.
Радостное ощущение как равенства, так и общности окружающих людей; для многих это было (и остается) чувством Советской страны как большой семьи.
Невероятное ощущение спокойствия, справедливого устройства жизни и защищенности благодаря тому, что в обществе не было — по определению! — откровенных поводов для зависти. Скромность, но при этом разумная достаточность потребления обеспечивала приятное равенство людей без каких-либо деклараций.
Всеобщее презрение к бездельникам, тунеядцам, пьяницам и спекулянтам.
Постоянство и даже регулярное снижение цен, и отсюда — общая стабильность, чувство будущего. (Там, в послевоенном социализме, ты изначально был человеком, пусть даже в ранге «единицы», по Маяковскому, а «здесь», после реставрации капитализма, должен постоянно доказывать это. Некоторые устают.)
Бесплатное обязательное школьное образование; доступное для всех (по способностям) высшее образование; бесплатное медицинское обслуживание с его бесконечными прививками — обязательными вакцинациями, обследованиями, правилами гигиены на плакатах, надоедавшей всем диспансеризацией, путевками в санатории, которых строилось всё больше и в которые рабочих и служащих отправляли почти «за так»; бесплатные государственные квартиры с совершенно незаметной для семейного бюджета квартплатой, на которые не могли рассчитывать алкоголики и бракоделы; обязательные, приемлемые по размерам пенсии для работавших всю жизнь трудолюбивых бабушек и дедушек и социальные пенсии для тех, кто не имел достаточного стажа, — всё это было и составляло солидную основу для уважения своего государства и себя в нем.
В результате социализм, наследие Великой Октябрьской социалистической революции, — разумеется, «исправленный» социализм, без шизофрении репрессий и прочих унижений, без страха за свою жизнь от предательства малодушного или «загребущего» соседа, а может, и «завидущего» сотрудника, — давал в послевоенное время большинству советских людей потрясающее ощущение свободы.
Причем всё это было само собой разумеющимся. Мы рождались в том сказочном обществе. Мы в нем жили. Были изъяны в самой организации общества — вечно меньшие права у сельского населения, например, или вечно чванливые и необязательные чиновники.
А самое интересное было в том, что, когда советские дети вырастали и становились советскими взрослыми, они почти все оставались детьми, «были как дети» в точности по отвергаемому марксизмом Иисусу Христу, словно веруя в неведомый коммунизм. Так было вовсе не со всеми, и дальше мы об этом узнаем из рассказа о письмах в газеты, но было, было…
Естественно, мальчики Чудского Бора чувствовали себя взрослее и умнее своих ровесников, попавшихся на глаза старине Тургеневу.
Крепостные ребята всерьез, нимало не сомневаясь, толковали о леших (лесных), домовых, водяных и прочих сказочных существах, обитавших по соседству, а также о божьих звездах в вышине.
А нашим образованным подросткам, собиравшимся учиться долго и упорно, причем в том институте, который сами выберут и который выберет их, с начальной школы было известно, что звезды — это главные составные части бесконечного космоса. Они очень гордились тем, что именно их детство озвучил своими неназойливыми позывными «бип-бип» первый искусственный спутник Земли, который запустила их единственно любимая страна всего через 12 лет после разрушительной войны. Все ждали, хотя мало кто в это верил, что недалек час запуска человека в космос. Радость от того, что чудо всё-таки произошло и первым за пределами стратосферы побывал советский человек Юрий Гагарин, оказалась безмерной.
К тому времени уже печатался в отрывках в «Пионерской правде» и «Комсомольской правде», а в 1958 году был издан отдельной книгой и попал в библиотеки роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». Томик зачитывался до невозможной ветхости. Гагарин полетел в космос в апреле 1961 года, когда Гене Селезнёву не исполнилось еще и четырнадцати лет. Уже совсем по-другому смотрели ребята на звезды. Им было о чем поговорить в ночном.
Ночное заканчивалось на рассвете. Точно так же, как тургеневские мальчики, дети и подростки Чудского Бора пригоняли коней в стойла, запирали конюшню и отправлялись по домам спать. Днем предстояла куда более опасная операция.