Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени

Без права на поддержку

Рассчитывать на поддержку верховной власти новому председателю Госдумы РФ коммунисту Селезнёву не приходилось практически ни в чем.

«Не случайно, — считает политик А. Н. Лоторев, — многие полезные инициативы фракции КПРФ правительством не поддерживались и в законы воплотиться не могли. На мой взгляд, Геннадию Николаевичу было очень непросто встроиться в модель управления страной, которую формировал, а во многом уже сформировал президент Ельцин. Селезнёв был прежде всего государственником, не временщиком на политическом олимпе.

Семь фракций и депутатских групп давали простор для озвучивания различных мнений и инициатив, иногда совершенно абсурдных, но Селезнёв был равно уважителен и доброжелателен ко всем депутатам. Иногда было заметно, что он с трудом сдерживается при некоторых моментах, но не припомню, чтобы каким-то образом это выражал. Вот выдержки и терпения у него хватало на всех нас.

Второй созыв (1995–1999) был, на мой взгляд, самым интересным и состязательным с точки зрения деятельности депутата. Мы много спорили с представителями правительства, которые представляли законы, при этом не было сегодняшнего сюсюканья, когда нельзя от души высказать всё, что думаешь сам, что думают твои избиратели.

Геннадий Николаевич невольно „подыгрывал“ депутатам, которые отчаянно взывали к правительству по какой-либо проблеме своего региона. Он понимал, что даже простое выступление депутата на „пленарке“ дает ему определенный козырь перед своими избирателями. А если еще депутату удастся провести депутатский запрос, это вообще было серьезное достижение. Значит, их депутат не отсиживается, спорит, доказывает, защищает их правоту или обнажает проблему, и это людям нравится.

Много раз Геннадий Николаевич и мне помогал таким образом. Наша группа „Регионы России“ располагалась строго по центру зала, и спикер мог чаще других видеть наши рвущиеся вверх руки. Предварительная запись на вопросы и выступления появилась позже. За это мы тоже его ценили. К нему можно было подойти в любое время по пути на заседание или по его окончании, чтобы накоротке обсудить свою проблему. Самым отчаянным удавалось во время его перекура попасть в комнату для курения, чтобы попробовать озвучить свой вопрос».

Никогда Геннадий Николаевич не забывал и о своих коллегах-журналистах. Вот свидетельство Георгия Владимировича Пряхина, работавшего и в газетах, и на телевидении, и во власти, и в издательствах:

«Геннадий Николаевич много помогал газетам и издателям. Он пробил закон о том, чтобы сняли НДС с издателей и с газет. Теперь это уже не действует. Но пока был Селезнёв — действовало».

Он никогда не отказывал и в личных встречах с бывшими коллегами. Даже лучше сказать вот как: он и не считал бывших — бывшими.

Один из моих добрых друзей, давний коллега по собкоровскому корпусу «Комсомолки» Арам Саркисян, ныне председатель Демократической партии Армении, как-то, приехав в Москву, рассказал мне за чашкой кофе о том, насколько серьезно мог Селезнёв защитить и защищал своих прежних коллег, будучи на одном из высших постов в государстве.

— О Селезнёве как о политике я обязательно скажу, но сначала позволю себе рассказать об общей ситуации за несколько лет до этого, — сказал Арам Саркисян. — В августе 1990 года коммунисты в Армении легко отдали власть «уличным» деятелям. Председателем Верховного Совета был избран беспартийный Левон Тер-Петросян, сотрудник Института древних рукописей, знаток древних мертвых языков, оратор. Они собрали свою команду — без опыта управления, но с большим желанием задержаться во власти.

Перед коммунистами встал вопрос, как реанимировать партию? В ноябре 1990 года созвали съезд, обновили руководство. Меня избрали секретарем ЦК КПА по идеологии. Обстоятельства так уж сложились, что через несколько месяцев фактически мне пришлось исполнять обязанности первого секретаря, а в мае 1991 года меня де-юре избрали лидером партии.

А в регионе уже полыхало. Пламенем раздора разгорался карабахский конфликт. Уже были погромы в отношении армян в Сумгаите, Баку, Кировабаде и в других армянонаселенных районах Азербайджана. И нам надо было совместными усилиями каким-то образом процесс остановить. Едем в Москву. Я еще секретарь ЦК по идеологии, но возглавляю делегацию коммунистов Армении. Соответственно во главе делегации из Азербайджана приезжает также секретарь по идеологии Дашдамиров. Горбачёв нас принимает. Ведет с нами задушевную беседу. Мы пытаемся согласиться на что-то вразумительное друг для друга. Появляется заявление от имени двух делегаций, которое передается по программе «Время». И никакого эффекта! Горбачёв уходит от конкретных вопросов и решений. Как кот Леопольд: «Давайте жить дружно!» Он не брал на себя ответственности. Не знаю, по недомыслию или нарочно.

К 20-летию ГКЧП, в августе 2011 года, в газете «Комсомольская правда» было опубликовано интервью со мной, которое провела Лариса Кафтан. Называется «Горбачёв знал о том, что произойдет переворот». Я там привел факты о том, что Горбачёв мог всё знать и что в принципе мог предпринять.

Вот еще один пример. В июне — июле 1991 года в Нагорном Карабахе стали проводить операцию «Кольцо». Под видом чистки территории от «экстремистов» начались этнические чистки… Пришлось срочно выехать в Москву. Встречаюсь с Крючковым Владимиром Александровичем, с Язовым Дмитрием Тимофеевичем, Пуго Борисом Карловичем, с секретарями ЦК КПСС. Пока одни обещания.

Закончили мы разговор с Язовым по поводу карабахской проблемы, и вдруг он мне в лоб: «А теперь ты мне скажи, ты за кого — за Советский Союз или за Горбачёва?»

Я сижу в кабинете министра обороны СССР! Пытаюсь вывернуться. Говорю: «А что, Дмитрий Тимофеевич, генеральный секретарь ЦК КПСС против Советского Союза?» Он на меня таким особенным взглядом смотрит: «Не придуривайся, ты понимаешь, о чем я говорю».

Шла своеобразная вербовка первых секретарей ЦК союзных республик.

Когда Россия объявила о своей независимости, это вообще был полный нонсенс. От кого Россия независима? Мы жили во времена абсурда. Это называлось политикой Горбачёва.

— Но ведь что-то надо было делать, Арам-джан?

— Надо было начинать перестройку с экономики, как это начал делать Китай. Николай Иванович Рыжков с Горбачёвым поехали к Дэн Сяопину! Поговорили. Тот им сказал: «Делайте всё, что хотите, с экономикой, но не трогайте три священные коровы: идеологию, централизованную власть и партию. А в экономике проводите все ваши реформы. Ведите их так, чтобы это было выгодно государству и народу».

Выходят Горбачёв с Рыжковым с той встречи, и Михаил Сергеевич говорит Николаю Ивановичу: «Этот старик еще будет нас учить!»

Это мне потом сам Рыжков говорил. Он честный, принципиальный, убежденный человек. Николай Иванович — герой Армении. Декабрь 1988 года, жуткое землетрясение с тяжелыми последствиями… Как он нам помогал прийти в себя!.. Я в то время с Рыжковым ездил как собственный корреспондент газеты «Правда».

Почему партийный аппарат не очень был нужен Горбачёву? Потому что там в основном закостенелая масса сидела. Люди, которые оторвались от народа, которые не умели с ним разговаривать.

Другое дело, если бы был более умный и дальновидный человек вместо Горбачёва и он сумел бы перестроить партию и государство. В перестройке, которую мы все приветствовали, потому что Горбачёв сказал, что «так дальше жить нельзя», он поставил на первое место гласность в лозунге «Гласность, перестройка, ускорение». В стране, которая была зажата, закрыта, ты на первое место ставишь гласность?! И начинается это бла-бла-бла?!

То, что СССР, как политическую и экономическую систему, следовало перестроить, спору нет. Но грубый, залихватский демонтаж великой державы стал настоящей катастрофой, последствия которой мир не может переварить по сей день.

А теперь о нашем с тобой бывшем главном редакторе. Селезнёв, в отличие от некоторых тогдашних политиков, был мужчиной абсолютно твердых убеждений и принципов.

И вот 1996 год, в Армении проходят президентские выборы. Я тогда уже был председателем ДПА — Демократической партии Армении. Партия по идеологии социал-демократическая, социалистическая. Уже будучи кандидатом в президенты, приглашаю оппозиционных кандидатов на совет. Предлагаю решить вопрос единого кандидата для участия в выборах от оппозиции. После долгих обсуждений не все согласились, но основная группа кандидатов объединилась. И мы выдвинули единого кандидата — бывшего премьер-министра Вазгена Манукяна.

Мы за месяц сумели переломить ситуацию. И фактически выиграли выборы. Но «они» сфальсифицировали результаты. Ситуация накалилась. Десятки тысяч человек шли за нами, на митингах призывали к отставке президента. Но в результате одной провокации власть вывела на улицы войска, даже танки против народа. Тер-Петросян и команда очень хотели жить во власти.

Решили нас арестовать. Я не мог представить, что какие-то костоломы поднимут руку на меня. Я ушел. Мы провели «операцию», и 1 октября я прилетел в Москву, хотя все выезды из республики для нас были закрыты.

2 октября позвонил Селезнёву, он назначил встречу на 3 октября. С утра прихожу. Заранее спросил по телефону: «Мне пройти через общий вход с Охотного Ряда?» — «Нет, ты пройдешь через служебный вход».

Прихожу к Геннадию Николаевичу. Рассказал о том, что произошло: «Из моей квартиры представители спецслужб просто не уходили, сидели, ждали, чтобы меня арестовать. Многие уже были в СИЗО».

— И что тебе сказал председатель Госдумы?

— Как председатель партии, кандидат в президенты я приехал к человеку, которого не только уважал, — я ему доверял. Я пришел к нему как к товарищу. Мы друзьями не были, но были товарищами по духу. Он мой бывший руководитель, который всегда занимал принципиальную позицию. У нас был откровенный разговор. Он сказал: «Ты подтвердил то, о чем я уже знал. Всё решится, не волнуйся». Я сказал, что там ведь есть арестованные! Через неделю этих ребят отпустили.

Селезнёв позвонил Ельцину. Тот переговорил с виновником создавшейся ситуации. 18 октября я вернулся в Ереван, и оказалось: ко мне претензий нет.

Геннадий Николаевич Селезнёв не рисовался, громогласных обещаний не давал, не говорил, что это очень сложно сделать и т. д.

Так же он повел себя со мной: ничего не обещал, но одно то, что он меня принял, многое значило. Когда я вышел из Думы, соответствующие человечки из определенного окна увидели, что я выхожу из служебного входа. Значит, я был у Селезнёва. И всё. Я никому до тебя не рассказывал, что Селезнёв для нас сделал. Ребята, которых в те дни освободили из-под ареста, до сих пор, может, и не знают, кто им помог. Они считают, что вроде бы сама ситуация заставила власти отступиться.