85 дней Славянска

13. ПРОРЫВ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ

В ночь с 4 на 5 июля отряды ополчения покинули город Славянск. Это была хорошо продуманная и грамотно реализованная военная операция, позволившая двухтысячному гарнизону выйти из окружения с минимальными потерями. Прорыв из окружения был неожиданным и для противника, и для жителей Славянска, и для всего ополчения Донбасса.

После провальной попытки штурма Славянска 2 мая противник поставил целью полное окружение и осаду города. Для этого украинцы в течение месяца подходили вплотную к городу, отсекая фланги и отрезая Славянск от всех других гарнизонов ополчения и коммуникаций с внешним миром. Поочерёдно в ходе тяжёлых боёв и с помощью жестоких артобстрелов противник занял Красный Лиман, Ямполь, Николаевку. Единственное, что украинцам оказалось не по зубам, — это Семёновка.

С середины июня противник стал планомерно укреплять свои позиции вокруг Славянска. После занятия Николаевки началось минирование местности и установка заграждений из колючей проволоки. Украинцы рассчитывали на то, что когда в городе закончатся запасы продовольствия, а у ополчения все боеприпасы — то осаждённые пойдут на прорыв и будут просто расстреляны в упор.

К такому сценарию уже всё было готово. Счёт шёл если не на дни, то на недели. Но Стрелков, блефуя (как выяснилось уже потом), демонстрировал готовность удерживать Славянск до конца и сражаться «до последнего солдата». В этом были уверены и все бойцы ополчения, и украинцы. 3–4 июля, когда город был уже полностью окружён и по всем признакам наступали «последние дни», ополченцы в редкие моменты работавшей связи звонили родным, чтобы попрощаться.

Гарнизоном овладел обречённый, фатальный настрой, но решимость драться до последнего была у всех.

По словам Стрелкова, решение прорываться из Славянска он принял в ночь с 3 на 4 июля. Очевидно, речь идёт об окончательном решении, так как размышлял командующий об отступлении не один день. Например, по словам начальника штаба Хасанова, Стрелков сообщил ему о намерении уводить гарнизон ещё в ночь с 1 на 2 июля, и начштаба уже 2 числа начал готовить штаб к эвакуации, уничтожая документы и отдавая распоряжения по сворачиванию службы тыла.

С другой стороны, когда заместитель командующего Сергей Дубинский был в штабе 4 июля в 14 часов, Стрелков ему ничего о своих планах не сказал. Хмурый делает вывод, что Стрелков всё ещё колебался с решением.

Днём командующий через оставшихся журналистов сделал следующее заявление:

Вчера противник полностью окружил Николаевку, ожесточённейшим образом обстреливая её из всех видов оружия: из тяжёлых установок РСЗО, из гаубиц, из миномётов, танков, БТРов.

Очень большие разрушения. Количество жертв установить даже невозможно, потому что в городе ничего не работает. Наши отряды, которые находятся в Николаевке, сейчас продолжают бои в окружении, связи с ними нет. Николаевка полностью отрезана от Славянска. В настоящее время с юга к городу, по трассе Харьков — Ростов на Семёновку движется большая колонна бронетехники противника. Одновременно противник продолжает непрерывный обстрел города и Семёновки артиллерией. Вчера была разрушена и горела Николаевская ТЭС.

В принципе, мы имеем дело с неприкрытым геноцидом — для того, чтобы сломить сопротивление ополчения, противник не задумываясь применяет все средства вооружения по мирному населению. Естественно, что ополченцы, видя разрушения и гибель мирных жителей, начинают терять волю к победе.

Это очень тяжело осознавать, что за три месяца нам практически не поступило никакой реальной помощи. Я не скажу, что Россия не помогает: огромный поток гуманитарных грузов, снаряжения, формы идёт по частным каналам. Но того, что нам крайне необходимо, нам не поступает. Поймите, что даже если нам дадут два танка, четыре танка, десять танков, пять-шесть орудий, даже если нам вдруг прилетит один раз самолёт, это уже не сыграет никакой роли. За время перемирия украинская армия провела полное сосредоточение и мобилизацию. Более шестидесяти тяжёлых орудий сейчас смотрят на Семёновку и на Славянск, на Краматорск. Два десятка установок РСЗО, в том числе „Грады“, „Ураганы“ и „Смерчи“. Тяжёлые миномёты. Всё это смотрит сюда. Снарядов у противника столько, сколько я не видел в Чечне, у нас столько снарядов не было в своё время. И вся эта артиллерия непрерывно работает. Колонны снабжения идут непрерывно. Подбрасывается техника. Харьков ремонтирует в день по полтора десятка машин, а мы подбиваем одну-две единицы бронетехники в день. Противник успевает наращивать средства быстрее, чем расходует, причём намного быстрее.

Если Россия не добьётся немедленного прекращения огня и заключения перемирия либо не вступится своими вооружёнными силами за часть русского народа, которая здесь проживает, — мы будем уничтожены. Мы будем уничтожены в течение недели, максимум — двух. Первым будет уничтожен Славянск, со всем его ещё многочисленным населением: здесь осталось ещё более тридцати тысяч человек.

Мне предлагают взять на себя ответственность за их гибель и за гибель той бригады ополчения, которая находится в моём распоряжении. Мы готовы сражаться, мы готовы погибнуть, но не хочется погибнуть бессмысленно и похоронить под развалинами города людей, которые нам поверили.

Некоторые считают, что я паникую, что я нервничаю. Да, я нервничаю. У меня каждый день гибнут солдаты, больницы переполнены ранеными. Очень тяжело видеть детей без ног, разорванных снарядами…

Мы будем сражаться, но нам очень нужна помощь».

Учитывая, что уже полсуток как шла подготовка к выходу из Славянска, это выступление Стрелкова кажется странным. Либо командующий действительно колебался, ещё ожидая гарантий поддержки из РФ, либо это было блефом для того, чтобы уверить противника в намерении сражаться далее.

4 июля Стрелков вёл переговоры с Донецком и Москвой по закрытой связи. Ему было приказано не покидать Славянск, но никакой конкретной помощи в деблокаде города и подвозе вооружения и боеприпасов никто не обещал. Донецк этого сделать просто не мог (для этого не было ни сил, ни средств), а Москва даже обещать не могла, так как решение должно было быть принято на самом верху, и даже в положительном случае на принятие решения и на подход помощи ушло бы очень много времени. А времени у Славянска больше не было.

В 8 утра началась подготовка операции, которая производилась в строгой секретности в течение всего дня. Начало выхода было намечено на 23:00.

В 9 часов утра состоялось совещание командиров, на котором Первый сообщил о своём решении, приведя все доводы «за» и «против». Несмотря на очевидность ситуации и обоснованную Стрелковым необходимость отступления, для большинства командиров это было шоком. Всё-таки не все из них, даже знавших сложность ситуации в Славянске, видели всю картину происходящего и просчитывали то, что может произойти в последующие дни. Некоторые ещё продолжали надеяться на то, что гарнизон будет деблокирован силами ополчения ДНР или наконец придёт военная помощь из России. При этом оспорить решение командира никто не мог: ополченцы были приучены к дисциплине и беспрекословному подчинению командованию.

В 10:00 начали погрузку тыловые службы и артиллерийский склад. Отряды ополчения с дальних блокпостов и посёлков должны были выходить после 23 часов со своими командирами самостоятельно, присоединяясь к общей колонне. Когда в процессе сборов полностью снялся командный пункт Стрелкова, то с этого момента и до прибытия в Краматорск командующий полностью утратил связь и управление войсками. Поэтому всё, что не было учтено (или не успели) в ходе планирования, исправить было уже нельзя.

О том, что происходит, знало очень небольшое количество людей — только командование штаба и командиры, которые после совещания разъехались по позициям для подготовки к выходу своих отрядов и рот. Всем ополченцам перед выходом было приказано оставить мобильные телефоны включёнными на позициях.

Тыловые службы выполняли приказы по сбору грузов и транспорта в неведении. В 16 часов из Славянска в Краматорск был отправлен весь персонал и пациенты военного госпиталя — им сказали, что город будут штурмовать, и все остальные остаются для «последнего боя». Об этом же говорил в переговорах по мобильному Стрелков, чтобы убедить противника (который прослушивал телефон) в том, что всё остаётся по-прежнему.

В 11 часов Стрелков вызвал оставшихся журналистов-стрингеров и сообщил им, что ополчение будет продолжать бои за город. В итоге репортёры остались в городе и выбирались на следующий день самостоятельно.

Позже они упрекали Стрелкова в том, что были брошены с риском для жизни (журналистов украинцы приравнивали к «террористам»), но командующий считает, что сделал правильно, так как всеми возможными способами стремился к предотвращению просачивания информации об операции и был готов идти на малые жертвы ради спасения большинства гарнизона.

Все остальные журналисты уехали за неделю до этого — в частности, категорический приказ от начальства покинуть город получили военкоры «Комсомольской правды» Стешин и Коц. Для Стрелкова это было одним из признаков того, что помогать Славянску в РФ никто не собирается (иначе бы редакция КП, которая тесно сотрудничает с Минобороны, знала бы это и не отзывала военкоров).

Семён Пегов в своей книге писал:

5 июля — день, когда ополчение оставило Славянск и все стрелковцы, так их тогда называли, передислоцировались в Донецк. Нас — троих российских журналистов, Фомича, Андрюху Стенина и меня, единственных, кто оставался в блокадном городе до последнего дня, — Стрелков почему-то не предупредил о таком историческом решении. Мы были в убойных списках украинского СБУ, поэтому — не успей вовремя унести ноги, неизвестно, чем бы эта история закончилась для нас. Но каким-то чудом она закончилась хорошо».

По словам Дмитрия Стешина, группу журналистов вывозил уже упоминавшийся волонтёр-похоронщик Дровосек:

Он спас Мишу Фомичёва, Андрея Стенина и Семёна Пегова, когда их, по сути, бросили в Славянске. Дровосек помог им выбраться из города прямо перед приходом ВСУ. Бросили журналистов, как я понимаю, с чётким расчётом — дать новый информационный толчок и огласку происходящему на Донбассе. Тем более, что оставленные коллеги уже были во всех розыскных списках, и их не ждало ничего хорошего. Впрочем, Михаил Фомичёв придерживается другого мнения, он говорит, что за сутки до ухода гарнизона Стрелков предупредил, что они могут остаться, но „на свой страх и риск“».

Днём 4 июля Стрелков вызвал коменданта Славянска, который также был в неведении относительно планов командования, и «для отвода глаз» приказал тому строить третью линию обороны вокруг Славянска. Работы продолжались и за час до отступления.

Из-за строгой секретности и ограниченного времени при осуществлении операции, конечно, полноценных сборов и оповещения всех людей быть не могло. Тем более многое зависело от командиров на местах, а они в отдельных случаях справились с этим плохо. Например, некоторые бойцы подразделений по разным причинам не находились на своих позициях на момент отступления, и их не успели оповестить, когда все уходили с концами. В любом случае, если бы сборы делались «по-хорошему» и растянулись во времени — в итоге бы не сумел выйти никто: произошла бы утечка и противник предпринял бы все меры противодействия.