Волчина позорный

На улице встретились случайно. Неловко мне, говорит. А сам не зарабатываю. Нет больше театров. Играю, говорит, в народном. Но там не платят. Самодеятельность. На вокзале разгружаю вагоны, говорит. Молодец, что совесть имеет. Вот сейчас его вспомнил точно. Нет. На снимках не он. У Наташкиного хахаля морда круглая, а на снимках – длинная. Или я путаю опять? Может, показалось, что круглая морда. Не помню. Да нет, точно не Наташкин хахаль на фотографиях твоих. Надо бы пить бросить… Ладно, допьём позже. Пошли к Натахе пока она здесь.

Шура на старые дрожжи откликнулся всем организмом. Коньяк грел живот и в голове стало ясно. Как до праздника.

– Здравствуйте, – сказал он Наталье. – Я по делу к вам.

– Ой! – мастер накладных волос откликнулась озабоченно. – Вам парик? Нет, у вас волос шикарный. А! Усы? Так вам не пойдут. Да и занята я ещё дня три.

– Не мне парик. Отцу. Он облысел и хочет парик с проседью. Чтобы приклеить его и не снимать. И чтобы никто не догадался, что это парик. Скажет всем, что внезапно новый волос пробился из резерва. Делаете такие?

– Конечно. Парики совсем необычные. Усы и бороды тоже. В них основа под волос – тончайший целлулоид, клей к нему тоже особенный. Голову, лицо мыть можно, не снимая изделий. А главное – не видно даже близкому человеку, что это парик. Под лупой разглядывай – не найдешь грань целлулоида с кожей. Для разведчиков наших и для шпионов ихних, буржуйских, усы, бороды, парики такие делают. И я умею, – Наташа улыбнулась. – Но если на всю площадь парика налить вот эту жидкость, то он легко снимается. Высохнет и можно снова на клей сажать. – Она достала банку с голубой жидкостью, – Эта водичка на кожу головы плохо не действует. Так что, вашему папе смастерим то, что ему понравится.

– А ухажеру, другу своему, вы сколько париков и усов сделали? – Шура мягко спросил, с любопытством. – И зачем ему столько? У него париков пять, да? Усов штук десять разных?

– Бакенбарды ещё и три бороды, – добавила Наталья. – Две широких, одна из них длиннее, а одна клинышком. Как у Дзержинского. Не знаю зачем. Говорит, что играет в народном театре. Я там не была, правда. Так в том театре реквизит бедный. Берут, где могут, и одежду, материал тоже. Из него старинные платья и костюмы шьют в недорогом ателье. А у моего всё своё. И всё хорошее, сделано с любовью моими ручками.

– Любите его? – Шура серьёзно спросил.

– Да, конечно. И он меня. Он хороший. Добрый. Знает много. Не то что наши актёры в большинстве. Писанное драматургами повторяют, а у самих знаний – кот наплакал. И язык бедный. Я филологический окончила. Но не люблю преподавать. А тут – моё место! Вы моего жениха-то откуда знаете?

– Да не знаю я его. Мне ваш директор про него рассказал. Что умный и хоть самодеятельный, но актер. Хочу познакомиться. Я корреспондент. Может, напишу про него. Поможете встретиться? – Шура прижал к груди сложенные лодочкой ладони.

– Да какой вопрос!? Конечно, – Наталья улыбалась. – Завтра в шесть вечера устроит?

– Договорились. До завтра, – Шура поклонился и они с Нагорным вышли. Двинулись допивать.

– Как-то уж больно легко выходит, – думал на ходу Малович. – Значит, что-то не то и не так. Чудес не бывает.

И он, как всегда, не ошибся.

Допили и Шура пошел искать по театру главного режиссёра Куклина. Наташе снимки не показал специально. Рассуждал правильно: – Вдруг это он и есть. Аферист. Так она ему скажет, что я показывал снимки. Обязательно. Там ведь три разных женщины. А у них любовь вроде бы. Значит, она его выгонит к чертям. И где потом ловить? Нет. Пусть главный режиссёр точку поставит. С директором – дохлый номер. Спивается мужчина напрочь. Жаль.

Главрежа Юрия Ивановича он нашел у осветителей на мостике. Представился и коротко рассказал о том, что ищет человека, который с помощью париков и клееных усов меняет внешность и охмуряет богатых вдов или разведённых. Потом выбирает момент, всё ценное забирает и исчезает. К другой женщине пристаёт уже в новом облике. И так далее. Куклин посмотрел снимки и твердо сказал, что никогда у него за десять лет такого актёра не было.

– Может, просто запамятовали? У вас их больше семидесяти, да? – спросил Малович.

– Я на каждом артисте каждый прыщик помню, – ответил Куклин раздраженно. – Это мой материал творческий. Я с ним работаю. Насквозь их просматриваю лучше рентгена, и каждую бородавку вижу даже во сне.

– А кого выгнали недавно за пьянку?

– Ладошина, – режиссёр скрипнул зубами. – Но он хоть и не очень маленький, но меньше вашего, который на снимках. И толстый. А на фото один человек в разных гримах и прочих постижёрных изделиях. Но не Ладошин. А симпатичный. Субтильный, худой, длинный. Разница с алкашом Ладошиным – как между небом и Землёй.

Малович попрощался и пошел в отдел свой ждать вечера. К шести он должен встретиться в постижёрной с возлюбленным Наташи. С артистом самодеятельного народного театра.

Вошел Лысенко с предложением.

– Там, Шура, возле гастронома «Восток» стреляли в заведующего складом. Из машины. Видать, вор с вором что-то не поделили. Сбегай, разберись.

До встречи в театре оставалось еще три часа. Маловичу было скучно. Дело с аферистом «буксовало», настроение майора застыло в тягучем болезненном состоянии, опустило ему плечи, сковало свободу движения. Ходить не хотелось, чем-то заниматься не тянуло, но в таком состоянии долго жить не имело смысла. Могло стать хуже и тогда волчина-«мусорок» стал бы просто огромным куском мышц, ни на что не годных.

– Где завскладом сейчас? Откуда информация вообще?– Спросил Александр без интереса.

– Сам он и позвонил мне лично. Мы с ним знакомы. На рыбалке года два назад случайно вместе оказались. На берегу озера в Семиозёрке, – Лысенко смутился. – Но у меня с ним никаких дел.

– Кто бы сомневался, – сказал Шура.– Поеду к нему. Вы позвоните туда. Мне десять минут до гастронома.

Заведующий складом Евгений Романович Пащенко встретил майора радостно.

– Хотят меня убить. Знаю кто. Знаю за что. И где этот человек сейчас – тоже для меня не секрет.

– За что? – Малович больно пожал Евгению Романовичу руку. – Долг ему не отдаёте?

– Он мне достаёт крабов в банках. «Чатка». Камчатский крупный краб. – Пащенко вытер лысину носовым платком. Волновался. – Привозит всегда по пять тонн. Он нарасхват идёт. Так Гриша всегда брал откат десять процентов от нашей магазинной цены. А в этот раз попросил двадцать пять. Кто-то у него в блатной цепочке добавился или директор камчатского рыбзавода оборзел. Но двадцать пять процентов! Да к тому же я продал почти всё по прежней цене. С чего платить? Месяц прошел. Он и дом мой советовал продать, машину. А то, если он не поделится от нового процента, с ним никто не будет дальше работать. А он, естественно, со мной.

– Ну и что ж он вас не убил? Стрелять не умеет? – Шура не любил таких дельцов и смотрел на Пащенко почти брезгливо.

– Это он пугал так. Стрелял пулей из карабина СКС. У него он законный, зарегистрированный. Стреляет Гриша отлично. Почти снайпер.

– А пуля куда воткнулась?

– В раму оконную. Я от рамы сидел в десяти сантиметрах. И первый этаж. Школьник бы не промазал.

Шура пошел на улицу, достал ножик перочинный, вытащил кусок свинца, который не помялся. Головка была латунная. Он взял у Пащенко бумажку и завернул пулю.

– Кто мог видеть покушение или слышать выстрел?

– Двое. Заведующий гаражом Сизов стоял во дворе и шофер моей машины Дима Боков.

– Бумагу дайте им. Пусть напишут свидетельские показания на имя начальника МВД, – Малович пошел к своей машине. – Я подожду и мы с ними поедем. Куда ехать и кого искать?

– Домой к Григорию Железновскому. Он нигде не работает. Трудовое соглашение я с ним подписал формальное. А числится у меня в штате просто грузчиком. Он отличный «толкач». Достаёт дефицит. Пронырливый, язык подвешен, знакомства по всему Союзу. Живёт на центральной улице в единственном девятиэтажном доме. Улица Ленина, тридцать два. Квартира шесть. Третий этаж. Пятикомнатная хата. Во, даёт, да?

Малович бросил в портфель свидетельские показания, загрузил на заднее сиденье «Москвича» Сизова и Диму Бокова. Поехали. Дверь открыл Железновский.

– Уголовный розыск. Майор Малович, – Шура открыл удостоверение.

– Ух, ты! Сам Малович! Про вас в области легенды ходят. Здравствуйте. Посадить меня хотите? – Григорий махнул рукой. Идёмте, мол, за мной.

Расселись в кресла замшевые и на диван. Малович достал пулю.

Карабин принесите.

Григорий принёс оружие в чехле.

– Мне разрешил его лично начальник ГУВД Панарин. Вот разрешение. Вот его подпись. Печать.

– А убили бы Пащенко ненароком? Рука бы дрогнула и ку-ку, товарищ Пащенко.

– Я мастер спорта по стрельбе. В копейку попаду с тридцати метров. И рука у меня привыкшая. Не дрогнет. Хотел пугнуть. Я работаю как бешеный, снабжаю гастроном такими вещами – вслух неловко произносить. Мне увеличили отпускную цену. А он отказался мою долю платить. У меня с магазином трудовое соглашение. Согласно ему я должен поставлять определенный перечень товаров. И на работу официально он меня принял то ли сторожем, то ли дворником. Зарплату мою я не беру. Куда её девают – не интересуюсь. Но за реальную работу по соглашению ты ж плати! Вот соглашение трудовое. Мой экземпляр.

Григорий достал из шкафа соглашение.

-Там всё по правилам написано. «Отчисления за выполненную в срок и полностью работу от десяти до двадцати пяти процентов». Я у него копейки не украл и не обманывал никогда. А тут Женя вдруг отказался платить. – Железновский поднял глаза к потолку и вздохнул.– Два месяца уговаривал. Соглашение это в нос тыкал. Упёрся Пащенко как баран и всё. Ну, я его сегодня и пугнул. Чтобы подумал. Хотел бы убить – не стрелял бы в ворота из своей машины при куче свидетелей. На улице тоже люди были. Человек шесть-семь. Да и зачем убивать? Всё равно заплатит. Товар-то хороший нужен гастроному. Репутация у него высокая в городе. А без меня хрен он его найдёт и по приятной цене получит. Будет торговать чем «бог Госплан» послал.

– В общем так, – сказал Шура. – Пишите объяснительную и в ней покайтесь. Мол, помутнение сознания было временно. Промазать я, как мастер спорта по пулевой стрельбе не мог, если бы убить хотел. Виноват, что позволил себе глупую выходку. Тогда приложим вашу бумагу, плюс два свидетельских показания. Я рапорт напишу начальству. Предложу привлечь вас не за покушение на Пащенко, а за хулиганство, которое вы при помутнении рассудка не контролировали. И раскаиваетесь. Укажу, что жертв нет и вреда зданию от выстрела тоже нет. И будет вам штраф. Рублей двести, двести пятьдесят, – Малович поднялся и пошел к двери. – Повестку мы вам пришлём. Придёте за квитанцией для штрафа. Оплатите и принесёте лично мне. Договорились?

– Вы поговорите с Пащенко. Пусть заплатит. Ну, не честно же. У меня от поставщика есть документ о повышении оптовой цены. Не сам же я придумал Женю «нагреть»

– Поговорю, – Шура открыл дверь. – Но совет хочу дать. С карабином больше кроме тира и охоты не ездите. Плохо кончится. Поверьте моему опыту.

Железновский громко пообещал из комнаты.