Румия

— Не подгоняй! Не подгоняй! Всех накормим, — приговаривал Аркашка, доставая из чистого белого мешка хлеб. Он ловко хватал широким ножом по буханке. Раз, другой — и буханка разлеталась на четыре равных куска. Затем он медленно собирал крошки на ладонь, двумя пальцами спокойно очищал нож от прилипшего мякиша и демонстративно, со вкусом отправлял крошки в рот. Лишь проглотив этот «заработок», он выдавал паек хлеба побледневшему от злости ремесленнику.

— Ишь, Помидор, как старается, — громко проговорил Брятов. — Лишнюю миску борща зарабатывает.

— А с носилками я его что-то не видел, — поддержал Сашка.

Спирочкин услыхал, слегка покраснел и тут же стал оправдываться:

— У меня живот, как ножом, режет.

— Ага, як ты хлиб: жик-жик, да? Помидорчик бедный! Сачок! — издевался над своим другом Потапенко. — А вы, хлопцы, не смотрите, шо вин прохиндей такий косоповязанный. В нему хитрости — пробу нема дэ ставить.

Сашка, балансируя налитой до краев миской, отыскал в тени водокачки свою группу, устроил из кирпичей стол и, облегченно вздохнув, принялся за еду.

Борщ был отменный. Но, как назло, все доесть у Сашки не хватило сил. Как он ни старался, а дна в глубокой миске все не было видно. На второе он съел лишь подливку и мясо, а кашу отнес обратно.

— Чудно, — сожалел и Мишка, — жрать было дюже охота, а трохи поел — и больше некуда. Живот у меня якойсь малолитражный.

А тетя Поля все приглашала и приглашала за добавками.

После обеда ребята с блаженными лицами разлеглись на жёлтой траве у края карьера.

— Не ложитесь на землю, простудитесь. Холодная земля-то, — говорил, подходя к ребятам, Степан Петрович.

— Холодная! — засмеялся Спирочкин. — А вы ездили когда-нибудь на крышах вагонов ночью?

— Не приходилось, — ответил, улыбаясь, комсорг.

— Ну, а между базарных ларьков на земле не спали?

— На земле спал, но не на базаре.

— Ну это еще ничего, а вот на крыше холодно. Да! Ветер так прошпиливает, что никакая шкура не держит, а колесики стучат: «Куда-да-да. Куда-да-да», а зубы клацают в ответ: «А кто, а кто, а кто знае-ет». И ничего. Не простуживались. Вы не волнуйтесь, нас никакая болячка не возьмет. Недаром же наш с Мишкой лучший друг капитан милиции Сазонов называл нас болячками мировой войны.

— И чего брешешь, Помидор? — пробурчал Потапенко. — Мабуть, ты и болячка, а тики вин казав, шо мы… як цэ… остатки проклятой войны. Ось як.

— Не знаю, как там называл вас капитан Сазонов. Сейчас вы ремесленники, а не болячки. Подъем, живо! За работу.

— За работу, — медленно проговорил Спирочкин, не поднимаясь с земли. — Грузчиками мы будем, а не токарями. Молоточки на фуражки нацепили, а в руках настоящей железки не держали. Металлисты… Только и знаем в мусоре копаться да кирпичи таскать.

— Хватит дурачиться, Аркадий, — заговорил Кольцов и обратился к Игорю: — Брятов, давай команду.

— Даю команду. Подъем! Вставай, Медведь, кончай дремать, пора носилочки таскать.

— Подожди, Игорь, дай трохи послухать, як трава растэ. — Мишка приложил ухо к земле и закрыл глаза. — Ой, як гарно! О так бы заснуть зараз, а колы станки прийдут, тоди проснуться.

— Да вставай же ты, Потапыч.

Мишка приподнялся. Но вставать с земли не думал. Он почесывал широкую грудь и продолжал философствовать, явно выкраивая минуты для отдыха.

— И який дурень разбросав по двору ци кирпичи?

— Фрицы это, когда город бомбили, — вставил кто-то.

— Ось гады, а нам зараз таскай проклятые носилки. Я, мабуть, вже тыщу перенес.

— Тыщу, — усмехнулся Сашка. — Мы с Брятовым и то шестьдесят четыре только.

— Ха, — усмехнулся и Мишка, — вин считав носилки. Та я, мабуть, вже…

— Добро! — остановил ребят Степан Петрович. — Начинаем счет. Идет?

— Идет! — подхватил Сашка, быстро поднимаясь с земли.

— Тики шоб без обману! Шоб точно, Степан Петрович. Пишлы, Спир, — мотнул головой Мишка и, не оглядываясь, уверенный в том, что Аркашка не ослушается, направился к носилкам.

Работа снова закипела. Ребята бегали с носилками, не замечая под ногами битых кирпичей.

Возможно, и не отдал бы Сашка первого места. Но на шестидесятых носилках Игорь оступился и упал. Он вскрикнул и ухватился за колено. Сквозь пальцы сочилась кровь.

Сашка помог ему подняться и отвел в заводской медпункт.

— Как же теперь, Саш? — беспокоился Игорь. — Связался ты со мной.

— Ничего, — успокаивал его Сашка, а сам думал: «Кем же заменить Игоря? Эх, с Борькой бы я дал жизни».

На помощь Качанову пришел Степан Петрович.

— Не горюй, Сашок, — весело крикнул он. — Мы им покажем.

«Покажем в три руки», — подумал Сашка. Ему даже жаль стало Кольцова. Что он может сделать своей культяпкой?

А Степан Петрович быстро снял с себя фланелевую флотскую рубаху, закатил рукава тельняшки. Искалеченная рука сейчас особенно бросалась в глаза.

Кольцов ловко подхватил носилки, подмигнул Сашке и тихо шепнул, подходя:

— Держись, Сашок!

Теперь уже Сашка еле успевал за комсоргом. Он крепился изо всех сил, но показать слабость свою никак не хотел.

Когда прозвучала команда «отбой» и были подведены итоги, оказалось, что Сашка с Кольцовым перенесли больше всех.

Потапенко молча выслушал итоги, буркнул что-то невнятное и ушел умываться. А Спирочкин не хотел мириться с поражением.

— Это не по правилам! — кричал он. — Мы с Мишкой самые первые. Качан хитрый. Он со Степаном Петровичем. Так и каждый победит.

А Сашка молча наблюдал, как одевается Степан Петрович, и думал: «Интересно, что еще он может делать этой рукой — все, наверное».