Румия

* * *

В спальню Борис пришел после отбоя.

Тихо, чтобы не шуметь, Борис разобрал свою постель, лег и только тогда, повернувшись к другу, зашептал:

— Сашка, Качан.

Сашка сразу проснулся. Часто заморгал глазами, вскрикнул:

— Борька!

Друзья сели на кровать и обнялись. Сашка подумал, что Цоба начнет с обычной лихостью рассказывать о последних приключениях, небрежно отзовется о своих спасителях и вообще, как бывало, скажет: «Ерунда, проехало мимо!»

А Борька взял да расплакался. Сашка растерялся. Ведь он приготовился уже отчитывать друга. Вот наговорить бы ему грубых слов. И чтобы Брятов не слышал.

А сейчас Сашка не знал, что делать. Он еще ни разу не видел, чтобы Борька, его смелый друг Борька, плакал.

— Чего ты? Брось. Слышь… — растерянно приговаривал Качанов, закрывая одеялом Борькины ноги. И сам вдруг сказал: — Ерунда, проехало мимо.

Борька перестал плакать. Вытер колючим одеялом глаза и тихо прошептал:

— У тебя нет закурить?

— Я ж не курю.

Опять замолчали.

— Уладится, Борь, — пытался утешить друга Сашка.

— Не знаю. — Борька откинулся на подушки и, глядя в потолок большими блестящими глазами, повторил: — Не знаю. Ни черта у меня не получается. Вы живете, как надо, а я…

Сашка хотел было сказать другу, что и он не живет, как все, и ему не нравится ремесло, что решил дожить тут лишь до весны. В другое время он бы поведал Борьке обо всех своих планах, а о кортике обязательно. И его рассказ был бы как раз для Борькиного настроения. Наверняка Цоба поддержал бы: «Молодчик, Качан!»

Но сейчас Качанов чувствовал, что его планы никак не помогут Борьке. Цобе самому надоело скитаться.

Чувствовал это Сашка, потому и не знал, что посоветовать другу. Потому решил лучше послушать Бориса, а самому помолчать.

Молчал и Цоба. Ему-то как раз, наоборот, хотелось, чтобы Сашка ругал его, упрекал, рассказывал что-нибудь хорошее, интересное об училище. За это время было в Румии всякое.

Так и уснули ребята, каждый думая о своем.