Цветы счастья

В его ушах вновь зазвучали ее тихие рыдания. Нет, это были слезы не удовольствия, а самой затаенной глубокой боли. Он попытался представить, что бы почувствовал сам, если бы Эллана так же небрежно позвала его к себе, говорила бы с ним на языке мимолетного желания, в то время как он жаждал чего-то большего. И не находил слов, чтобы описать то, что почувствовал бы.

− Я никогда не хотел, чтобы случилось нечто подобное.

− Конечно, я этого не ожидала.

− Тогда зачем вообще предлагать? Я давил на тебя? − спросил он. Все что угодно, кроме этого! Пожалуйста, все, кроме этого.

− Нет, − сказала она, нахмурив брови. − Я даже не думала, что ты заинтересуешься мною. Но, как я уже говорила, если это последний раз, когда я тебя видела, мне хотелось... новых воспоминаний. − Она вздохнула. − Я сделала выбор. Мой выбор. Если мне будет больно, то не из-за тебя. Откуда ты мог знать?

− Так ты сделала выбор за меня, но не подумала, что я должен понимать его последствия? Создатель, Кассандра, если бы я знал, что ты чувствуешь, я бы никогда не позволил этому случиться.

− Это был мой страх, − ровно произнесла она. − Ты не сделал ничего, за что стоит себя упрекать. Ты был очень добр.

При этих словах он отшатнулся и начал кружить по комнате, сгорая от стыда.

− Не говори так, − огрызнулся он. − Я должен был лучше понимать. Я должен был видеть! Я знал, что это неправильно.

Мия пыталась ему сказать. Он вспомнил все тонкие намеки, на которые не обращал внимания, потому что слишком хотел того, что связало их с Кассандрой. Он опять пожелал того, чего не должен был иметь, и это причинило людям боль. Когда он вообще начнет учиться на своих ошибках? Теперь его воспоминания об Искательнице были уродливыми, искривленными и оскверненными, как сам Мор, и их дружба исчезла. Если она вообще была.

Он резко развернулся и ткнул в ее сторону пальцем. Кассандра вздрогнула, но не отвернулась.

− Скажи мне, что в твоих чувствах нет ничего серьезного. Это случилось только из-за этой поездки, из-за того, что мы так близко общались, из-за этих книг. Это вызвало мое желание. Скажи мне, что это было и твоей причиной, − произнес он, хотя и понимал, что она не сможет. Она принесла это чувство из Киркволла, спасая его ради Андрасте. Давным-давно, много лет назад, он уже был кем-то значимым для нее, о чем никогда не подозревал. − Скажи мне, что ты выбрала меня для своей Инквизиции не только потому, что ты... потому что я...

Его голос зазвучал надтреснуто, и он не смог закончить. Каллен в отчаянии уронил руки. Высокий, мускулистый и красивый. Похоже это все о чем стоит говорить, рекомендуя себя людям, даже ей. Забудьте о демонах, забудьте о неудачах, забудьте о его сломленном духе. Он достаточно хорошо выглядит в броне, чтобы устроиться в любом месте.

Кассандра, наконец, двинулась с места, но благоразумно не коснулась его.

− Нет. Никогда. По крайней мере, − она прервалась, и у него на сердце стало еще горше. − То, что делало тебя квалифицированным − это то, чем я тоже... восхищалась. Одно не могло существовать без другого. Я бы не заинтересовалась тобой, если бы ты не был тем, кто ты есть.

− Ты ничего обо мне не знала, − зло произнес он. − Я был просто фантазией. И, полагаю, остался ей до сих пор.

Ее горячность стихла, и она закусила губу.

− Нет, это не так, − мягко произнесла она. − Мы друзья, Каллен. С самого начала и всегда. − Она потянулась к его плечу, но он оттолкнул ее руку.

Ярость захлестнула его.

− Друзья не лгут друг другу годами. Пять лет, Кассандра! − он повысил голос. − Пять лет ты позволяла мне думать, что я заслужил свое место оправданно, и при этом был просто твоей романтической идеей. Когда ты не заменила меня, я думал, это потому, что я был сильным, а оказалось иначе − ты была слаба. Потакала мне. Прятала мои ошибки. Сделала Инквизицию уязвимой, потому что хотела, чтобы мир был похож на книгу.

Каллен понимал, что нечестно упрекать ее в этом. Она всегда была слишком преданна делу, чтобы подвергнуть Инквизицию серьезной опасности, но именно сейчас он увидел насколько она слаба и уязвима в своем отношении к нему. Разве он не поступал точно так же с Солоной? С Хоук? Даже с Элланой он не вел себя так, как должен командир. Что ж, можно только порадоваться, что у них была Лелиана, чтобы успевать исправлять их промахи.

Каллен посмотрел на ее расстроенное лицо.

− Почему ты мне не сказала? − спросил он. − Ты советовала мне пройти весь этот путь, чтобы разобраться с моими чувствами к Эллане, отделить женщину от работы, взять на себя командование ради блага Инквизиции. Как ты могла быть настолько лицемерной?

− И что принесло тебе это знание? − спросила она. Ее голос был тверд, выражая нежелание больше успокаивать его. − Что принесло это мне? Или, может, ты хочешь сказать, что так же заботишься обо мне?

Его глаза расширились. Это была именно та тема, о которой он не хотел говорить. Каллен попытался ответить очень мягко, несмотря на кипевший в нем гнев.

− Кассандра, ты удивительная. Очень много мужчин хотели бы быть с тобой, но я...

Она резко прервала его.

− Именно. Я могу вытерпеть свое так называемое лицемерие, потому что я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. И я лучше понимаю себя, чем ты когда-либо сможешь. Мои чувства никому не служат, и я всегда держала их отдельно от своей работы. Скажи я тебе о них, и это не вызвало бы ничего, кроме дисгармонии. Но твои желания уничтожали тебя. Это совсем не одно и то же, − сказала Кассандра. На ее лице появилась грустная улыбка, отчего ему стало еще больнее. − И Эллана могла бы быть твоей, в те последние годы, если бы ты только осмелился открыться ей. Но этого нельзя сказать обо мне.

У него не было ответа. И ему было ужасно жаль, что он не мог опровергнуть ее слова. То, что она надеялась вернуть все назад, было очевидно по затаенной боли в ее глазах. Каллен ненавидел себя за то, что сделал. Если не брать в расчет ее чувства и это двоедушие, он понимал, что Кассандра была самым лучшим другом в его жизни, и видя ее боль, он очень хотел ее утешить.

Но она не заставляла его тело трепетать, когда входила в комнату. Она никогда не заставляла его сердце болеть, когда улыбалась, и не заставляла быстрее мчаться кровь, когда ее рука случайно касалась его за обеденным столом. Она не была той песней, что он слышал по ночам. Он не хотел заслонить ее от всего мира, быть ее щитом до конца жизни. Она не нуждалась в этом. И именно поэтому Кассандра ему нравилась.

В тишине Кассандра потянулась к своему карману.

− Мы остановились на почте, − произнесла она. − Эллана написала тебе.

Он рассеянно взял письмо и положил себе в карман. Это подождет.

− Кассандра...

− Не надо, − сказала она. − Не о чем говорить. Я всегда знала, что не была... что я не тот тип женщины, не создана для... этого. Для тебя. Я давно с этим смирилась. Мои навыки полезны в других ситуациях. Возможно, сейчас самое время отложить эту затянувшуюся глупость в сторону.

Поражение, звучащее в ее голосе, убивало его. Она никогда не должна была так себя чувствовать. И теперь он ничего не мог с этим поделать, не мог даже обнять ее, потому что дружеское утешение принесло бы больше боли, чем его отсутствие. Она была права. Знание ни кому из них не подарило радости.

− Будет кто-то, − в отчаянии сказал он. − Обязательно будет! Не сдавайся.

− Это неважно, − сказала Кассандра, вздыхая. Она выглядела такой уставшей. − Я не хотела, чтобы ты знал. Когда стало ясно, что я не смогу убедить тебя вернуться, моя ошибка стала еще менее важной. Но я не жалею об этих последних днях − только о том, что они сейчас причиняют тебе боль. И еще о том, что я предала твое доверие ради чего-то настолько бессмысленного.

− Все в порядке, − произнес он. И это было правдой. Сейчас он уже не злился, просто чувствовал себя опустошенным. Она причинила большую боль себе, чем ему. Из-за него Кассандра скомпрометировала себя с самого начала. Скомпрометировала Инквизицию, свое детище, о котором заботилась больше всего на свете. Неудивительно, что она так отчаянно пыталась поверить, что он был нужен там, где он был.

Кассандра прошла мимо него, чтобы сесть на кровать.

− Я уезжаю сегодня вечером, − сказала она. − Приказ из Скайхолда. До наступления темноты прибудет патруль Инквизиции. Они сопроводят меня обратно, − пробормотала она, почти так же, как раньше, и Каллен чуть не улыбнулся. Но он этого не сделал.

Он хотел сказать что-то, чтобы исправить ситуацию, восстановить их отношения, прежде чем они расстанутся, но не находил слов. И пропасть, что разверзлась между ними, уже нельзя было преодолеть.

− Не буду мешать тебе собираться, − произнес он, отходя к двери. − Я бы хотел, чтобы тебе не пришлось уезжать так быстро. Я не хочу... − он покачал головой. − Напиши мне из Скайхолда, если пожелаешь.

По ее лицу побежали слезы, и она опустила голову. Кассандра ничего ему не ответила, и последнее, что он увидел перед тем, как закрыть за собой дверь, была вспышка желтого цвета в ее ладони.

* * *

Патруль пришел еще раньше, чем говорила Кассандра. Она едва успела собрать вещи, когда они прибыли. Он помогал ей в тишине, стараясь не вставать у нее на пути, и с треском терпел неудачу. Каллен знал ее тело лучше, чем когда-либо, лучше, чем когда-либо должен был, но у него больше не получалось его читать. Он уже не знал, куда она намерена направиться, и именно тогда понял, что они действительно утратили связь, что была между ними.

Она не будет ему писать. Она не сможет думать о нем без болезненных отголосков памяти.

Именно поэтому, когда патруль пришел, он стоял в углу конюшни, наблюдая за тем, как она разговаривала с бойцами Инквизиции. Она горячо спорила с сержантом, но недостаточно громко, чтобы он расслышал их слова, и в конце концов ее ярость заставила человека принять их. После того, как она попрощалась с его сестрами и остальной семьей, Кассандра взобралась на коня. Он провожал ее с тяжелым сердцем, которое болело даже сильнее, чем после трагедии в Казематах. Он обрел уверенность и стабильность в этом мире, подарок, который оценил слишком поздно и который снова потерял. И виноват в этом только он. Сможет ли он это когда-нибудь пережить?

Кассандра сидела высоко и прямо в седле. Она осмотрела двор, скорее всего, ища его, но Каллен так и не вышел. Он не хотел прощаться. Он не хотел, чтобы слова прощания были у него на устах, или у нее. Возможно, если они не прозвучат, то никогда не станут правдой.

Но когда ее плечи поникли, и последняя надежда исчезла с ее лица, он понял, что снова причинил ей боль. И на этот раз у него не было оправдания в виде невежества. Он был готов броситься к ней, чтобы извиниться. Хотел умолять ее остаться, пока они смогут восстановить свои прежние доверительные отношения, даже если процесс занял бы все оставшееся время.

Вместо этого он остался стоять в конюшне, как трус. Она выехала со двора и повела отряд по переулку к воротам, которые закрылись за ними. Гефест заржал рядом с ним, когда они исчезли из виду. Каллен погладил коня по крупу, борясь с пустотой, поселившейся в сердце.

− Я знаю, мальчик. Я знаю.