Цветы счастья

− Он нашел для нас надежду. Он взял к себе Андрасте, свою единственную возлюбленную, и теперь она живет рядом с ним как вечное доказательство того, что люди могут быть достойны спасения.

Ее голос стал тише, и он наклонился вперед, чтобы лучше слышать.

− Действительно ли истинному Богу нужна надежда? Я не знаю. Но она, конечно, нужна нам. Надежда − тот якорь, что связывает нас с окружающим миром. Если нам повезет, мы найдем много таких якорей. Романтическая любовь − не единственная любовь, которая способна на это, − сказала она. − Каждый из нас трудится, чтобы стать ближе к Создателю, трудится, чтобы у Него было меньше причин отвернуться от своих детей, трудится, чтобы у Него был еще один повод возвратиться в наш мир и исцелить его. Но у Создателя есть только одна Андрасте. Лишь она является доказательством Его избранной цели. Ибо истина Андрасте, о которой никогда не говорят, заключается в том, что не только она поклоняется своему мужу, но и Он поклоняется ей взамен.

Преподобная мать посмотрела прямо на него.

− Урок любви Создателя − один для всех. Когда мы находим якорь, который связывает нас с нашим жизненным путем, мы должны иметь достаточно мужества и силы, чтобы сохранить его. Любовь − это вера, сгорающая в пламени сомнений.

* * *

Каллен нашел Преподобную мать после службы и попросил ее благословения. Она охотно его дала, но, закончив, не ушла, а осталась рядом с ним. Он неловко переступил с ноги на ногу, прежде чем спросить:

− Часто ли Кассандра разговаривала с вами, когда была здесь?

− Не часто, но достаточно, − ответила она. − У нее была сильная вера, но камнем на ее душе лежало понимание того, что ей приходится обманывать вас, командир.

Он не поправил церковницу, когда та обратилась к нему по званию, а не по имени, просто нахмурился из-за открытого обсуждения его ситуации.

Преподобная мать мягко улыбнулась.

− Я виделась с Кассандрой перед ее отъездом. Я знаю, вам открылось то, что она хотела скрыть. И знаю, какой выбор вы сделали, − сказала она. Ее голос звучал не осуждающе, но грустно.

− Тогда я еще не понимал сам себя, − беспомощно произнес он. − Я думал, что поступаю правильно.

− А сейчас?

Сейчас он не хотел ничего, кроме того счастья, что так легко ускользнуло от него. Он не был счастлив в Скайхолде, хотя его работа ему нравилась. Он не был счастлив здесь, хотя семья была ему искренне рада. Он был счастлив лишь в промежутке между ними, с ней. С ней он нашел счастье.

Наверное, сейчас Кассандра в часовне Скайхолда − стоит на коленях в саду, среди живых версий цветов, которые она оставила между страниц книги. Он мог так ясно представить ее, что почти видел. Она всегда повторяла Песнь шепотом, стараясь, чтобы ее не услышали окружающие. Она держала свою веру в секрете, но Каллен знал, насколько пылко она верила. Он знал ее любимые стихи и то, как она всегда путала благодать и милосердие в Трансфигурациях. Она каждый раз хмурилась, когда он исправлял ее.

Когда она высоко замахивалась мечом слева, ее бедра предательски быстро двигались. Будучи на дежурстве, она всегда обходила Скайхолд тремя разными маршрутами. Если она слышала что-то скандальное, то всегда слегка кашляла, прежде чем закрыть глаза. Она быстро ломала свои перья, потому что слишком сильно нажимала на них, несмотря на то, что постоянно напоминала себе быть более нежной. Когда она брала чашку, то дважды проворачивала ее в своих руках, прежде чем сделать первый глоток.

Все эти мелочи, что он знал о ней, образовали огромную пустоту в его душе, когда она оставила его. Раньше он принимал ее присутствие как должное, и оттого разлука была еще болезненней.

Ему не потребовалось много усилий, чтобы представить, как Кассандра встает с колен после молитвы и уходит из Часовни. Но вместо того, чтобы идти на стены, как она обычно это делала, она шла в его комнаты, где он молился один. И он был спокоен. И между ними не было больше пропасти. И, конечно же, она была с ним там каждое утро.

Могло ли то, в чем он нуждался, все это время находиться совсем рядом? Если бы это было так, он бы знал. Он бы почувствовал это по тому, как стремительно бьется сердце. Не так ли?

Была ли она его Андрасте? Хрупкостью и удивлением? Покорностью и пониманием? Покоем для них обоих? Могла ли она быть его якорем, твердым и непоколебимым? В последнем он был полностью уверен. Она была неподвижной звездой, на которую он всегда ориентировался.

− Ты сказала, что любовь − это вера. Я верю в нее больше, чем в кого-либо, − сказал он. − Но достаточно ли этого?

Преподобная мать посмотрела в сторону и спросила:

− Если бы она умерла, а в твоей власти было бы вернуть ее обратно в мир, ты сделал бы это? Вернул бы ее себе?

Его желудок болезненно сжался. Мир без Кассандры представлялся ему чем-то неправильным.

− Да, − сказал он.

− Тогда сделай это, дитя.

Он повернулся, чтобы уйти, а затем остановился, все еще терзаемый последним страхом.

− Вы думаете, она действительно любит меня? Как человека, а не только как идею?

В воздухе разлился ласковый смех Преподобной матери.

− Если бы она была Создателем, ты бы, как Андрасте, обрел вторую жизнь после костра.

* * *

Солнце скрылось за облаками, когда он вышел из Церкви, но на душе у него было ясно. Его будущее оставалось сокрытым, как камни под водой, но он знал, куда ставить ноги. И он будет храбрым.

Он огляделся и перехватил устремленный на него цепкий взгляд женщины с метлой в руках, подметавшей двор храма. Когда он к ней подошел, она посмотрела на него с искренним удивлением.

− Скажите сестре Соловей, что командир вернется через два дня, − сказал он. Разведчица почти незаметно кивнула и вернулась к своему занятию.

Тем же днем он собрал свои вещи, надел доспехи и вывел Гефеста из конюшни. Дети плакали, Мия, напротив, была полна радужных надежд, Элис посмеялась над его обликом − по ее словам, он выглядел, как рыцарь на коне из сказки. Он уезжал от семьи не с таким же легким сердцем, как в прошлый раз, но эти переживания тускнели в сиянии его новой цели. Он должен был узнать, была ли Кассандра его любовью.

Он обещал им вернуться и верил, что однажды это случится. Но когда Каллен пришпорил Гефеста, и конь радостно рванул в галоп, он молился о том, чтобы вернуться не в одиночестве.