Граф. Тетралогия

Глава 31. Аурон Утерс, граф Вэлш.

…Отсюда, с небольшого пригорка, на котором еще полчаса назад стояла юрта Дзарев-алада, армия ерзидов казалась невероятно большой волчьей стаей. Или ночным небом, волею богов упавшим на землю. Почему? Да потому, что легкий морозец, ударивший под утро, заставлял степняков закрывать лица обрезками шкур, и вместо безбрежного моря белых пятен я видел лишь искорки света факелов, отражающиеся в глазах.

Вождь Урешей, Алван-берз, его назир-аши, толпа родовых вождей и алугов, стоящие по правую руку от нас, лиц не прятали. Однако походили на серых хищников намного сильнее, чем простые воины. И не блеском глаз, а горящими ненавистью взглядами и злыми оскалами ртов.

«Вроде, волки. А манок – кошачий…» - подумал я, затем сжал в руке затейливую глиняную свистульку, неторопливо вышел в центр круга для поединков, образованного моими воинами, уставился на Дзарев-алада и рыкнул во всю мощь легких:

- Внемлите мне, Уреши, и не говорите, что не слышали: я, Аурон Утерс, граф Вэлш, Клинок короля Вильфорда Бервера и алад, признанный Субэдэ-бали – плоть от плоти этой земли!

Тихий ропот, то и дело прокатывавшийся над этой частью военного лагеря, мгновенно стих. Видимо, большая часть ерзидов помнила сказания и знала, КТО начинал свои речи с этих слов.

- Говорить о том, что слышу голос Первого Меча Степи, я не буду, так как это неправда. Рассказывать о вашем прошлом – тоже: вы знаете его намного лучше меня. Поэтому опишу ваше настоящее и будущее…

Такое странное начало Последнего Слова заинтересовало далеко не всех – большая часть степняков слушала вполуха, так как пританцовывала на месте или надолго задерживала дыхание, чтобы согреться.

- Вы – часть армии. Довольно большой. Вы сходу завоевали Морийор, поэтому уверены, что бросите под копыта своих коней и весь остальной Диенн. А еще вы привыкли считать себя песчаной бурей. И искренне верите в то, что ничто под этим небом не способно остановить ветер, несущий мириады смертоносных песчинок. Я вас расстрою: это неправда – песчаная буря опасна только в пустынях и жарким летом. Зато зимой, да еще и среди густых лесов, она не страшна. Во-первых, потому, что песчинки смерзаются в комки и теряют способность летать и жалить, а во-вторых, здесь, у нас, есть опасности и пострашнее…

При слове «опасности» людское море словно вскипело: ерзиды гордо расправляли плечи и вскидывали головы, всячески стараясь показать, что не боятся никого и ничего. Пришлось их обломать:

- Силу некоторых из них вы ощущаете даже сейчас – это Холод и Голод!

«Море» колыхнулось снова. На этот раз – совсем не грозно. Еще бы, степняки чувствовали мою правоту кожей и желудками!

- Зима меняет представления о многом… - дав им возможность оценить всю глубину моей мысли, продолжил я. – Скажем, летом большая армия безусловно предпочтительнее маленькой: она способна сметать со своего пути любые препятствия и воистину неудержима. Зато когда землю засыпает снегом, а реки сковывает льдами, большая армия враз теряет свою силу, ибо очень быстро съедает себя изнутри…

Соглашаться с этим утверждением никто не торопился. Но угрюмые взгляды постепенно замерзающих степняков говорили сами за себя.

- Что самое грустное ДЛЯ ВАС, человек, который привел вас сюда ИМЕННО ЗИМОЙ, знает об этом не хуже меня, ибо родился и вырос в еще более холодном королевстве, чем Элирея…

Гогнар Подкова, стоящий за правым плечом Алван-берза, остался недвижим, но его кадык дважды дернулся вверх-вниз.

«То ли еще будет…» - мысленно ухмыльнулся я и чуточку повысил голос:

- Тем не менее, вы – тут. Налегке и без обозов. И знаете, почему? Потому, что ваши жизни ему НЕ НУЖНЫ!

- Аурон-алад, ты заговариваешься! – гневно рыкнул Дзарев-алад. – Говори свое Слово и уходи!

Я пропустил его рык мимо ушей:

- Для того, чтобы убедиться в моей правоте, достаточно посмотреть на то, как одеты МОИ воины: их поддоспешники достаточно толстые, чтобы сохранять тепло в самые лютые морозы, перчатки под кольчужными рукавицами не дают пальцам примерзать к рукоятям мечей, а толстые обмотки и непромокаемые сапоги позволяют не бояться обморожений…

Короткая пауза, во время которой ерзиды проникались моей правотой – и я снова заставил ерзидов обратить внимание на Гогнара Подкову:

- Да, вы можете сказать, что сюда, в Элирею, вас привели боги. И что ваши вожди выполняют их волю. Знаете, что я скажу вам в ответ? Что вас обманули! Нет, не ваши вожди, а человек, которого вы наивно считаете сыном Субэдэ-бали!

Со стороны людского моря послышался все усиливающийся ропот. Перекрикивать его я не собирался, поэтому поднес к губам манок и дунул. Во всю силу легких. Ропот мгновенно стих. Еще бы – над военным лагерем и ночным лесом разнесся грозный рык Дэзири-шо!

Насладиться растерянностью ерзидов не получилось – рык боевого кота Первого Меча Степи еще сотрясал воздух, а я уже рвался в сторону, уклоняясь от бросков метательных ножей. Как оказалось, зря: первый, брошенный Гогнаром Подковой, поймал шевалье Пайк, а второй, сорвавшийся с руки одного из спутников делирийца – Клайд Клешня. После чего воины, образовывающие круг для поединков, сделали по два шага к его центру и, соприкоснувшись плечами, закрыли меня живой стеной.

- Стоять!!! – одновременно с их перестроением взвыли Дзарев-алад, Алван-берз, еще несколько вождей и пара алугов. – Алад, говорящий Последнее Слово, неприкосновенен!

Гогнара аж перекосило. Однако лезть на рожон он не захотел, поэтому согласно кивнул и… состроил виноватое лицо.

Вождь вождей в его раскаяние не поверил: шевельнул рукой – и вокруг стены из моих воинов появилась еще одна, но уже из его телохранителей. А еще через пару ударов сердца Алван-берз вспомнил о моем манке и вмешался в наше с Дзаревом «общение»:

- Где. Ты. Это. Взял?

- Взял не я, а мои люди. - подбросив манок на ладони, ответил я. – В юрте Маруха, сына Нардара. Сегодня ночью. Кстати, если у тебя есть желание порасспросить этого делирийца о том, когда и как использовался этот манок, отправь к нему десяток воинов прямо сейчас. А то, боюсь, до рассвета он не доживет…

Берз не думал ни мгновения – развернулся на месте, подозвал к себе одного из назир-ашей и что-то негромко ему приказал. Тот тут же исчез. А вокруг самого Алвана началась суета – добрые две трети телохранителей переместились так, чтобы защищать его от возможного удара в спину, а оставшиеся взяли под контроль Подкову и его людей.

Воины, стоящие в первых рядах и тоже заметившие эти передвижения, глухо зароптали, и я, почувствовав, что большинство из них все еще считает Гогнара сыном Субэдэ-бали, снова вскинул руку над головой:

- Для тех, кто еще не понял: рык Дэзири-шо, который вы слышали только что, не имеет никакого отношения к воле Первого Меча Степи. Его издает манок, который был сделан по приказу короля Иаруса Молниеносного для Гогнара, сына Алоя и его людей…

Ропот и не думал затихать.

- Дело в том, что этот человек – делириец. Не только по рождению, но и по духу. И для того, чтобы вы не удивлялись всему тому, что я скажу дальше, открою вам глаза на некоторые подробности из его прошлого. Хотя нет, я попрошу это сделать человека, который некогда брал Гогнара на службу в Ночной двор Делирии!

Граф Андивар оказался рядом со мной уж слишком быстро. Видимо, его ускорили толчком в спину. Кстати, совершенно зря – личина, созданная моей супругой, в принципе не могла позволить графу отказываться выполнять мои приказы:

- Я – граф Андивар Фарбо, сотник Ночного двора Делирии и посол короля Коэлина Рендарра при дворе Вильфорда Бервера! Гогнар Подкова служил под моим началом четыре года. Чтобы не быть голословным, могу озвучить кое-какие приметы: у него нет ногтя на безымянном пальце левой руки, сломан правый нижний клык, на правом бедре косой шрам от удара мечом, чуть ниже левого соска – родимое пятно в форме косточки от сливы, а за левым ухом – бородавка…

Ерзиды загомонили: если бородавку за ухом и шрам на бедре могли видеть немногие, то сломанный клык и отсутствие ногтя явно бросались в глаза не одному человеку.

- Да, безусловно, служба короне Делирии сама по себе ничего не значит… - продолжал граф Фарбо. – Ведь ваш Атгиз Сотрясатель Земли тоже отдал ей двенадцать лет, служа в самом боеспособном подразделении нашего королевства – Снежных Барсах!

Этого большинство не знало. Поэтому гомон стал еще громче.

- Достаточно! - рявкнул Подкова и, растолкав людей Алвана, с ненавистью уставился на меня. – Уйми его, а то пожалеешь!!!

Я смерил его презрительным взглядом и усмехнулся:

- Я говорю Последнее Слово, стоя в круге для поединков, совсем не зря! И ты, любой, кто захочет оспорить мои слова, можете переступить его границу и вложить нить своей жизни в руки Субэдэ-бали!

Море искорок качнулось вперед. Вернее, не так: в нем появились отдельные водовороты и течения. В тех местах, где ко мне начали двигаться желающие. Пришлось уточнить для тех, кто не понял:

- Повторю еще раз – я готов драться с любым из вас! Но – после того, как договорю!

- Аурон-алад в своем праве! – веско сказал Алван-берз. Затем злобно зыркнул на Подкову и приказал: - Вернись на место. У тебя будет возможность выйти в круг для поединков. Даю слово!

Тот заиграл желваками, но попятился. А граф Андивар тут же перешел к основной части своего монолога:

- Вряд ли вы знаете, но в Ночной двор любого королевства предпочитают брать людей с изъянами, дабы ими было проще управлять. Такой изъян был и Гогнара Подковы: четвертый сын графа Норгарда де Вайзи, был изгнан из рода за противоестественную связь со своей младшей сестрой…

Движение правой кисти эрдэгэ было воистину молниеносным. Однако Пайк оказался быстрее, и нож, уже почти долетевший до горла графа Фарбо, воткнулся не в податливую плоть, а в землю. «Проснувшиеся» назир-аши бросились к Подкове и тут же отпрянули: Гогнар выхватил из ножен меч и нехорошо оскалился:

- Этот лайши – не алад, поэтому я требую поединка и буду драться с ним прямо сейчас!

- Этот лайши говорит моим голосом… - ухмыльнулся я. – Поэтому драться тебе придется не с ним, а со мной!

- Я убью и его, и тебя!!! – пообещал он.

- Да? Хм… А Дзарев-алад и Алван-берз не будут против, если я ненадолго прерву Последнее Слово и дам возможность этому… хм… даже не знаю, как его назвать… похотливому созданию умереть?

Вождь вождей равнодушно пожал плечами и уставился на вождя Урешей. Тот заколебался и вопросительно посмотрел на своего алуга, после чего последний расправил хилые плечи и торжественно заявил:

- Раньше Слово не прерывали. Но традициям это не противоречит!

Я кивнул, показывая, что принимаю их решение, и над ночным лагерем зазвучал гулкий голос вождя вождей:

- Я, Алван, сын Давтала, берз ерзидов и голос Субэдэ-бали, спрашиваю вас, воины – готовы ли вы испытать себя в поединке и принять предначертанное Судьбой?

…Состояние прозрения, в котором я пребывал с момента выхода из юрты Дангаза-шири, позволяло видеть намного больше, чем позволял обычный взгляд. Скажем, за непроницаемым лицом разогревающегося Гогнара Подковы я чувствовал не только злость желание драться до последнего вздоха, но и обреченность, а в глазах Алван-берза кроме гнева на эрдэгэ проглядывали растерянность и угрюмая решимость. Впрочем, растерянность чувствовал не он один, но и большинство вождей. Еще бы, часть Последнего Слова и коротенькая речь графа Андивара перевернули их представление о настоящем и разбили вдребезги мечты о будущем.