Падение драконов

— Я не могу умереть. В лучшем случае вы заставите меня отправиться в имматериум. — В голосе дракона слышался страх.

Слово «разум», казалось, запустило какой-то механизм в реальности. У Габриэля было странное ощущение, как будто он услышал оклик, или зов о помощи, или женский крик.

Он вернулся в эфир и заставил своего аватара лениво улыбнуться.

— Ты уверен? На твоем месте я бы спросил, как все это произошло. Как я, существо, способное выйти за пределы реальности, проиграло войну толпе жалких смертных. Может быть, ты утратил разум?

(И снова это слово. Снова оклик, теперь он почувствовал его в эфире, как будто в голосе самого дракона.)

— Я властелин этого мира, — сказал Эш. — Я сделаю с ним все, что захочу, и ни один смертный не помешает мне исполнить малейшее из моих желаний. Я поглотил одайн, и ты понятия не имеешь о моей силе. Я мог бы уничтожить этот мир и убить вас всех.

— Это всего лишь темные мечты, — рассмеялась Дезидерата. — Ты не можешь уничтожить мир — не больше, чем я.

— Мне плевать на ваше жалкое предложение сдаться, — сказал Эш.

— Я знал, что так будет, — кивнул Габриэль.

(Теперь он узнал эту ноту. Это был Гармодий. Желание помочь ему оказалось сильнее отвращения или страха, и он протянул щупальце своей мысли…

Не-мгновение растянулось на целую вечность возможностей. Эфир был крайне хаотичным местом, полным парадоксов, двусмысленностей и неизмеримых сущностей. Габриэль, стоя на холме в реальности, одновременно находился на безликом плане вместе со своими союзниками и сидел в освещенной огнем гостиной собственного Дворца воспоминаний рядом с высоким подтянутым молодым человеком в охотничьем костюме, и был внутри разума дракона Эша, а также вне его, и смотрел на него глазами Дезидераты, и осознавал иное присутствие, похожее на сильный свет на краю поля зрения.

Гармодий рассмеялся, потрясенный.

— Что ж. Я здесь.

В одно мгновение его кошмарные воспоминания о пребывании в сознании дракона стали видны Габриэлю.

— Ты в его мыслях?

— Мы, — ответил Гармодий и потянулся. — Спасибо за отдых. Не доверяй Лоту. Это последнее, что я тебе скажу.

— Кто — мы? — спросил Габриэль в безвременье.

— Я лев, — сказал Гармодий. — А мой бывший наставник — Шип.

А потом он ушел.

Габриэль, не поняв ничего до конца, вздохнул в безвременье и вернулся в непосредственную реальность эфира.)

— Кто ты? — спросил Эш.

— Я твой враг, — ответил Габриэль. Даже в эфире его голос звучал довольно весело. — И больше никто. Сдавайся, Эш.

— Я уничтожу тебя, — сказал Эш.

— Ты уже побежден. Ты был побежден в то мгновение, когда открылись врата. Я предлагаю тебе сохранить себя и возможность пережить долгие эпохи нашего правления и даже… восстановиться. Я предлагаю это тебе из милосердия, надеясь, что ты способен измениться.

— Вот она, воплощенная гордыня. — Эш рассмеялся. — Насекомое предлагает милосердие богу.

— Да, мы, союз насекомых, предлагаем тебе свое милосердие.

— Да плевал я на него.

— Хорошо, — согласился Габриэль. — Мертвым ты полезнее. Завтра мы победим тебя окончательно. Еще раз. Пожалей тысячи тех, кто умрет завтра. Сдайся на наше милосердие.

— Они жалкие насекомые, и ты тоже насекомое. Зачем мне их жалеть? Так устроен мир — недостойные служат воле великих. — Эш смеялся.

— Ну, тогда завтра тебя убьют и пожрут насекомые. Да будет так.

В его гостиной, кроме самого Габриэля, сидела Дезидерата.

— Гармодий в разуме Эша, — сказал Габриэль. — Как вы думаете, у него где-то припрятано еще одно тело?

— Нет. Если тело Аэскепилеса вчера погибло, ему некуда идти, — грустно ответила Дезидерата. — Ему больше некуда идти.

— Я думал предложить ему святилище. Он, кажется, не хочет этого, а в своем нынешнем положении он могущественный союзник. К тому же скоро я сам могу оказаться… нигде. — Габриэль подумал, что ему следует ужаснуться, но на самом деле история старого волшебника успокаивала.

— Я вижу, что вы на грани трансформации… И я не знаю, что сказать.

— Представьте, как себя чувствую я. — Габриэль улыбнулся, и Дезидерата улыбнулась в ответ.

— Что ж, неплохо. Возможно, у Бога есть чувство юмора.

Они оба рассмеялись. Но затем Габриэль стал грустным.

— Хорошо бы люди перестали говорить, что это мне подходит. Я бы хотел долго жить, вырастить кучу детей и предаться множеству плотских грехов. Я не святой, я не Амиция. Я убийца. Почему это происходит со мной?

— Спросите у священника, — сказала Дезидерата. — Но это очевидно происходит. Мне было бы жаль вас, но сейчас, кажется, мне следует посочувствовать Бланш. Что она будет делать? Я не могу представить.

— Я все устроил, — отрезал Габриэль, а потом смягчился. — Она будет очень влиятельной женщиной. Ладно; хватит о моей частной жизни. Вы готовы?

— У меня есть источник и хор, — сказала Дезидерата. — С учетом рыцарей, окружающих меня в реальности, Лиссен Карак непобедим.

— Последние несколько дней заставили меня всерьез усомниться в идее непобедимости. Хорошо. Идите с Богом.

Дезидерата поцеловала его в эфире:

— Ну и ну.

Габриэль рассмеялся.

Ярость Эша выплеснулась в эфир и в небо над руинами таверны. Лес щитов поднялся над альянсом. Армия стояла полукругом от усадьбы Хелевайз до Пенрита, до Альбинского хребта, до Альбинкирка. Щиты были зелеными, золотыми, темно-синими и красными. Солдаты закричали: мерзнущие люди увидели строй щитов и поняли, что произошел перелом.

— Что теперь? — спросил Гэвин.

— Теперь будем отдыхать и перестраивать войска. А утром пойдем и уничтожим его.

— Чего ты недоговариваешь?

— Так, немного. Но все это не имеет значения. — Габриэль взглянул на свою руку, чтобы убедиться, что защита Моргана работает, но его рука больше не казалась человеческой — как и лицо, в чем он убедился, посмотрев на свое искаженное отражение в легком стальном наруче.

— А в темноте он не нападет? — спросил Гэвин.

— Может, — Габриэль пожал плечами, — но теперь у нас много герметистов. Утром ему будет удобнее.

— Почему ты так уверен? — уточнил Гэвин, снова злясь на брата, как в старые добрые времена.

— Помнишь определение сражения, которое дал мой наставник по фехтованию? — Габриэль смотрел на север.

— Два полководца думают, что могут победить, но прав только один из них, — кивнул Гэвин.

— Вчера он не смог тебя победить. А теперь у тебя на сорок тысяч человек больше, Мортирмир и я. Будет тяжело, будет много крови. Эш захочет, чтобы мы дорого заплатили за победу. Но завтра в это время все уже закончится.

Гэвин подумал, что брату грустно.

— Слушай, Гэвин, — Габриэль подошел к нему, — ты… совершил чудо. Ты собрал эту армию. Я поверить не могу, сколько у тебя людей. Ты мог бы победить Эша и без меня. Не завидуй, что я пришел и украл твою победу. Я знаю, кто ее одержал.

Гэвин кивнул и ухмыльнулся.

— Мы все. У нас был план.

— Да, план. Даже Анеас внес свою лепту, — согласился Габриэль. — Должно получиться неплохо.

Позже Гэвин понял, что брат, как обычно, уклонился от ответа на вопрос. «Чего ты недоговариваешь?»

Незадолго до рассвета с запада нанесло тучи и снова пошел снег. Он падал крупными хлопьями, перемешанными с вулканическим пеплом: по крайней мере, так говорили знающие погоду старухи. Эдвард вел своих гильдейцев по легкому снегу, прямо по краю леса. Сопровождавшей их кавалерии пришлось драться дважды, но пищальники двигались беспрепятственно. Задолго до рассвета они миновали руины Пенрита. Эдвард и его авангард растащили камни церкви, упавшей на дорогу, чтобы проехали пушки.

А потом они двинулись по черной ленте древней дороги к Альбинкирку. Через полмили они встретили сотни рабочих, разгружающих лодки. Эдвард услышал голос, который хотел услышать, и побежал мимо длинной вереницы стволов к мастеру Пиэлу: тот при свете факелов руководил разгрузкой огромной пушки на тяжелом дубовом лафете. Ствол приподняли на шкивах примерно на пять футов, и мальчишки, слишком юные, чтобы сражаться, взялись толкать двухколесный лафет. Они пыхтели и кричали, и наконец лафет перевалился через две чурки и встал именно там, где хотел мастер Пиэл. Он быстро произвел какие-то измерения, и огромный ствол принялись опускать на веревках дюйм за дюймом. Мастер Пиэл обнял молодого человека, когда-то самого младшего из его подмастерий, а ныне одного из императорских полководцев.

Литые бронзовые цапфы попали точно в сделанные для них пазы в лафете. Двое мальчишек подскочили, вбили оси и закрепили их железными ключами. Смертоносное чудовище с мордой разъяренного дракона откатилось во тьму и снег.

— Тридцать семь, — сказал мастер Пиэл. — Я сумел сделать только тридцать семь из пятидесяти заказанных. Проблемы с формами, знаешь ли. Да еще мой шурин не смог привезти достаточно мышьяка для бронзы. Зато так легко оказалось изменить температуру плавления, добавив…

— Мастер… — Эдвард никогда раньше не перебивал своего учителя, но, насколько ему было известно, мир оказался на грани гибели. — Мне очень хочется послушать, как отливали пушки, но я привел вам тысячу человек.

— Тысячу? Они умные? Сильные? — Пиэл улыбнулся.

— Да, — сказал Эдвард.

— Для мастерской? — многозначительно спросил мастер Пиэл.

— Для войны, мастер. Обслуживать пушки. Я их учил… то есть Герцог, Том и я учили. Как мы и обещали.

Эдвард поклонился и махнул рукой своим воинам, которые стояли в три ряда на дороге. Мастер Пиэл подошел и посмотрел на них, а потом перевел взгляд на Эдварда.

— Мастер Суинфорд сделал бумагу, без которой у нас не было бы зарядов. В мастерской мастера Донна изготовили порох из порошков, которые нашел для нас мастер Гауэр. Госпожа Бенн выплавила железо. Мастер Ландри отлил пушки. Шестьсот сорванных с работы ткачей и меховщиков помогали делать лафеты. Это самое большое предприятие, которое мне приходилось обустраивать за такое короткое время. Я очень много узнал.

Он посмотрел на стоявших рядами людей в опрятных черных шерстяных коттах и шапочках, в полосатых шоссах: кто в простых, кто в разукрашенных. Роскошные шоссы стали отличительным знаком пушкарей, дополнявшим строгие и вечно перепачканные порохом и сажей котты.

— А ты обучил людей.

Он подошел к высокой красивой женщине с пухлыми губами и массивными золотыми серьгами в ушах.

— Сударыня?

— Мастер, — сказала она с сильным этрусским акцентом.

Пиэл кивнул и перешел на низкую архаику:

— Что, если я спрошу вас, сколько пороха потребно, чтобы выстрелить шестифунтовым железным ядром на пятьсот шагов?

Она поклонилась, явно встревоженная — это было видно даже в темноте.

— Мастер, я не могу сказать. Мне нужно знать и длину ствола, и качество poudre… а уж если пушка незнакомая… Ну, начну с половины мешка, просто на пробу.

— Они все так хороши? — спросил Пиэл своего бывшего ученика.

Эдвард улыбнулся высокой женщине.