Четыре Времени Мира. Город

Глава шестая. Игры фаворитов

Стук в дверь

— Открыто.

Дверь перед Джеромом негостеприимно распахнулась, и мимо него важно прошествовала смутно знакомая пожилая женщина, подчеркнув то, что его здесь не ждут, колким, неприязненным взглядом. Впрочем, главный редактор ожидал холодного приема. Фиола, чьей руке принадлежало письмо в сером конверте, предупредила его о том, что Анжей взялся за нее и Селену. С чего этот птичник вообще влез не в свои дела?

Джером не испытывал к сирре Тору сильной неприязни, скорее раздражение, искреннее непонимание, что этот твердолобый солдафон делает на такой высокой должности. Естественно, свое мнение редактор оставлял при себе, на людях обращаясь к Наместнику со всем уважением и пиететом. К счастью, здесь посторонних не было. Повинуясь негласному распорядку, слуги покинули его покои, и разминувшись с ними взглядами, Джером, наконец, ступил на порог «медвежьей берлоги».

Именно с медведем сравнивали Наместника городские сплетники. Поговаривали, что до того, как стать фаворитом у Селестины, тогдашний глава грифойдерского управления мог носить своего крылатого напарника на одном плече и ломать кости легким сжатием пальцев. Сейчас же от косматого чудовища, непревзойденного борца на руках и лучшего следователя Площади осталось совсем мало. Заплывший жирком от изысканной мэрской кухни, тяжелый грузный Наместник мало чем напоминал себя прежнего. Разве что взгляд, цепкий, внимательный, остался тем же.

Джером немного помялся в холле покоев, не решаясь пойти дальше. Он чувствовал себя зверем, что случайно забрел на территорию старого, но все еще очень опасного конкурента. Интерьер только добавлял сходства: дверные проемы, повторяющие абрисы дерева, стены обшитые мореным дубом, низкие потолки, зеленые тяжелые портьеры.

Дуб — любимое дерево Селестины и подаренная ею же фавориту родовая ветвь. Власть Мэры — казнить или осыпать почестями, жаловать в знатные, или лишать титула за провинность.

У Джерома ветви не было: по матери он принадлежал к простой, рабочей незнатной фамилии, но собирался в будущем это исправить.

А ведь все могло сложиться иначе! Если бы отец, Оаким Трой, не был таким законченным трусом, Джером сейчас был бы третьим, причем старшим, законным наследником мэрского престола, и не приходилось бы ему остерегаться Анжея, и проникать в Мэрию с осторожностью под неодобрительными взглядами стражи. Он был бы здесь полноправным властителем, главой этого змеиного гнезда. Никаких слушков, никакого презрения от шавок из Секретатриата — чистая, полная власть. А теперь даже последний слуга Мэрии был выше по статусу чем он, кровный наследник династии Троев.

Отец, отец! Безвольный, тихий, и до смерти остерегающийся свою младшую сестру, Селестину, которая успешно, год за годом, сводила в могилу всех братьев, кроме него. Оаким даже не пытался бороться за свои права на престол, он отступил в тень, как только появилась возможность, поддержал сестру в Секретариате, а после и вовсе отказался от собственной фамилии, женившись на своей давней любовнице, которой уже успел заделать сына, Джерома. Родившись под фамилией Рут, хоть и по крови Трой, редактор не имел права претендовать ни на титул мэрского наследника, ни даже на захудалую родовую ветвь. Зато мог заниматься печатным делом, чем и воспользовался, выжимая из материного наследства все до последней капли. Отца Джером презирал, перед Селестиной благоговел, а сестер Трой окружал нежной заботой с детства, понимая, что единственный путь для него пролезть к власти, именно через венценосных девочек. И сейчас, как никогда, был близок к исполнению своей мечты.

Самым популярным хранителем была конечно же Кошка, кому же помешает немного удачи от покровительницы фортуны?

Редактор, наконец, направился вглубь покоев, ориентируясь в поисках Наместника по шуму и плеску воды. С портретов на стенах, на него, серо–лиловыми глазами пристально смотрела почившая Мэра, старая язва, её взгляд иголками пробирал по спине, даже после смерти нервируя Джерома до скрипа в зубах. Завесил бы Наместник уже портреты черной тканью, как вообще–то следовало делать еще целый год! Правда это вряд ли бы помогло: Селестина смотрела на редактора еще и глазами своей младшей дочери.

Загадка плеска и отчетливого запаха мыльного корня быстро разрешилась: Анжей Тору брился. Джером поколебался пару секунд, прежде чем ступить на темную плитку чужой умывальни, но дверь была открыта, и обойдя след из срезанных бурых волос, редактор нашел своего извечного оппонента у большого зеркала в тяжелой раме. Остро заточенная бритва скользила по квадратному подбородку Анжея, высекая из боков бывшей бороды форму пышных бакенбард. Джером, как завороженный, следил за движениями блестящего в свете газового рожка, лезвия у самого горла Наместника. Анжей постучал бритвой по краю керамической ниши для слива воды, чтобы стряхнуть налипшие волоски, и, наконец, заметил редактора. Точнее, бывший грифойдер наверняка видел его в зеркале уже минут пятнадцать, но игнорировал. А Джером по правилам этикета должен был молчать до тех пор, пока Наместник не заговорит первым, что редактора раздражало безумно. Наместник лишь усмехнулся, глядя на сжатые губы и сведенные к переносице брови выскочки –редактора.

— Я ждал вас раньше, сирра главный редактор. Что, ваши доносчики разучились быстро бегать? — усмехнулся Наместник, подравнивая усы ножницами с витыми ручками. Бритву он положил на стеклянную полку.

Джером скрипнул зубами, посмотрел в зеркало на свое разъяренное лицо. Нет, так нельзя! Редактор расслабился, поменял выражение на непроницаемое и лишь хмыкнул в ответ на эту фразу, преображение заняло у него долю секунды. Не показывай слабость старому медведю — сожрет.

— Люди, которые беспокоятся о душевном состоянии будущей Мэры, которых вы, многоуважаемый сирра Наместник, изволили назвать «доносчиками», действительно рассказали мне о том, что нашу госпожу подвергли необоснованному риску. Я прибыл как только смог, — Джером поклонился, щелкнул каблуками, и выпрямился как стрела, сама исполнительность и честность.

— Вот ведь хитрый лис, — произнес Анжей в пространство, вытирая руки о полотенце и приглаживая усы. Сбритая борода скрывала второй подбородок Наместника и старческие пигментные пятна на лице. Джером ломал голову, к чему это странное действо? Прожив на Площади всю жизнь, человек в бархатных перчатках прекрасно знал, тут ничего не бывает просто так. С чего это на старика нашла ностальгия по славным военным временам? Ох, не случайно вернул себе Наместник грифойдерские бакенбарды¹!

— Вы же понимаете, сирра, что вас тут держат только до тех пор, пока вы нужны Селене? Как только девочка наиграется, а я надеюсь, это произойдет скоро, вас сменит какой–нибудь другой прохвост. И мне категорически не нравится, то, как ты, редакторишка, оплел девочку своей паутиной, и не даешь спокойно жить, — Анжей Тору посмотрел на Джерома из–под кустистых бровей, отбросив всякую придворную витиеватость.

— Я не отсылаю лучшую служанку Селены, из–за своей прихоти, — тоже в пространство ответил Джером, не выдерживая взгляда и отворачиваясь к окну.

— Селене нужна помощь, а не камеристка и прочие прикормленные тобой слуги, которыми ты её окружил, — наместник пошел в сторону кабинета.

Джером мысленно выстраивал линию поведения: злить Анжея не стоило, одно его слово, которое сейчас было весомей любого другого в Городе — и редактора в лучшем случае отошлют в пригород, как в том случае с Зороном, а в худшем и вовсе можно головы лишиться. Нужно смягчить старика, прежде чем гнуть свою линию. Поэтому редактор, сел в кресло и начал говорить искренне и правдиво:

— Сирра Наместник, вся моя жизнь принадлежит всецело и полностью Селене Трой, все, что я могу делать — это сберечь её от мира, который её тревожит.

— Слова,слова, — Анжей вытряхнул из ворота срезанные волоски и сел в тяжелое кресло с мягкой обивкой напротив такого же основательного стола.

Джером отметил, что Наместник в хорошем настроении. С чего бы это? Обычно приступы Селены надолго вгоняли Анжея в угрюмость — её болезнь вернулась, Джером, скрывать от Наместника такие вещи нехорошо.

«Медведь» предпочитал деревянные трубки, мода на стеклянные обошла его стороной. Набивая деревянную чашечку трубки табаком, Анжей пристально рассматривал собеседника. Не нравился ему этот хлыщ! Если бы не младшая девочка, уже давно отправил бы его куда подальше, с глаз долой.

— Болезнь девочки ты тоже из лучших побуждений от меня прятал?

— С сиррой Селеной все в порядке, — Джером сжал губы в узкую полоску. Стоять на своем до последнего! Болезнь патронессы редактора могла навредить всем его планам. — Она устала, вот и все. Если желаете, можем вместе с ней поговорить.

— А царапины? Она снова ранит себя! — Анжей прикурил трубку, обхватывая мундштук желтоватыми зубами.

— Вы сами настояли на том, чтобы сирру Селену обследовали, — помрачнел Джером. — Бедняжку запугали ваши же доктора, и что они заключили? Что сирра абсолютно нормальна! Но после этого приступы участились, сейчас же, когда я присматриваю за ней, они повторяются очень редко. Это первый за полгода. Само здоровье моей госпожи указует на то, как полезно ей мое внимание.

Намекнуть на свою незаменимость — отлично! Джером мысленно выписал себе чек. Анжей пожевал мундштук — слова редактора соответствовали истине.

— Мне не нравится, как ты её держишь взаперти, — наконец выдал Наместник. — Я приказал усилить охрану, и теперь девочке будет прислуживать её кормилица.

«Так вот кто была та женщина!» –догадался Джером, вспоминая первую встреченную тут, смутно знакомую служанку. Точно! Вот откуда он её знает.

— Мэра будет сама решать, как ей лучше, — отчеканил Джером, не сводя с «медведя» взгляда.

— Ага, ты ей скажешь, как решить, — осклабился Наместник. — Запомни, бумагомаратель, Мэрой Первозданного никогда не станет человек, за которую решает всякая шваль.

Джером пропустил оскорбления мимо ушей. Он их выслушивал каждый день и давно привык к тому, что печатников знатные не выносят. Одни Такербаи чего стоят! Но по сути это не имело значения, редактор все равно продавит Наместника так, как посчитает нужным, пусть выплеснет гнев для начала.

— Сирра тору, я понимаю, о чем вы, — вздохнул Джером подчеркнуто сочувственно. — Вы — человек традиционного мышления: мэр правит всеми, наместники его замещают, когда потребуется, Секретариат где–то там, на задворках государства. Но так не может продолжаться вечно, времена меняются. Секретариат наращивает влияние. Да и при всем моем уважении и любви к сирре Селестине… Она была сияющим камнем в сокровищнице правителей Города. Прекрасная Селена, наш лунный свет и гордость, никогда не станет настолько сильна и одарена властью как её мать, просто потому, что повторить её невозможно, как нельзя повторить самый прекрасный цветок, самый безупречный камень…

Анжей слушал собеседника подчеркнуто внимательно, а в конце басовито расхохотался: