Четыре Времени Мира. Город

Глава вторая. Зорон продолжает путь

Зорон стоял в уборной управления перед зеркалом и рассматривал свое худое небритое лицо. Собственно не так чтобы ему хотелось наслаждаться этим зрелищем из чистого самолюбования, но соблазн справить нужду в грифойдерском гнезде(когда еще выпадет такая возможность? впрочем, он надеялся, что никогда!) и взглянуть в глаза самому везучему ублюдку, которого он знал, был велик. Итак, что имеется в чистом остатке после долгой беседой с наместником за закрытыми дверями?

Пункт первый. Поднятый переполох обошелся для Зорона совершенно без последствий. Пункт второй. Каким–то невообразимым способом он очаровал матриарха, даже не общаясь с ней лично, что принесло Мэрии некоторую пользу ( Анжей не уточнил какую). Пункт третий и самый важный. Все, что нужно сделать, чтобы, наконец, вернуться домой, всего лишь побеседовать с Шелль Трой, вежливо откланяться и, наконец, свободен! Ну и еще по мелочи: прихватить с собой ее… любимца? Питомца? Зорон тихо радовался новым сияющим перспективам прожить всю жизнь в тихой и мирной Яме, ну или в крайнем, худшем случае сделать блестящую карьеру самого молодого практикующего доктора в Белых Лилиях, под началом милой мистрес, которую он тоже как–то умудрился очаровать между делом. Ворон подери, и почему его так любят женщины от ста тридцати до нескольких тысяч лет, или сколько там матриарху?

Но суть не в этом, а в том, что Зорон не обратил внимания, о ком конкретно говорил сирра наместник. О собаке? Кошке? Ирисовом дракончике? Варане? В общем, кого–то очень ценного вменялось ему в обязанность доставить до рассветных гор и вручить из рук в руки наследнице Трой, которая оказалась вдруг на первом месте в очереди мэронаследования. Насколько доктор мог знать и слышать, все на Площади и в Яме, включая отца, который практически никогда не ошибался в любых политических прогнозах, полагали, что Мэрой станет младшая Трой, Селена.

Но причин не верить первому правящему лицу Города у Зорона не было, тем более в беседе с ним он нарушил примерно тридцать четыре правила придворного этикета, а тот и бровью не повел. Хм, спрашивается, и зачем он их учил неделю перед поездкой сюда? Ну ничего, еще осталась встреча с Шелль Трой, кто предупрежден, тот вооружен.

Да, теперь точно будет, что рассказать потомкам! Жизнь виделась Зорону теперь прямо–таки ослепительно прекрасной, он шел по управлению к выходу, мурлыча под нос особенно благозвучные и длинные названия лекарств на эйрийском¹, и ему казалось очаровательным абсолютно все вокруг. Особенно забавляло то, как целое грифойдерское управление, начиненное суровыми вооруженными мужчинами и женщинами трех рас, как пирог начинкой, старательно делает вид, что его не существует. Так, словно волей анонимного творителя доктор потерял материальность. Перед ним расступались, но не обращали внимания на нескладную высоченную фигуру, которую крайне сложно «случайно» не заметить, и даже головы не поднимали, когда он в очередной раз чуть не встречался лбом с низко висящей люстрой или дверным проемом.

Все–таки власть — великая штука! Не удивительно, что Зорон–старший в безумной борьбе за нее умудрился перегрызться буквально со всеми власть имущими в Городе и был опустошен ею, как это нередко случается. Сын его слишком много видел негативного влияния власти в своей жизни, и даже в крохотной Яме, где жизнь такая коробочная и тихая, по сравнению с Площадью, где люди более искренни и ответственны за свои поступки ( так как уходить особо некуда и все друг друга знают), было этого предостаточно, но такая мелочь как временная неуязвимость перед законом все равно была приятна и льстила самолюбию.

Зорон вышел в приемную управления, и с высоты своего роста попытался вычислить местонахождение искомой животинки. Это может быть что–то вроде маленькой корзинки, или просто животное привязанное к столу, вот к тому, например, рядом с громадным гарканом. Взгляд невольно зацепился за краснокожего здоровяка, облаченного только в штаны, что сидел ровно посредине большой шумной приемной в совершенно невообразимой, и казалось физически невозможной позе, опираясь всем своим немаленьким весом на одну ступню, приподнятую на носке. Необычное, однако, место выбрал гаркан для упражнений!

Познания Зорона об этой расе были, конечно, обширнее, чем о тенях, но в живую представителя гарканов он видел впервые, потому и обратил внимание, делая быстрые мысленные заметки: свежий шрам на боку, телосложение крепкое, мезоморф, силен, высок, широкоплеч, но при этом явно истощен, при таком–то физическом развитии, ребра не должны выпирать так сильно, кожа насыщенного алого оттенка. Внешний вид вполне соответствует иллюстрациям в книгах по расам Города полувековой давности: врожденное отсутствие растительности на висках, сами волосы, черные как уголь, заплетены в тонкую косицу по пояс, почти полное отсутствие перехода от носа ко лбу, широкая переносица, квадратный подбородок, в остальном никаких характерных расовых отличий от людов. Гарканы вообще наиболее близки к человекам, по крайней мере по внешним признакам. Но что этот делает гаркан тут, на Площади? Гарканы — раса мореходов и воздухоплавателей из Полудня, их редко заносит вглубь Города или на его окраины. Неужели его отловили грифойдеры? Тогда, где его путы, и почему он сидит, босоногий посреди залы, и никто не обращает на него внимания?

Шумная толпа из встречников, грифойдеров и задержанных ими преступников огибала краснокожего по широкому кругу, будто заклятие невидимости действовало на него точно так же как на Зорона. Смутное подозрение прокралось в душу доктора. Нет, ну не может быть что… да ерунда какая–то! Это же разумный представитель развитой, хоть и немного варварской расы в конце–то концов.

Зорон прошел через всю приемную, аккуратно огибая птичников и их подопечных, и вышел во двор. Может животинка все–таки покрупнее чем он представлял? Но наместник точно говорил о холле здания. Гаркан встал, и последовал за доктором. Он остановился, гаркан тоже.

Нелепая ситуация! С одной стороны, то, что за ним молча следует здоровенный краснокожий мужик больше его самого раза в три, определенно не есть хорошо, а с другой стороны возможно это и есть искомый «зверек»? В таком случае у наместника своеобразное чувство юмора. Я–таки вспомнил — речь шла о любимце. Фаворит? На приближенного знатной сирры, гаркан походил еще меньше чем на домашнего «питомца». Ладно, придури власть имеющих не интересны.

Самый нейтральный способ начать общение с представителем другой расы, в культурных особенностях которой ты не особо разбираешься — назвать свое имя. Он подошел к гаркану:

— Доктор Зорон.

Краснокожий смотрел на него без выражения, с таким бы лицом в карты играть. Ах да, точно, у гарканов очень плохо развиты мимические мыщцы! Возможно, по мнению самого гаркана, он — само улыбчивое дружелюбие, ну по крайней мере Зорону хотелось бы в это верить.

Ноль реакции. На него смотрели два черных, равнодушных провала — у краснокожих зрачки побольше человеческих, выглядит с непривычки жутковато. Может, он не знает простого языка? И как узнать, что он хочет? Жестами?

Пока Зорон придумывал, каким образом при помощи двух рук и десяти пальцев оформить все вопросы, гаркан, выдержав поистине театральную паузу, сказал два слова практически без акцента:

— Пойдет. Идем.

С дружелюбием Зорон, видимо, несколько поторопился. Гаркан развернулся к нему спиной и пошел в сторону стоящего невдалеке экипажа с гербом Мэрии. И–и–и? Это все? Никаких объяснений не будет?

Ладно, пора бы уже к этому привыкнуть. Зорон отправился следом.

Нужно было просто пережить этот день.

В Яме есть масса действительно красивых вещей. Например, идеально ровная стопочка отчетов за полгода, или бутылка молока каждое утро на пороге, наполненная ровно до пробки, или стена в мастерской часовщика полностью увешанная часами, что идут секунда в секунду, и тысячи стрелок одновременно двигаются на деление, это определенно захватывает дух.

Но в этот день представление Зорона о красоте мира значительно расширилось.

Он привык к серому цвету, к его оттенкам, к небу, которое практически не меняет цвет. Привык уже и к шуму Площади, к вычурным зданиям, витражам и здешним модникам, одетым настолько ярко и подчеркнуто богато, что за одну бусину с камзола можно было приобрести в Яме дом в три этажа. Но, как оказалось, мир не заканчивается Ямой или Площадью, он невообразимо больше и даже ему, абсолютно не романтичному и сухому типу пришлось признать: да, он прекрасен, хоть и чересчур ярок и оглушающе велик с непривычки. Сквозь крохотное окошко экипажа на Зорона пристально смотрел Город, улицами и мостовыми, статуями и фонтанами, стеллами и площадями. На четвертый час поездки, дома Площади начали наконец редеть и за высокими крышами наконец–то можно было разглядеть небо, поля и деревья, которые выглядели слишком необычно на его вкус: многовато листьев, слишком яркая зелень.

Гаркан оказался идеальным собеседником. Зорон заключил, что этот парень просто на редкость приятный тип — ведь за всю поездку он не произнес ни слова. Более того, он сидел в одной позе, закрыв глаза, и лишь по изредка вздымающимся ребрам можно было сделать вывод, что он все еще дышит. Ну и замечательно! Гораздо лучше, чем песня возчих «Две дороги», которую Зорон был вынужден исполнить «за компанию» сто шестьдесят четыре раза (он подсчитал!) в пути на Площадь. И да, тогда он много пил. Слишком много даже для человека, который знает, как быстро и без последствий выводить токсины из организма.

Хоть домов и стало меньше, да и сами они обмельчали, карета так и не выехали с Площади Перемирия, просто приблизилась к границе, где та вроде бы как заканчивалась. Именно тут, в кольце из белоснежных домов с синими крышами располагалась станция воздухоплавания. На самом деле способов перемещаться по Городу масса: от своих двоих, до экипажа, брички, ну или вабари, но самым удобным, быстрым и масштабным остается полет на корабле. Воздухоплавание — новое слово в транспорте, во времена отца Зорона оно только зарождалось. По его словам, корабли были маленькими, неказистыми и ненадежными, но самому Зорону повезло увидеть воздушный корабль во всей его величественной красе. Для начала экипаж въехал в тень — исполинскую тень от «крыла» корабля. Зорон не мог увидеть его в окно, но тень, лежавшая на поле, поражала воображение своими размерами. Эх, и почему он не гаркан? На какую–то долю мгновения, спрыгнув в зеленую траву и подняв голову, Зорон захотел стать воздухоплавателем как краснокожие. Спокойные вабари при скрипе и хлопаньи парусов нервно косили глазами в сторону парящей над полем махины. Крайне странное ощущение — стоять рядом с объектом настолько большим, что стоит ему накренится или просесть на пару метров, он раздавит тебя как насекомое.

Зорон подошел ближе, завороженный исполинской красотой корабля, обшитого деревом, с медными и бронзовыми вставками, высокими мачтами и парусами–крыльями теплого бежевого цвета. Он пах деревом и чем то еще, свежим и особенным. Впечатление не портило даже то, что частично обшивка была вусмерть изгажена птицами. Доктор протянул руку, словно мог коснуться борта корабля, похожего чем–то на гигантского кита, который заблудился между полей, холмов и деревьев, и теперь парит здесь в растерянности, не зная в какой стороне море.