Четыре Времени Мира. Город

Глава третья. Круги на воде

Светает.

Орнамент из танцующих черных птиц по краю расписного блюда. В нем плавают белые водяные лилии, её любимые цветы — такие же нежные, хрупкие как она сама, такие же беззащитные.

Селена Трой вошла в свои апартаменты крадучись, с черного хода, тайком, словно воровка, пытающаяся украсть драгоценность из покоев наследницы престола, хоть и являлась ею сама. Но в каком–то отношении Селена действительно была воровкой: она крала частички своей жизни, точнее то, что от нее осталось.

Девушка открыла дверь своим ключом — щелкнули многочисленные замки — и, подождав, пока сердце прекратит встревожено стучать, скользнула в собственную спальню. Вдохнуть, выдохнуть, снять туфли. Нужно спрятать все, главное только, чтобы он не заметил её отсутствие. От одной мысли о нем, по телу наследницы пробежали мурашки. «Благородные сирры не гуляют по ночам, возвращаясь под утро, не так ли?». Селена тряхнула головой. Это не её мысли, чужие, чужие! Девушка начала быстро раздеваться, небрежно выворачивая крючки корсета, разрывая нитки. Тонкие белые пальцы боролись с одеждой. Скорее! Он не должен узнать. Серебристые волосы, освобожденные от гребня, рассыпались по лопаткам. Девушка отправила неказистый деревянный гребешок в ящик стола и закрыла его на ключ.

Тень в зеркале. Качнулось пламя единственной горящей в комнате свечи. Вода в блюде пошла кругами, шевельнулись цветы. За все прошедшие годы, с шестнадцати лет, когда это началось, Селена Трой научилась видеть все эти знаки, символы, признаки, что это вот–вот произойдет. Девушка начала избавляться от одежды еще торопливее, и, сбросив наконец объемные юбки, отшвырнула платье под кровать. Утонченная, нежная, наследница выглядела несколько странно в этой подчеркнутой небрежности, но тому была причина.

Небо за плотно закрытыми ставнями стремительно светлело. Может обойдется? Знаки не всегда были точны, и это еще больше сводило с ума, давая надежду, что в этот раз он не придет. Цветной свет сквозь оконный витраж расписал нежное тело хозяйки комнаты алыми и оранжевыми бликами. Как же хороша она была в этой невинной подростковой красоте — истинный оживший бутон водяной лилии, еще не распустившийся до конца, но безусловно прекрасный! Вот только кожа, белая как молоко, была отмечена бледно–розовыми ссадинами и царапинами. На животе, бедрах и груди ранки почти зажили, оставшись напоминанием того, что может произойти сейчас, если она будет недостаточно старательна, или чем–то его прогневит.

Иногда Страшный Человек приходил без причины, просто чтобы подтвердить свою власть над ней. Селена не питала больше надежд, что это когда–нибудь прекратится: она сломалась, прекратила бороться, пытаться спастись, сбежать или покончить с собой. Родные и придворные стерегли её, как кричайга ценной породы, не давая вдохнуть лишний раз, но пару недель назад она нашла лазейку, способ ненадолго покинуть свою клетку, правда только ночью и с риском, что он узнает.

Ступни утопали в мягком пушистом ковре. Здесь все было уютным и приятным на ощупь: нежные ткани, сиреневого цвета стены, тяжелый балдахин над круглой кроватью. Никаких углов или острых предметов, ни стекла, ни металла. Безупречная клетка для маленькой беззащитной птицы, которая так хорошо вписывается в этот интерьер. Селена забралась в одну из своих ночных рубашек — длинных, просторных и бесформенных. Широкие рукава болтались, полностью скрыв её худые запястья. Девушка улеглась на кровать, и медленно, стараясь унять сердцебиение, натянула одеяло до самого подбородка.

Дыхание, прерывистое, частое.

Дыхание двоих.

Рассвело.

Влажный ковер, перевернутое блюдо, смятые лепестки.

Селена Трой сидела перед большим трюмо, и пожилая служанка, щебеча глупости с типично приморским акцентом, расчесывала серебряные волосы девушки.

Необычный цвет.

Раса танаи — разумных, довольно похожих на людей, стояла у истоков фамилии Трой. Сама раса оставила после себя след исключительно мирный. Танаи видели смысл своего существования в наполнении Города флорой, они изобретали, смешивали и селекционировали разные виды растений, при том живя обособленно, и, в отличие от более древних рас Города, вроде эйр и людей, не смешиваясь ни с кем вне собственной общины. Исключений история знала немного. Одно из них — брачный союз между танаи и Троем, заключенный, как знак особого отношения. Было это настолько давно, что история не сохранила сути союза, но по сей день все дети Трой, ну, или по крайней мере абсолютное большинство, рождались среброволосыми и лиловоокими, с характерными для танаи большими, чуть выпуклыми глазами. Эти расовые признаки оказались живучее самого народа. Танаи давно уже исчезли с материка, судя по летописям, чуть ли не в один день. Причем все, до последнего чистокровного. Так случалось иногда: новые народы приходили в Город достаточно регулярно, раз в пару сотен лет, так же исчезали, либо резко, как танаи, либо медленно, размываясь в межрасовых союзах, и теряя собственную культуру под давлением общепринятой, эйрийско–людской.

Хоть Трои и гордились тем, что их кровь в основном людская, но серебряные волосы и серо–лиловые глаза, были их визитной карточкой, изысканным дополнением к общей человечности.

— Как вы красивы, сирра Трой, у меня просто нет слов, нет слов! Такие волосы, как шелк! — она произнесла это как «шьолк». Это не было лестью, Селена и впрямь была очень хороша собой и одновременно и очень похожа на Селестину, почти как живой портрет, но притом острые, резкие черты матери были в ней существенно смягчены. Лицо скорее напоминало детское, с пухлыми губами и маленьким подбородком.

Наследница сидела напротив зеркала не шевелясь. Она покорно позволила поднять себя с постели и умыть, безучастно сносила все манипуляции ловких рук прислуги со своим телом, как марионетка, которую дергают за нити.

— Я согрею щипцы и завьем Вам кудри, сирра Селена. А после я вас заплету, будет так красиво! — служанка, отправилась к камину взять угли.

Селена смотрела на редкой красоты деву в зеркале и видела только синие круги под глазами и бьющуюся венку на шее. Остальное тело казалось ей прозрачным, несуществующим.

— Здесь такой беспорядок, ваша постоянная горничная вовсе не заботится о вас! — немолодой уже женщине явно было трудно наклоняться, но она подобрала блюдо с отколовшимся краем, цветы, собрала смятые юбки и поправила балдахин. — По комнате как ураган прошел! Хотя когда я прислуживала вашей сестре, сирра, она называла такой вид порядком, и запрещала трогать вещи. Говорила, что я не вижу си–сте–мы! — служанка замерла на мгновение, припомнив эту забавную на её взгляд мелочь, и улыбнулась.

— Вы знали мою сестру?

Сердце стучит. Селена на мгновение вышла из состояния безучастности и безвольности, в котором проводила большую часть своей жизни, и даже посмотрела на прислугу. Та опустила взгляд, не решаясь встретиться глазами с наследницей.

Сестра. Где–то так далеко. Так давно.

Когда Селена была маленькой, то обожала свою старшую сестру, прямо–таки до исступления. Но по причине, которую мать Селестины так младшей дочери и не раскрыла, Шелль уехала в горы и тут больше не появлялась. Селена почти забыла её лицо. Помнила только глаза, зеленые, такие яркие, но смотрели они на нее, как сквозь толщу озерной воды.

— Да, сирра, очень давно, когда она жила здесь — еще великая госпожа Селестина была жива, да будет легок её путь на изнанке.

Селена вновь посмотрела на отражение, пытаясь найти себя в знакомых чертах. Белые брови и ресницы, серо–лиловые глаза, синие венки на шее. Потусторонняя красота, иная, такой не бывает даже у теней.

— Это было так давно… — произнесла она тихо. И пока служанка отвернулась, чтобы выбрать ленту для серебрянных волос, девушка подняла руку к лицу и начала медленно царапать себя, от лба до подбородка. Ногти ей постоянно стригли, как опасному зверю в неволе, поэтому сильно ранить себя она не могла, но кожа под ногтями тут же порозовела.

Она это делала не просто так, не из–за любви к боли или безумия. Селена царапала и кусала себя, свое тело, что еще помнило его касания, чтобы не забыть. Он был тут, хватал её за запястья, приносил её боль. Нужно помнить, отметить, запечатлеть.

Страшный Человек никогда не оставлял на её белоснежной коже следов. Селена могла бороться или сносить все покорно, могла кричать, но никто не слышал, могла вырываться, но это было бесполезно. Ему нравилось приносить боль, даже не столько физическую, как душевную, унижать ее, он вспоминал мать, сестру, и говорил, говорил о ничтожности среброволосой сирры, и это было правдой, ведь будучи урожденной Трой, она не могла его побороть. О том, как бесполезна она, как слаба и глупа, сколько зла принесла своим рождением в Город. О том, что именно Селена повинна в изгнании своей сестры. Человек любил ставить ей в пример Шелль, и это единственное, за что девушка была ему благодарна, остальное её окружение будто боялось в её присутствии произносить имя старшей наследницы вслух.

А потом, оставив её — выжатую, выпотрошенную, вдоволь наигравшись с её телом и душой, он уходил, не оставляя следов, исчезая из запертых покоев.

Но он был, существовал! Больше всего Селена боялась забыть его. Согласиться с врачевателями, что Страшный Человек лишь плод больного воображения и ничего больше, что она безумна. Девушка потеряла свое право на тело и человечность, но из последних сил боролась за рассудок. Вот только никто об этом не знал.

Или не хотел знать.

— Сирра! — Сиреневая лента юркой змейкой скользнула на пол, выпав из ослабевших пальцев служанки, которая тут же кинулась к своей госпоже. — Сирра Трой! Что вы делаете!

Женщина поймала Селену за тонкое, почти прозрачное запястье. Селена посмотрела на служанку невидящими глазами, та попятилась

— Сирра… — женщина смотрела и не узнавала в этой худой, почти истощенной девушке с прозрачной кожей и дрожащими руками, ту маленькую веселую девочку, которую знала когда–то. — Как же так… — запричитала горничная, замечая теперь и остальные шрамики и царапины на коже наследницы.

— Я… прости, я не помню твоего имени, — произнесла с запинкой Селена, обращаясь не к прислуге, а к ширме с рисунком лилий на озерной глади. — Не помню тебя, — девушка наклонила голову, и серебряные пряди закрыли её лицо.

— Сирра, — женщина вздохнула, подошла к своей госпоже, тяжело опустилась перед ней на колени. — К вам никого не пускают из–за этого, да? — Селена молча кивнула. — Моя госпожа, я любила вашу мать больше жизни, и служила ей до самой смерти, — у женщины ком в горле стоял, она с трудом проговаривала эти важные для нее слова. — И никогда не оставлю её дочь. Меня прислал Наместник. Господин Анжей поможет вам, моя сирра, он все сделает ради вас!

— Я… не уверена, что стоит говорить ему об этом, — Селена подняла лицо и улыбнулась. Подбодрить незнакомку. — Все хорошо, правда, у меня все славно, все нормально. Я просто… случайно оцарапалась. Позовите Джерома, прошу, и мою постоянную горничную, Фиолу, мне она необходима.