Четыре Времени Мира. Город

Глава двенадцатая. Шелль Трой

Зимний лес, припорошенный снегом, похрустывающий мороз. Крупинки снега царапающие руки, утопающие в сугробе ступни. Следы оленей, расчертившие снежное поле неровными цепочками.

Слишком много белого.

Зорон проснулся в полной тишине, разрываемой разве, что дыханием спящих. Ему снился снег — очень много. В жизни он столько не встречал никогда. Сумеречные снежные метели из мокрых бесформенных снежинок, слепленных в комья, продолжались недолго, и таяли быстро, втаптываясь в грязь и превращаясь в бурое месиво.

Удивительно, но конец рассказа Эйрана настолько повлиял на доктора, что даже частично приснился. Разумеется, парень не рассказывал никаких подробностей, это уже работа воображения доктора, но все же. Рассказ определенно повлиял на него до странности сильно.

Драконнер поведал, что его преследовал зверь, страшный и безжалостный, убивая всех на своем пути, пытаясь добраться до Эйрана и уничтожить его. Пытаясь сбежать от чудовища или найти способ его обуздать, Эйран наткнулся на сирру Трой, которая охотилась на него же. Зверь попытался убить ее, но не вышло. Вмести они победили зверя, но Трой была сильно ранена в схватке, настолько, что не пережила бы дорогу к ближайшему врачевателю, а оставить её одну Эйран не мог. Он месяц ухаживал за сиррой, а когда она достаточно окрепла, отправился вместе с ней в Рассвет к Безымянным.

На вопрос тени, что же это был за зверь такой, парень неожиданно запнулся и не смог ответить, вызвав порцию насмешек насчет очередной выдуманной истории. Эйлин не участвовала во всеобщем веселье, и выглядела неожиданно обеспокоенной.

По словам Кирстен, эта версия знакомства самая правдоподобная из придуманных им. Если, разумеется, отсечь первую часть. После еще получаса препирательств, шуток, баек, и расспросов, свита наследницы отошла ко сну. Бодрствовала только Кирстен. Приподнявшись на локте, Зорон мог видеть её спину. Девушка, уже полностью одевшись, и с боем вернув себе сапоги, сидела лицом к входу в пещеру и не двигалась. Похоже тоже отдыхала.

Доктор хотел позвать ее, но передумал. Просто сел, освободившись от теплого кокона спального одеяла.

По его внутренним часам, которые никогда не ошибались больше, чем на пару минут, настало утро. Четыре часа с половиной.

Гаркан лежал на спине, без всяких одеял и пледов под собой, вытянув ноги, и глубоко дышал, раздувая ноздри. Эйра, на его фоне казавшаяся совсем крошечной, прикорнула рядом, завернувшись в шерстяную ткань целиком, только немного похожих на пух прядок волос виднеется с края. Третьим в этой тесной компании был Эйран, спавший лицом к ней, тоже на боку, закинув руку за голову. Пальцы парня непроизвольно подрагивали во сне, сгибаясь и разгибаясь.

Где–то доктор такое уже видел. Зорон привел себя в порядок, впрочем не упуская люда из поля зрения. Когда губы парня посинели, он начал часто дышать, из края рта тонкой струйкой потекла слюна, доктор среагировал первым. Быстро свернув из собственного одеяла валик, подложил Эйрану под голову, попутно разбудив гаркана и эйру. драконнер дергался, непроизвольно перевернулся на спину, щеря зубы но не открывая глаз. Арджан проснулся быстро, будто и не спал вовсе, только резко вдохнул и выдохнул, когда его толкнули в плечо. Зорон не знал, что будить спящих гарканов чревато, они народ тревожный, могут и в челюсть дать, не разбирая. Но к счастью ему достался гаркан опытный, привыкший уже к людским причудам.

Эйлин понадобилось больше времени, чтобы проснуться, но стоило увидеть, как беззвучно корчится её названный брат, она вскочила, встрепанная, одетая только частично, и кинулась к нему. Эйра вела себя совершенно правильно: не пыталась приводить в чувство люда в припадке, а только, молча и сосредоточенно, оттаскивала от него вещи — сложенную рядом броню, снятую перед сном. Аккуратно вытащила из–под спины нож, к счастью убранный в ножны, с которым тот не расставался ни на миг и всегда держал при себе. Арджан отошел к стене, чтобы не мешать.

Приступ у Эйрана явно не первый. То, что парень — эпилептик, доктор заподозрил еще раньше, но резкие перепады настроения и неуместную эмоциональность драконнер а относил скорее к дурному характеру последнего, чем к симптоматике болезни. Укорив себя за недостаточную наблюдательность, доктор ушел будить тень.

Глаза Кирстен словно заволокло серым туманом. Она сидела, положив руки на колени, и неотрывно глядя в одну точку. Зорон сел напротив и нерешительно позвал её по имени.

— Кирстен?

Тень тряхнула головой, лицо приобрело осмысленное выражение.

— А вот и завтрак! — порадовалась она доктору, улыбаясь во всю свою зубастую пасть, буквально от уха до уха. Но услышав за спиной шум, обернулась и произнесла только:

— О–ого!

— Как давно у Эйрана начались приступы? Периодичность? Как долго? — поинтересовался доктор, сосредоточенно потроша собственный заплечный мешок. Часы нашлись сразу, он засек время начала припадка, а вот нужный настой пришлось поискать тщательнее.

— А ты можешь такое лечить? — удивилась тень, как всегда отвечая вопросом на вопрос.

— Эпилепсия не лечится до конца. Можно лишь облегчить, — поучительно произнес Зорон, рассматривая пузырек на голубоватый свет от ближайшего кристалла.

Эйран выгибался, скреб пальцами по каменному полу. Доктор вздохнул:

— Если не прекратится в ближайшие минут пять, придется думать как купировать приступ.

— Это не эпилепсия.

Эйрийский слух это вам не шутки. Эйлин слышала разговор тени и доктора из другого конца пещеры, и ответила громко, так чтобы её услышали они. Женщина сидела рядом с Эйраном, положив ладонь ему на лоб, и выглядела очень обеспокоенной, светлый «пух» волос прилип к намокшему от волнения лбу.

— Доктор, что это? — она кивнула на лекарство, зеленый пузырек которого сверкнул у него в руке.

— Общеукрепляющее, — ответил Зорон, — нужно дать ему, когда успокоится. Кому вообще пришла в голову мысль сделать эпилептика драконнером? А если приступ случится в полете, и он разобьется? Или со скалы упадет?

— Исключено, — отмахнулась Эйлин, вытирая лоб, руки её дрожали. — Баро всегда заранее знает, когда с Эйраном это случится. Такие внезапные приступы происходят редко и всегда имеют причину. Повторюсь доктор, это не эпилепсия.

Гаркан подошел, молча взял пузырек с лекарством из рук Зорона, вытащил пробку, принюхался. На вопросительный взгляд эйры кивнул и бросил его. Доктор даже возмутиться не успел, но к счастью реакция у нее была на высоте: пузырек попал аккурат в раскрытую ладонь.

— Хотя возможно… вы правы, доктор. Это стоит лечить как эпилепсию.

Зорон не стал спорить. В конце концов, судя по уверенности действий Эйлин, ей лучше знать, что происходит с её «братцем». Эйра вернулась на свой пост. Приступ подходил к концу. Эйран пришел в себя на коленях у эйры, раскрыл глаза, выдохнул, стер с подбородка подкрашенную кровью пену из надкушенной в припадке губы. Глядя, как в зеркало, в точно такие же голубые глаза, как и у него самого, Эйран что–то прошептал эйре, утешающе касаясь её щеки ладонью. Та поцеловала пальцы парня, и прижалась к ним лбом.

— Отворачиваемся, доктор Зорон.

Он вздрогнул от шепотка тени у себя над ухом.

— Пойдемте–ка подышим свежим воздухом. Арджан, ты же не любишь пещеры?

Гаркан встал и молча пошел ко входу. Тень увлекла совершенно сбитого с толку Зорона за собой.

Подъем обратно оказался попроще. Стоило пройти в сторону по подземным катакомбам где–то метров шестьсот, и обнаружилась вполне себе культурная лестница. Тень пояснила это тем, что все пещеры соединены коридорами. По сути все горы Утреннего хребта внутри — это цепочка таких вот пещер. Частично заваленных, частично еще не обнаруженных. Каким образом драконы укрепили каменные своды, чтобы те выдерживали столько полых помещений в себе — неясно. Кирстен ответа на этот вопрос не знала, но насчет болезни Эйрана доктору удалось выведать следующее: все приступы прогнозировались Баро, причем слабые дракон способен был блокировать сам, так чтобы они проходили безвредно для парня. Болезнь Эйрана развивалась. Раньше приступ случался с ним раз в несколько лет, и был кратковременным, пару минут не больше, сейчас же участился до трех — четырех раз в год. Но подобная вспышка, неожиданная для всех, произошла на памяти Кирстен всего единожды.

Кирстен не знала, когда болезнь начала проявляться. Она призналась, что, мучимая любопытством, честно пыталась узнать, и даже перепроверяла автобиографические россказни Эйрана, какими бы безумными они не казались. Но увы, все было тщетно. Тень поделилась догадкой, что сирры Шелль и Эйлин в курсе, что происходит с белобрысым. К сожалению и у них выспросить ничего не удалось, так что тень возложила на Зорона миссию разведать эту тайну ради общего блага. Доктор никак не мог понять, к чему такая секретность. Зная причину болезни, он мог попытаться помочь парню, но у наследницы, похоже, была какая–то параноидальная страсть к тайнам. Секреты окружали не только её саму, но и каждого в свите, кроме, разве что, Кирстен.

Зорон подозревал, что тень куда менее наивна, чем предпочитает казаться. Они поднимались по лестнице вверх, подсвечивая путь светильниками на цепочках, и доктору пришел в голову давно интересовавший его вопрос:

— А почему именно «тени», Кирстен? «Зубастые» подошло бы лучше, — он усмехнулся.

— Потому что изначально мы выглядели примерно вот так, — Кирстен кивнула на отбрасываемую ею длинную тень. — В мире, где мы существовали до Города, нам не было необходимости искать себе пищу. Все было пригодным, целый мир существовал затем, чтобы питать нас, пока наша численность не увеличилось настолько, что мои предки поглотили его целиком. Там не было других разумных, потому многие ортодоксы, к счастью уже покойные, и не считали таковыми другие расы в Городе. Просто не допускали мысли, что какие–то другие существа точно так же могут думать, ощущать, понимать и чувствовать как мы, — Кирстен вздохнула, она явно чувствовала себя виноватой за деяния своей расы.

— Не будем ворошить былое, Кирстен, — мягко предложил ей Зорон, и девушка улыбнулась, соглашаясь.

Лестницу драконнер и высекли на совесть. Ступенек в ней было столько, что к окончанию подъёма доктор еле полз и отдыхал на каждом повороте, а последнюю треть пути его фактически тянули на себе свеженький, ничуть не уставший гаркан и тень, которая преодолевала ступеньки танцующим шагом.

Если что–то и могло объединить гаркана и тень,так это повод понасмешничать над хилостью людского организма. Зорон дожил до последней ступеньки только благодаря чистому упорству и расовой гордости за собственный вид.

Рассветное утро было столь же свежим, как и иное время суток здесь. Доктор с удовольствием вдохнул вкусный горный воздух, все же в пещерах он был более теплым и спертым, особенно там, где они заночевали. Троица выбралась на склон холма, поросшего ярко–зеленой весенней травой. Кое–где под камнями с теневой стороны еще оставался снег, последнее напоминание о зиме. В отличие от снежных шапок гор, где–то там, вдалеке, в сторону островного ётунского царства, тут уже вовсю правила весна.