Четыре Времени Мира. Город

Глава седьмая. Ночные разговоры

На стук никто не ответил. Доктор задумался, а стоит ли вообще это делать? Но совесть, вечная его бессердечная подруга, перевесила, и он слегка толкнул дверь, как бы давая ей шанс оказаться запертой.

Увы, Кошка не была благосклонна к доктору в этот день, и со зловещим скрипом дверь отворилась. Темнота. Из щели потянуло непонятным, незнакомым. Корица, пополам с мятой и еще что–то.

Открыть дверь и не войти было бы совершенно не логично, поэтому Зорон вздохнул и совершил одну из самых главных ошибок своей жизни (он вел такой список, в нем уже было «доверять тени», «ввязываться в политику» и «путешествие на воздушном корабле» с пометкой «драконы») — вошел в логово разъяренного гаркана. Собственно, каюта и выглядела именно логовом, жилищем чудовища, которое сгребло покрывала и матрас, занавеси, халаты и полотенца и устроило из всего этого себе лежбище на полу. Для полного попадания в атмосферу не хватало только похрустывающих под ногами костей предыдущих посетителей этого места.

В темноте под ногой, что–то тихо хрустнуло.

«Так я и знал!» — Зорон улыбнулся этой параллели, обнаружив под подошвой частично раскрошенный сахар. Сахарный след вел в крохотную «кухоньку» пристроенную к каюте. Или как она тут называется? Воздушный камбуз? Гаркан обнаружился на полу. Рядом с ним стоял графин, наполненный зеленоватой жидкостью примерно на половину. Она слабо светилась в темноте, отбрасывая на пол веер изумрудных бликов.

Арджан не шевелился, поэтому Зорон сразу включил свет. Вдруг, не дай Кошка, конечно, гаркан и вовсе отошел на изнанку от своей неведомой расовой хвори!

Встревоженные ириды в подвесном шаре–лампе под потолком загорелись неярким желтоватым светом. Краснокожий был жив, по крайней мере вздымающаяся грудная клетка прямо указывала на это. Гаркан сидел, скрестив ноги, и глядя куда–то в проход. Сначала Зорон подумал, что краснокожий смотрит на него, но от перемещения дока влево, направление гарканьего взгляда не изменилось.

— Арджан? — позвал его доктор. Никакой реакции. Зорон пощелкал пальцами рядом с гаркньим невозмутимым лицом — и опять ничего. Доктор отошел немного в сторону и нахмурил высокий лоб, вспоминая, какие вещества вызывают подобный эффект.

Ириды давали мало света, его не хватало для такой большой каюты. Графин с зеленым напитком таинственно сверкал в полутьме. Гаркан игнорировал доктора, вместе со всеми его размышлениями, но стоило Зорону подойти к графину поближе, пытаясь обнаружить в нем ответ, как взгляд черных глаз краснокожего остановился на нем.

Предварительные выводы: пациент жив, и в сознании. С этим уже можно работать. Зорон присел на корточки перед гарканом.

— Ты в порядке? — доктор старался говорить как можно нейтральней, одновременно пытаясь угадать состав в бутылке и предусмотреть реакцию гаркана.

— Вполне, — еще более хриплым, чем обычно, голосом произнес Арджан, будто придя в себя. Взгляд его стал сфокусировался. Доктор позволил себе успокоиться. Похоже Эйлин и Кирстен просто напросто перестраховались.

— Девушки за вас беспокоятся, Арджан.

— Я свой предел знаю, — гаркан прокашлялся и устрашающе хрустнул шеей. Зорону вдруг захотелось находиться как можно дальше от этого места. — И не переступаю через него. А ты, человек, знаешь свой?

— Предел? — Зорон бросил задумчивый взгляд на проход. Может, Ворон с ним, уйти и все? Пациент в добром здравии, долг врачевателя исполнен.

— Да, — гаркан кивнул на графин. — Попробовать хочешь? Садись, поговорим. И не волнуйся, — Арджан с видимым удовольствием вытянул ноги и потянулся за хрустальной пробкой.– Я простой. Вижу опасность — устраняю ее. Ты — не опасность. Пока.

— Я совершенно спокоен, — сказал чистую правду Зорон, усаживаясь на пол напротив гаркана. Он резко передумал уходить по одной простой причине: похоже у гаркана случился вечер откровений. Может удастся что–нибудь выпытать о гарканьей расе или об увертках Кирстен?

Зорон совершенно не боялся конкретно этого гаркана. Он опасался повреждений средней тяжести, которые может организовать доку непредсказуемый краснокожий увалень.

— Может, расскажешь о Трой? Почему ты ей служишь и все такое? — сразу в лоб спросил Зорон, которому порядочно уже надоели увертки и недомолвки.

— Пей, — гаркан протянул ему пирамидку сахара и графин. Зорон заколебался. Распитие неизвестного спиртного прямо из горла не входило в список его любимых занятий, да и сахар явно с пола подобран, вон рядом с ним развороченная коробка лежит. — Ты пьешь, я говорю.

— А что это? — Зорон понюхал открытый графин: мята, корица, и еще непонятное, трудноуловимое. Спиртом жидкость не пахла вообще. Не алкоголь? Тогда что?

— Это вария. Настойка на варнике, водорослях. У вас такие не растут. Гарджар дал. Здешний парусовой, — ухмыльнулся гаркан, сверкнув в полутьме белыми зубами. — Людям не вредна, — добавил он, отвечая на невысказанный вопрос Зорона. — Мы используем её как лекарство. От своих проблем. Ты же докторишка? Должен знать о них.

— Вы не сильно–то болтаете о своих особенностях, — Зорон снова с подозрением принюхался к напитку. Рискнуть, что ли? Вряд ли Арджан решил его отравить, этот парень — последний в ком Зорон заподозрил бы отравителя. Он скорее голыми руками раздавит человеку голову, как спелый орех, чем будет мелочиться с ядом.

— Чем меньше твой враг знает о тебе, тем лучше. Запомни, люд, — хмыкнул Арджан, забрал у него графин, сделал глоток, выдохнул и закусил настойку сахаром, закинув пирамидку в пасть. В смысле, в рот конечно же, в рот. Доктор никак не мог отделаться от ощущения, что в гаркане примерно столько же разумности, как в разбуженном с зимовки медведе.

— Разве люди враги вам? — удивился док и забрал вновь протянутый ему графин. Люди никогда не воевали с гарканами. Эта раса пришла во время правления то ли деда, то ли прадеда Селестины Трой — история не была сильной стороной доктора, такие мелочи он не помнил. Гарканы довольно мирно заняли дикие и скудные на зелень и пресную воду острова и обжили их, никогда не претендуя на другие земли.

Доктор взвесил графин в руке и с сомнением заглянул в горлышко. Где–то тут должны быть чашки. Зорон встал и снял шар с иридами с крюка. Нужно было подсветить. Ох и разгром! Хотя прослеживалась определенная логика: гаркан сгреб все, что посчитал ненужным, в одну кучу, а из оставшихся вещей сделал себе лежбище. В первой куче Зорон и нашел деревянную кружку с бронзовой ручкой. Арджан с неодобрением покачал головой, когда док налил туда из графина.

— Сейчас — нет. Но кто знает, что будет потом? Эти люди… — гаркан с презрением цокнул языком.

— Почему ты нас так не любишь, Арджан? — Зорон выдохнул и аккуратно пригубил напиток. Ничего так на вкус, как сладкая ледяная вода с легким мятным оттенком. Распробовав, Зорон проглотил жидкость, и чуть не поперхнулся — вария отдала невероятной горечью, хорошо хоть сахар под рукой был!

— У людов нет долга, нет чести, нет границ, правил, пределов! Вы ставите превыше всего это свое «творчество», а за его последствия приходится отвечать другим.

Это была самая длинная фраза, сказанная Арджаном за все их знакомство.Зорон даже удивился.

Вария, после того как Зорон закусил её сахаром, раскрылась вкуснейшим травяным букетом — послевкусием. По телу начало разливаться приятное тепло, но опьянения он не ощущал в принципе.

— И с чего ты так решил, Арджан? — поинтересовался Зорон, усаживаясь поудобнее у стены и подпирая спину утащенной с гарканьего лежбища подушкой. — Мы, «люды» как ты говоришь, делаем все, чтобы двигать прогресс вперед: создаем, творим. Все скульпторы, художники, писатели и маги — люди! Если бы не мы, вы застряли бы в обломках своих прошлых цивилизаций, которые сами и уничтожили. — Зорон и сам не заметил, что его понесло. Он допил содержимое кружки, закусил сахаром и потянулся за графином. Арджан фыркнул, прямо как вабари, раздувая широкие гарканьи ноздри и постучал костяшками пальцев по полу.

— Знаешь, что это? Человечья работа. Корабли должны ходить по воде, а не торчать в небе!

— Корабли ничего гарканам не должны, — Зорон усмехнулся, держа кружку изящной, явно человеческой работы, за изогнутую ручку. — Как и людям. Ты не понимаешь, ничего не может быть всегда одинаковым. Ни разумные, ни корабли.

— Но это же наша работа! Это мы придумали парус, который вы превратили в этот… балаган, — Гаркан отхлебнул из графина. — Все люди такие. Вот ваша суть. Нет долга, нет чести! Берете чужое, превращаете в свое, без правил, без границ! Долг превыше всего. Порядок, смысл! Каждому свое место! Корабль — в море, птицы — в небе! Рыбы же не пытаются отрастить себе крылья!

— Ну есть же рыбы — летуньи, — опроверг Зорон, вспомнив рецепт мочегонного из плавника такой рыбки. Пучеглазое такое существо. Правда виденное им лишь в засушенном виде.

Гаркан пожевал губами, явно не найдя аргумент так быстро, как ему хотелось.

— Рыба выходит из воды и в воду возвращается. Гаркан вышел из воды и в воду вернулся. А вот те, кто продал наши секреты людам, и теперь служат им — изгои, оборванцы. Люды их выкинут, предадут, забудут, что делать им тогда? Куда идти?

— На другой воздушный корабль? — предположил доктор.

— На другой? — гаркан ощерил зубы. — Настоящий гаркан барахтается в воде женщины, рождаясь на палубе в руки отца, и на палубе же умирает, в море, в матери своей, из лона которой он вышел, в лоно которой вернется. А это? Не понимаю.

Он передал ему графин, и Зорон не стал наливать порцию в стакан, выпил прямо из горлышка. В голове зашумело. И тут док не удержался от подначки:

— Почему же ты тогда не на море?

— А почему ты тогда не в своем пригороде, докторус? — Не остался в долгу Арджан.

— Ха, интересный вопрос! Из–за сирры Шелль Трой? Как и ты, насколько я понимаю? Кстати, она же человек, а ты служишь ей, — сощурился Зорон. Свет от лампы сверху заострял черты собеседников, делая лицо Зорона, с его длинным носом и впалыми щеками, особенно «птичьим», а гаркана, еще более похожим на каменное изваяние, грубо высеченное из целой скалы. Глаз краснокожего почти не было видно в тени от надбровных дуг.

— Осторожнее, человек, — Арджан посмотрел на Зорона исподлобья с прямой угрозой во взгляде. Зорон и бровью не повел.

— С чего бы, гаркан? — доктор особенно выделил последнее слово. Дурман накрыл его совершенно незаметно.

— Я никому не служу! — голос Арджана, наполненный живыми эмоциями, странно сочетался с его же невозмутимой оболочкой. Будто внутри каменного истукана сидел и говорил вполне себе живой человек. — И она — не совсем люд.

— А кто же?

— Безымянная. Но будь она хоть трижды человеком, или хоть драным Вороном, которого вы, люды, так боитесь, я бы все равно тут был, — он отпил из графина и поставил его на пол. — Мало.

— Отчего такая преданность? — заинтересовался Зорон.

— Она вернула мне одну вещь. Я обязан отплатить за это сполна, и только так, — хоть лицо южанина было совершенно нечитаемо, в голосе все же проскользнуло нечто для него новое. Благодарность?