Четыре Времени Мира. Город

Глава восьмая. Свита в сборе

Он лежал на лугу за мельницей, недалеко от отчего дома.

На самом деле этот луг был совсем маленьким и частично плешивым, но при всем при этом, на нем охотно играли соседские дети, и даже вот так валялись в сероватой короткой траве, как Зорон сейчас. Правда, теперь почему–то луг стал огромен, от горизонта до горизонта, и трава на нем росла высокая и сочная, а сверху на люда смотрело яркое рассветное небо, которого не могло быть в его пригороде.

И почему доктор никогда не делал этого раньше? Не играл с детьми, сам будучи ребенком? Не бродил по лугам и лесам в компании шумных чумазых девчонок и мальчишек? Зорон помнил себя либо с книгой, либо в лаборатории отца. Даже с мертвецами в подвале ему было уютнее, чем среди сверстников. Возможно, тут еще и презрение Зорона–старшего к простолюдинам сказывалось, но все же…может он действительно упустил что–то тогда? Особенное. Важное. Безвозвратно утерянное.

Мысли текли неспешно и плавно, прям как облака над ним. Доктор провел смуглой рукой по сухой, шелковистой, длинной траве, ощущая её запах, к которому примешивались ароматы мяты и корицы. Луг ласково отозвался на касание мягкой пульсацией. Он ощущался теплым, живым, и слегка качался вниз–вверх, будто… дышал?

Дышал⁈

Рука начала проваливаться в землю, трава облепила её до локтя, и Зорона стало медленно и неотвратимо затягивать внутрь луга, тело сковало, и приятный сон обернулся кошмаром.

Док проснулся и резко вдохнул теплый, немного спертый воздух. На нем лежало нечто.

Очень большое, тяжелое, мягкое и несомненно живое не давало двигаться и дышать. Зорон попытался выбраться из захвата, но оказался слишком крепко зажат чужим телом. Правую руку все еще удерживала трава из кошмара. В голове было пусто, как в чулане, после нашествия дальних родственников. Сердце все еще взволнованно стучало после неожиданного пробуждения. Придавленному к полу доктору было жарко и невыносимо душно.

Хорошенько обдумав ситуацию, в которую попал и свои дальнейшие перспективы, доктор понял, что надо выбираться, чего бы это ему не стоило, а то так и задохнуться недолго. Пришлось временно пожертвовать чувством собственной важности. Совершая всем телом абсолютно неподобающие дворянина движения, а ля танцующий наг, доктору удалось немного высвободить таз и приподняться на левом локте, заодно и проснуться окончательно, убеждаясь, что все вокруг не сон, он точно не дома, а его рука…

Его рука накрепко застряла в спине дракона. Самая неожиданная проблема, с которой доктору приходилось сталкиваться за всю его недолгую, но насыщенную в последнее время, жизнь.

Собственно, драконов было два. Солнечный луч, деливший комнату на равные половины, открыл доктору природу его кошмара. Две увесистые туши подпирали Зорона с обеих сторон. Оба дракона были белоснежными, настолько белыми, что отсвечивали голубым в полутьме. Один развалился, вытянув лапо–крылья, и придавив доктора изогнутой шеей и головой. А другой свернулся большим таким калачиком, тыкая Зорона под ребро острым окончанием свернутого крыла. В нем люд и застрял, если можно так выразиться.

Кисть доктора плотно обхватывали со всех сторон вибриссы индры. Он аккуратно потянул руку, на всякий случай не отрывая взгляда от морды животного, мало ли как оно среагирует? Выглядело это неприятно. Отростки на теле дракона ритмично приподнимались волнами, в такт дыханию, он крепко спал и никак не среагировал на попытки Зорона высвободить руку. Доктор дернул сильнее. К руке он был сильно привязан, за столько то лет совместного проживания, так что пришлось идти на риск.

Белые «шерстинки», а точнее, узкие длинные лепестки–чешуйки, слабо отсвечивали в темноте перламутром. Когда Зорон дернул кистью, от этого движения, по шкуре дракона, словно круги по воде от брошенного камня, разошлись пурпурные волны. Доктор был так увлечен этой цветовой реакцией, и тем как вибриссы зверя меняют цвет, что почти забыл о захваченной в плен конечности. Доктор ощущал ею теплую кожу дракона, а отростки, что удерживали ладонь, были на ощупь как сухие листья, да и еле слышно шелестели, прибавляя сходства. Зорон решил попробовать встать, и высвободить руку, упираясь в пол ногами.

При попытке привстать, тело Зорона отказалось с ним сотрудничать, голова загудела, и доктора согнуло от боли в ней.

— Ох ты ж…! — На тихое ругательство среагировала крылатая «подушка» слева, открыв голубые глаза. Вибриссы на теле дракона зашелестели сильнее, и вздыбились, отпуская ладонь.

— Спасибо, — пробормотал Зорон, глядя в эти чересчур умные для животного очи. Дракон справа только подергал задним левым крылом и зевнул, видно тоже разбуженный звуком. Зорон предпринял очередную попытку подняться. Хотя бы на четыре конечности, вместо двух, попутно соображая, что же за таинственная хворь так его терзает.

— А кто это у нас проснулся?

Дверь с невыносимым, отдающим в каждой клетке тела, отвратным скрипом открылась. На пороге стоял человек. Доктору было не до него, тело ломило так, будто он всю ночь разгружал торговые подводы.

— Они так мило спали вместе, ну зачем ты будишь бедного люда? — Зорон возненавидел этот смутно знакомый голос еще больше, чем первый, так как он был выше, и сверлом вонзился в голову, добавляя боли.

— А вот нечего пить с краснокожим! Будет теперь знать, что это такое. Еще умудрился варии нахлестаться. Это ж как столько влезло в эту тщедушную тушку? — Звук шагов отозвался в теле Зорона болевым эхом. А слова прибавили сил. — Давай, вставай, хватит валятся. — И тут Зорона очень неожиданно и обидно хлестнули по спине. Судя по звуку и ощущению — мокрым полотенцем. Ущемленная гордость придала болезному врачевателю сил, и он в одном героическом порыве сделал над собой титаническое усилие и сел. Почти прямо. Чем дальше голова отрывалась от пола, тем больше болела.

— От лежания только хуже будет, — перед доктором расплывалось человеческое лицо. А может и эйрийское. Зорон был слишком плох, чтобы различать такие подробности. По крайней мере его собеседник был светловолос и бесцеремонен. А его голос, больно бьющий висок, Зорон тоже уже где–то слышал… — Давай, открывай глазоньки, костолом, не засыпай, а то потом не разбудим. У меня самого с утра голова гудела, но я то выпил с вами совсем чуть–чуть.

— Эйран, отвяжись от доктора! — второй голос, который измученный разум Зорона наконец определил как голос Эйлин, донесся откуда то издалека.

— Ну должен же я познакомиться с человеком, заблевавшим мой любимый ковер, — ответил ей безжалостный мучитель, дергая болезного за подбородок. — Давай, приходи в себя. Ох уж этот доктор! Папаша ваш, сирра, славился в определенных кругах, тем, что мог выпить бокал варии залпом. Бокал! А ты сразу литрами начал! Ну кто так делает? Тебе с эйрийских морсов начинать надо было, а не с гарканьего крепкого пойла.

Шум голосов.

— Арджан, подай вон тот поднос. — Грохот гарканьих шагов, как от целого табуна вабари, эхом раздался в черепе доктора. Зорон невольно начал клониться влево, веки смыкались сами собой, но палач был тут как тут, и подхватил врачевателя за плечо.

— Зорон уже проснулся? — доктор раньше не замечал, что у Кирстен такой пронзительный голос.

— Да, его Эйран пытает, — доложила Эйлин.

К физическим страданиям Зорона добавились и моральные, когда потихоньку он стал осознавать, что лежит на ковре в комнате с темными стенами, напротив него открытое окно, из которого плещет солнечный свет, не давая сомкнуть веки. Опирается Зорон об дракона, а перед ним на корточках сидит светловолосый парень и зубоскалит. Еще и Кирстен где–то здесь. И отважная эйра. И Арджан. И наследница?

До Зорона дошел весь ужас его положения. Если она его в таком виде видела, то все, хоть вешайся иди!

— Так, хватит тискать Эхо, она тебе не нагийская танцовщица. Хотя, конечно, то, что ты проснулся с ней в обнимку после разгульной пьянки, придает определенное сходство… и делает тебя еще тем извращенцем, — раздражающий смешок, по ощущениям, шилом вошел в голову доктора и вышел из нее через второе ухо. — Давай, поднимайся.

Доктор проигнорировал протянутую руку измывающегося над ним светловолосого и встал, опираясь только на спину Эхо.

— Ну вот, хороший мальчик. Теперь двигай конечностями вперед. Раз–два, — парень, по виду сверстник доктора, но явно больше времени уделяющий физическим упражнениям, продолжал зубоскалить. Облачен он был только в штаны и чувство собственного превосходства. А выглядел одновременно и как ожившая девичья мечта, и воплощение презрительного слова «смазливый», которым мужчины нарекают обычно самых успешных своих конкурентов на поприще покорения противоположного пола.

— Пошел ты… — уставший доктор произнес длинную бранную фразу, которой обогатился во время своего путешествия с торговым караваном.

— Нет, ну вы слышали? Это точно тот «воспитанный, умный и корректный молодой человек», я цитирую, Эйлин, с которого ты предлагала мне брать пример? — светловолосый встал и перебросил полотенце через плечо.

Эйлин зашла в комнату, и Зорон закрыл лицо дрожащей рукой: не хотелось видеть её сейчас, и показывать собственное лицо, липкое и, наверняка, красное.

— Так, — заключила эйра, осмотрев доктора сверху донизу. — Арджан? — народу в комнате стало существенно больше за счет массивной фигуры гаркана. — Отнеси его к источнику, и приведи парня в порядок.

— Не–не–нет, — слабо засопротивлялся врачеватель.

Похмельный разум люда как раз подкинул воспоминание о том, что краснокожий имеет непосредственное отношение к его состоянию. Но на жалкие попытки Зорона спастись от «гарканьей помощи» никто внимания не обратил. Арджан, недолго мудрствуя, просто–напросто взвалил врачевательскую немощь на плечо.

— Ох, и длинные у него ноги! Да он повыше Арджана будет, ну, когда не в сложенном виде, — зафыркал светловолосый, явно не воспринимая доктора всерьез.

Зорон очнулся, только когда вокруг него заплескалась вода. Гаркан окунул врачевателя туда прямо в одежде и ушел, оставив одного. Зорон был искренне благодарен ему за это. Ледяная вода прочистила горящее сознание дока. Он пару раз погрузился с головой, а когда всплыл, обнаружил себя в маленькой комнате–пещере с низкими сводами, на которых отражалась голубая паутина бликов от воды. Сам он отмокал в маленьком «бассейне» с низкими бортами. Поплескавшись еще немного и умывшись, Зорон с трудом вытащил свое неожиданно отяжелевшее тело из воды и даже с первого раза встал.

Прыгая на одной ноге, он стянул мокрую одежду. Теперь можно сконцентрировать все вновь появившиеся силы на то, чтобы сообразить, что произошло. Но все, что док сумел выудить из памяти — это то, как зашел к Арджану, и тот предложил ему настойку. Морща лоб и хмурясь, Зорон даже название смог вспомнить. Вария. Слово откликнулось в желудке рвотным позывом. Доктор утешил себя тем, что его состояние всего–навсего похмелье. Он и обычное–то переносил с большим трудом, как и спиртное в принципе, а сейчас похмелье обогатилось новыми симптомами: головная боль и непреодолимое желание спать, дополнились тем, что доктор промахивался мимо предметов, будто глаза и руки не были в одной команде. Стены «пещеры» облагороженной деревянными панелями и теплым полом, качались вокруг него, но все же после купания стало легче.