Четыре Времени Мира. Город

Часть вторая. Глава первая. Наместник

Маленькая, наверняка хрустящая, аппетитная булочка с золоченым боком, посыпанная специями, ароматный кусок буженины, что плачет соком на ней, и кусочек сыра, венчающий эту божественную композицию. Еще никогда Зорон не вожделел что–либо так сильно, как этот шедевр кулинарной мысли. Можно сказать, он…

— Если вы считаете, сирра, что я поверю в эту вашу историю, то глубоко ошибаетесь. Откуда вы знали про подземный ход? — Грифойдер рыкнул на него, вырвав из мира вкусовых фантазий, где существовал только сам Зорон и лежащий на столе рядом с локтем стража порядка бутерброд, кокетливо полуприкрытый салфеткой.

— Я уже рассказал все, что мог, — вздохнул доктор, посылая бутерброду полный заинтересованности взгляд. После двух суток бдения и травяного сна он хотел есть, потреблять, питаться, а не признаваться в преступлении, в детали которого его не торопились посвящать. А грифойдер, явно был настроен довести дело до конца. Интересно, во время допросов бывает обеденный перерыв? Похоже, нет.

— Кому ты служишь, доктор? Кто надоумил тебя сделать все это? Грифойдер, несмотря на малый рост и голову, словно снятую с другого человека — так нелепо она смотрелась на тонкой цыплячьей шейке — старательно изображал из себя великого детектива. Интересно, подумал Зорон, если я встану, станет ли он подпрыгивать, чтобы сохранить авторитет?

Зорон уже смирился с тем, что его, вероятно, казнят, или, что хуже, отлучат от фамилии¹, но осознание неизбежности этого отрубило все чувства и страхи, будто отрезало. Единственное, что он испытывал — сильный голод и желание, чтобы все поскорее закончилось. Неважно чем. Просто закончилось, и его, наконец, оставили бы в покое. Доктор не считал себя ни героем, ни преступником, просто делал свою работу, но как это втолковать упрямому птичнику?

— Повторяю еще раз. Я никому не служу, и ни под чьим началом не состою. Все, что я рассказал, от начала до конца — правда. В мой дом пришла тень по имени Кирстен. Так она себя назвала, и рассказала о восстании теней. Все, что я делал далее — всего лишь попытка его предотвратить. Да, глупая, да необдуманная. Этого я не отрицаю.

— Вы поверили тени? Тени которую видели в первый раз? Которая бросилась на вас и пыталась прикончить?

Диалог повторялся минут пятнадцать. Те же вопросы, те же ответы, только чуть–чуть менялись интонации — голос грифойдера становился все более и более раздраженным. Дознаватель отказывался верить в рассказанную Зороном историю. Ну, его можно понять, печально заключил доктор, он и сам не поверил бы, что в природе встречаются такие простофили.

— Я пригородской, — вздохнул Зорон. — Может это и глупо, но в пригороде принято верить гостям. Даже если они слегка… эмоциональны при первой встрече. Тем более её аргументы показались мне достаточно весомыми.

«И острыми. Такие тонкие острые аргументы, в пару рядов» — добавил он про себя и улыбнулся. Надо же, всего пару месяцев назад он крайне распереживался бы из–за неверно заполненной истории больного.

— То есть, вы непричастны к заговору против Наместника? — голос грифойдера стал обманчиво мягок.

— Нет, — с нажимом произнес Зорон.

— И не знакомы ни с кем, кто знал о восстании, кроме этой якобы Кирстен?

— Именно.

— Вы понимаете, что, не сдавая своих подельников, роете себе яму? — грифойдер хмурился.

Бутерброд пах. Вряд ли пытка едой входила в планы грифойдера, он просто не стал убирать свой стол, когда Зорона привели и посадили напротив. Сорвали парню обед, вот он и бесится, аж костяшки пальцев побелели от злости.

Нет, Зорон не собирался признаваться в том, что не совершал, да и, решил он, опыта у грифойдера в допросах явно маловато. Вот, помнится, он как–то три часа выспрашивал, выведывал и таки узнал, что именно съела дочка рыбака, прежде чем слечь с отравлением и рыжей сыпью. Через какие сложные взаимоотношения пришлось продираться, прежде чем распутать этот таинственный, практически детективный клубок! Э–эх…

— Я прожил возле ямы всю свою жизнь. Имею о них некоторое представление, — немного невпопад ответил доктор, улыбнувшись. — Мне больше нечего сказать. Я сделал только то, что должен был сделать, как врачеватель и Зорон. Но вы, грифойдер, и наверняка знаете… я был прав насчет восстания?

Он ничего не ответил, только нахмурился. Зорон был прав и видел это. Ему даже не нужен был ответ. Достаточно того, что дознаватель не сказал «нет», или не отказался вовсе давать доктору, якобы преступнику, такую информацию. А грифойдер смолчал. Зорон прикрыл глаза, откидываясь на спинку стула и чувствуя как по телу приятным теплом разливается облегчение. Допрашивающий явно боролся с присущим большинству представителей этой профессии чувством справедливости и должностными инструкциями. Возможно Кирстен и обманула Зорона, провела, использовала в своих целях, но пользу Городу он принес однозначно. Что еще нужно для счастья?

Разве, что бутерброд.

Дознаватели тем временем сменяли друг друга. Настырного грифойдера заменила флегматичная грифая. Зорон рассказал даме свою биографию лет этак с четырех, грифая все тщательно записала, не задавая лишних вопросов, и ушла, оставив его одного. Пытаясь унять мыслями чувство голода, Зорон начал размышлять о том, насколько непредсказуемой бывает жизнь. Еще позавчера он был всего лишь позабытым доктором из пригорода, и считал свое положение просто ужасным: застрял в центре Города без перспектив и средств к существованию, а сегодня, будучи в центре внимания, он посчитал бы такой расклад просто чудесным. Все случившееся казалось дурным сном, маревом, каким–то безумным и странным поворотом судьбы, абсолютно не вписывающимся в его спокойную и размеренную жизнь. Запертый в чужом кабинете, который словно состоял из углов и закрытых ящиков, доктор мучился неизвестностью. Все эти вопросы, крики, мягкие уговоры птичников–дознавателей привели его к выводу, что грифойдеры и сами не знают, в чем конкретно обвинять. Похоже, Зорона просто закрыли в управлении на всякий случай, от греха подальше, пока не уляжется буря, и по его душу не придет кто–то статусом повыше.

От нечего делать, доктор встал, размял затекшие мышцы и начал мерить кабинет длинными шагами. Снаружи управление он успел рассмотреть только мельком — настолько быстро его промчали под локти по коридорам главного грифойдерского"гнезда" города. Нос щекотал своеобразный запах птичьего пера.

В замке повернулся ключ.

Зорон сел на место и положил руки на стол на холодную столешницу ладонями вниз, как требовали предыдущие его собеседники. Сейчас придется заново отвечать на все те же вопросы! Ему уже все окончательно осточертело, но если в первый допрос он волновался, даже слегка подрагивали руки — невероятная по силе эмоция по его меркам, то сейчас по сути было безразлично, что случится дальше.

В дверь сначала прошел обтянутый замшей живот, а после и его обладатель.

Есть особая порода людей. Такие встречаются крайне редко и практически не попадаются в обыденной жизни, мы сталкиваемся с ним мельком, проходим мимо, но помним потом годами. В книгах эйр по медицине, очень путанных, абстрактных и скорее поэтичных, чем наполненных полезными фактами, упоминается эта особенность некоторых представителей человеческой расы. Он был словно наполнен теплом и сиянием, как лампа с иридами. Большой, грузный, весь будто вылепленный из рыжей мягкой глины. Тяжелые волосы, борода и выражение абсолютного спокойствия на лишенном возраста лице. Он с видимым усилием протолкнул свое тело внутрь кабинета, и тут же обернулся, потребовав две чашки чая и что нибудь перекусить для гостя.

Вот так неожиданность! Зорон, оказывается, уже не предатель, и не преступник, а гость? Доктор недоумевал. Неужели он привлек внимание главного грифойдера? Кстати, кто у них главный? Зорон напрочь забыл иерархию птичников, смутно помнил лишь про деление на ранги и что–то такое про кодекс. В Яме нет грифойдеров, все вопросы решаются между собой, через старосту, либо через пригородской совет.

— Прошу прощения, доктор Зорон, мои подчиненные бывают крайне невнимательны. Надо сказать, ваше воспитание впечатляет. Никогда бы не подумал, что у Зорона получится такой спокойный сын. Или это такой вид сыновьего бунта против буйного родителя?

— Отец давно бы уже выпрыгнул в окно, и поднимал народное восстание против грифойдерского произвола, — усмехнулся доктор, удивившись проницательности собеседника. Да, он, пожалуй, прав, непробиваемая холодность и воспитанность Зорона–младшего — не что иное, как завуалированный протест.

— А вы мне нравитесь, юный сирра! Должен признать, в умении произвести первое впечатление вы обошли старшего Зорона на пару очков. Как же вас занесло во всю эту грязную кучу политических интриг? Кстати, угощайтесь.

Зорон лишь пожал плечам. Его первый мучитель, тот самый, с несоразмерно большой головой, настороженно поглядывая на нового Зоронова собеседника, принес им чай и необычное угощение — полоски сушеного мяса вперемешку с соленым печеньем. Не дожидаясь повторного приглашения, как это было принято в пригороде, доктор сразу же принялся за еду.

— Принесите мне все протоколы и бумажки на Зорона которые вы тут настрочили в мое отсутствие. Живо, — бородач даже не посмотрел в сторону двери. Но, судя по стуку и поспешным шагам, его поручение тут же принялись выполнять. Да кто же он такой? — А теперь расскажите мне вкратце, сира Зорон, что все–таки произошло.

Смочив горло чаем, доктор очень сжато поведал историю своей глупости этому крайне обаятельному здоровяку. Его собеседник кивал практически после каждого слова и после завершения речи резюмировал:

— Вы все сделали абсолютно правильно, Зорон. От лица всей Площади да и Города приношу вам благодарность. Ваш арест — ошибка, которой не должно было случиться.

— Я бы предпочел вернуться к себе в пригород и, желательно, все еще Зороном, — хмыкнул доктор. Тщеславие ему не было присуще. Флегматичность, занудство, черствость, чистоплюйство и лень — да, он сознавал это. Но не тщеславие. Не тот крючок, на который его можно поймать.

— Понимаю, — грифойдер на секунду прикрыл глаза, но когда на стол легла кипа исписанных листов, повторно шугнул подчиненного одним только взглядом, порвал протоколы на мелкие клочки, и бросил весь этот бумажный сор в весело потрескивающее пламя камина. — Я сейчас напишу три приказа. Подпишу, и оставлю место под вашу заверяющую подпись, которая и приведет приказ в исполнение.

Доктор молча слушал скрип пера по пергаменту, с трудом преодолевая соблазн воспользоваться своим ростом и заглянуть в заполняемый лист.

— У меня с утра было несколько крайне интересных встреч, касаемо вас, доктор Зорон.

Он писал очень быстро, уверенным, размашистым почерком. Зорон тут же сделал вывод, что передо ним чиновник: виден опыт в скором заполнении бумаг. Но отец, что как рыба в воде чувствовал себя в политике Города ни разу не заикался о чиновнике столь влиятельном, что мог так вольно чувствовать себя в управлении. Чиновники вообще побаивались птичников по его словам, ведь перед законами Города все равны. Но, оказалось, кое–кто все–таки ровнее.