Когда луна окрасится в алый

– Он действительно молод, пожалуй, ему нет и двадцати пяти. Силен. И умен. Не особо поддается чужому влиянию и, кажется, больше думает, чем действует, – в итоге выдал вердикт Оота, благодарно принимая чай. – Вот, он оставил.

Немного дрожащей рукой каннуси отвязал от пояса и протянул аккуратный мешочек, в котором Генко быстро узнала талисман-омамори, и несколько листов, исписанных изящной каллиграфией – офуда. Взяв их в руки, Генко тут же зашипела: обереги обожгли пальцы, но не смогли сильно повредить. Однако даже тот факт, что она получила пусть небольшой, но ожог, свидетельствовал о значительной силе оммёдзи.

– А он хорош. – Генко покрутила в руках омамори, отмечая тонкость шелка и четкость вышитых символов.

Проворно развязав узелки на мешочке, она, продолжая обжигаться, достала небольшой листочек-оберег. Все тем же идеальным почерком на высококачественной бумаге алой киноварью, яркой, как кровь на снегу, было выведено заклинание от злых духов. В случае если на владельца омамори нападет особенно сильный ёкай или даже они, заклинание сможет уберечь хозяина от незавидной участи, правда, только один раз.

С грацией, свойственной скорее кошкам, чем лисицам, Генко встала и по-хозяйски направилась за бумагой, чернилами и кистью. Оота молча потягивал чай, искоса посматривая на оставленные офуда. Генко славилась своей каллиграфией, и могло показаться, что обереги создавала она, настолько уверенными и четкими движениями были нанесены штрихи заклинаний.

– Советую развесить офуда по территории храма. Оммёдзи действительно талантлив, талисманы будут работать как следует и в случае чего защитят вас. Дай поручение мико после того, как я уйду, – растирая на чернильном камне палочку твердой туши, произнесла Генко. Когда оттенок ее устроил, кицунэ расстелила бумагу для каллиграфии, закрепив ее металлическими планками на столике, и взяла в руки кисть, постучала ею по подбородку, размышляя над тем, что именно написать.

– Моя госпожа? – Допив чай, каннуси заинтересованно посмотрел на Генко, которая все никак не могла определиться.

– Подожди немного, Джуничи-кун.

Она улыбнулась, уверенно обмакнула кисть в чернила и точным, выверенным движением нанесла первый штрих, желая оставить маленькое послание оммёдзи. Оота терпеливо ждал, впрочем, ничего другого ему и не оставалось. Генко же еще несколько раз обмакивала кисть в тушь, выписывая иероглифы быстрыми, но аккуратными мазками, не забывая придерживать рукав искусно вышитого кимоно.

Спустя некоторое время Генко наконец выровнялась и удовлетворенно посмотрела на написанное. Кивнув самой себе, она довольно улыбнулась и повернулась к Ооте, мягким движением положив кисть на чернильный камень и убедившись, что та не укатится на оставленные ею записи.

– Передашь это оммёдзи, если я не смогу его встретить сегодня, хорошо? Хотя… – протянула Генко задумчиво. – Даже если встречу, все равно передай. Таланты не следует хоронить, даже если они могут обернуться против тебя же. Тут небольшие подсказки, как сделать талисманы лучше.

И без того узкие глаза Ооты превратились в две щелочки, недоверчиво глядя на кицунэ. Он потрясенно открывал и закрывал рот, как не успевшая за отливом рыба, не в состоянии поверить в то, что только что услышал.

– Моя госпожа!.. – Отчаяние так отчетливо звучало в его голосе, что Генко на мгновение стало жаль Ооту, но она быстро подавила это чувство, предпочтя избавить старика от беспочвенных страданий, чем самой убиваться из-за того, что ранила его сердце.

– Джуничи-кун, не думаешь ли ты, что я оставила ему подробности о том, как убить меня? Здесь лишь заметки, благодаря которым можно улучшить сделанные им талисманы. Меня они будут жечь сильнее, но зато их магия не рассеется после одного использования.

Генко закатила глаза, увидев, с каким облегчением выдохнул каннуси. Поза стала расслабленной, а появившийся в глазах страх растворялся, по мере того как Оота больше рассуждал над словами Генко.

– Вам точно не навредят эти знания в будущем, моя госпожа?

– Ох, малыш Джуничи. – Генко позволила себе добавить в улыбку нотки покровительства и родительской усталости, что смотрелись на юном лице не совсем уместно. – Ты порой слишком много думаешь. Ни одно из заклинаний этого оммёдзи на мне не сработает.

– Что? – растерянно и как-то беспомощно спросил Оота.

– Я же слуга Инари-сама, одной из тех богов, кому этот оммёдзи служит.

– Но вы обожглись…

– Только потому, что сейчас я в изгнании. Любая другая девятихвостая лиса могла бы лишиться руки, а я лишь опалила пальцы, которые, к слову, уже вновь в полном порядке.

Чтобы подтвердить свои слова, Генко подняла руки, демонстрируя аккуратные и абсолютно здоровые ладони. Оота тяжело вздохнул, покачал головой и поклонился кицунэ, выражая смирение перед ее действиями. Генко отмахнулась от поклона, но предпочла задать вопрос:

– Где сейчас оммёдзи?

– Он отправился на гору, где убили Ясуо-сан, – тут же ответил каннуси, явно ожидавший этого вопроса. – Он хотел лично убедиться в вашей невиновности и узнать причины нападения на Ясуо-сан.

– Причина одна – они было скучно, – раздраженно фыркнула Генко, решив оставить некоторые подробности при себе.

Оота молчал, только внимательно смотрел на кицунэ, глаза которой опасно сузились, когда она вспомнила они. Демон, сумевший вторгнуться на ее территорию. Следует отправить больше яко на границы ее владений. Вдруг еще какие внезапные гости решат порезвиться на этих землях.

Не говоря ни слова, Генко поклонилась Ооте в знак прощания и, получив ответный поклон, выскользнула за дверь, обращаясь лисой. Мико проводили кицунэ любопытными взглядами, но смолчали, уже привыкшие к ее выходкам. Одна из мико тут же устремилась к дому каннуси, точно зная, что там следует навести порядок, а оставшиеся две поторопились закрыть храмовые ворота.

Все знали: поспешный уход лисицы без поддразнивания служительниц Инари-ками-сама не сулил ничего хорошего.