Завтрашний царь. Том 2

Безымень

В Выскиреге много колодцев.

Есть питьевые. Туда трещинами течёт влага с капельников, с залежей снега, венчающего утёсы.

Есть сущие пропасти, что уходят на страшную глубину и сообщаются с морем. Вековечный Киян размеренно дышит, вода в нём, как говорят выскирегцы, заживает и западает. Когда меняется прилив, морские колодцы возмущаются и бурлят. Толкучая зыбь слагает на поверхности почти различимые лики. Перетекая подземными дудками, вода ревёт, свищет, рокочет… вещает почти человеческими голосами.

К морским колодцам девки ходят гадать о суженых.

Вглядываясь, как в туманное зеркало, в тёмную неспокойную воду, силятся рассмотреть мужской облик у себя за плечом. Слушают зыки в глубине: вдруг да имечко прозвучит?..

– Звали её Сватавой, – рассказывал Сибир. – Матушка говорила, на старом языке это «приносящая счастье». Хороша была – глаз не отвесть! Сама рыбацкая дочерь, а сговорили её за справного зверобоя, он на дальние острова с ватагой ходил. Сказывают, не токмо волей родительской плат внахмурочку повязала. Рада-радёшенька была доброго молодца обнимать. И вот уж и рубахи посадские сшила, вот уж и рукобитье свершили… да тут пала с островов буря. Расходился Владыка Морской, острогу воздел!.. И вынесло к Ожерелью дощечки от жениховой лодьи. Оно, Ожерелье наше, о ту пору впрямь зелёное красовалось. Песок белый, чистый, волнами умытый. Я мальчишкой туда под парусом плавал, берега жемчужные помню.

Сибир нёс цельную волоху, снятую с белого оботура. Ту самую, что стелили царевичам для выхода к хасинским гостям. Царевна Змеда так пристально слушала о намеченном гадании, что Эльбиз загорелась: «А пошли с нами, сестрица? Вдруг тоже лицо разглядишь, имя услышишь?»

«Нет, нет, – отреклась Змеда. – Куда мне…» И заробела пойти. Однако меховую шкуру дала, попросив рассказать потом, что колодец откроет.

– А я слышала, – вставила Эльбиз, – не дощечки там были. Выловили рыбу острорыла, брюхо взрезали, а в брюхе отъеденная рука со знакомым кольцом!

Сибир переложил громоздкий свёрток с плеча на плечо. С кем спорить взялась! Он-то выскирегским легендам от колыбели внимал!

– Люди, государыня, что угодно соврут для пущего страха. Их слушать, вечорнего случая не узнаешь, ветхость старобытную и подавно! Не глотали рыбы ничьих рук, как есть обломки прибило. Померкла Сватава… побежала не глядючи… и то ли сиганула в колодезь, то ли оступилась… городьбу над устьем потом только сложили. Так и не сыскали бедную девку, отлив был, утянуло водой незнамо куда.

– Сама прыгнула! – решила царевна. – Это с мостика оступиться можно, умом помрачась. А в глубокую пещеру случайно не забежишь, не улица проходная.

Извилистый ход в самом деле всё время спускался, и притом круто.

– Я ещё слышала, собачка у Сватавы была, – сказала Нерыжень. – Выть ходила к колодезю. Потом тоже пропала.

– И теперь людям, кто лишнее гадает, далёкий лай слышится. Остерегает, – кивнул Сибир. – Ну так вот. Собрали бедной Сватаве пир поминальный… тут пропавший жених в дверь и вошёл. Оказалось, чужой корабль ватажников спас. Узнал про невесту, весь белый стал. Ввадился посиживать у колодезя, по имени звать. Так с горя и зачах. А вскорости примечать стали, что колодезь правду вещает, когда спрашивают о сердечных делах.

Порядчики, друзья Сибира, загодя проследили, чтобы к месту гадания не совался праздный народ. Пещера, с её вечными сквозняками из бездны, прежде была глухим закоулком, какими изобиловал Выскирег. Пол – глыба на глыбе, сверху каменные сосульки. Со времён «Приносящей счастье» люди здесь устроили почти храм. Выгладили свод, убрали обломки, огородили кладкой устье провала…

Царевна сразу подбежала к колодцу, глянула за край, прислушалась. Внизу не слыхать было никакого движения, даже плеска. Лишь негромко, однозвучно пел сквозной ветер. Это значило, что до поверхности, могущей что-нибудь показать, было много саженей. Эльбиз вытянула руку со светильником, но ничего не увидела. Отвесную дудку заполняла густая, как кисель, тьма.

Сибир тоже подошёл, посмотрел, удивился:

– А пора бы приливу.

Эльбиз отвернулась, стала хмуро смотреть на устье прогона, которым они сюда пришли.

– Всё зря! – сказала она. – Это знак мне! О чём гадать собралась, если всё уже решено!

Досадное восклицание рассыпалось отзвуками. В одной стене заплакало, в другой – засмеялось. Тени камней изготовились восстать провидицами с шёлковыми повязками на глазах. Вещий колодец любил почтительную тишину.

– Решено будет, когда решат. А пока – вилами на воде, – вполголоса возразила Нерыжень. – Не сворачивать стать, коли пришли.

Сибир разостлал волоху – хвостом к колодцу, мордой прочь. Девки сели, прижались. Сибир длинным чапельником обвёл обережный круг и сам ступил внутрь, потому что Сватава бывала щедра, бывала строга, бывала проказлива.

– Мы же сегодня не смеялись, не веселились? – шёпотом понадеялась царевна.

Нерыжень подтвердила:

– Воды грязной не лили, золу на улицу не метали.

– Дров не пилили.

– Ещё и блинов напекли Сватаве на онученьки, чтобы ей сети не подворачивать.

– А если спросит, сколько звёзд на небе?..

Обе помнили чудесный шар Тадги, но бесплотный дух ждёт заветного слова, и верный ответ был:

– Звёзд – сколько шерстинок на боку у чёрной коровы, а другого счёта им нету.

Сибир вытряхнул белёный столешник, накрыл девок. Если Сватава явится гневная, вместо гадальщиц ей предстанет сугроб.

– А ты спрашивать будешь? – прошептала царевна.

– На что мне, – тихо ответила Нерыжень. – Ты иголка, я нитка.

В недрах колодца явственно зашумело.

– Прилив поспевает! – встрепенулась Эльбиз. – Сватава идёт!

Вскочила, бросилась смотреть. Переступила бы круг, да Нерыжень поймала за пояс, утянула назад.

– Ну тебя! – рассердилась царевна. – Как отсюда что-то увидеть?

– Отсюда все смотрят. Всё видят, кому суждено.

– Я…

– Ты, свет, зачурайся сразу. Помнишь? «Чур сего места!» А то вместо ответа безыменя узришь, призрака страшного.

– Это не полая вода ещё, – разрешил девичьи споры Сибир. – Так, маниха.

Шум в колодце улёгся.

Все напряжённо слушали…

Тщетно.

– Ты бы, государыня, в блине, как в личине, дырки для глаз проела, – шёпотом посоветовал Сибир. – Люди бают, если сквозь них смотреть, вернее показывается.

Царевна развернула деревянное блюдце с блинами.

– На кого гадать будешь? – спросила Нерыжень.

– Не знаю.

– Как так?

– Сама твердишь, не решено! Облик узреть попрошу. Голос услышать…

– Топтама отменный воин, – глядя в сторону, задумалась витяжница. – Молод, статен, пригож. Перед Мартхе открываясь, дивное везение поминал. О чём это он?

– О том, что знатные хасины брак творят дважды. Старшую жену мальчишке даёт отец. Женит сына ради богатства и воинского союза. – Эльбиз примерилась к блину, выкусила отверстие, словно в драке зубами клок вырвала. – А меньшицу… для услады сердечной… он уже сам домой ведёт.

В колодце взревело.

Неровными всхлипами, вздохами, свистящими вскриками.

Эльбиз выронила блин, снова рванулась.

На сей раз Нерыжень была наготове, не дала сбросить столешник.

– Ишь, – сказал Сибир. – Лает будто.

Только у несчастной Сватавы, согласно легенде, сучоночка была маленькая, пушистая, крыс в норах ловить. А тут грозно рявкал коренник из упряжки! Сторожевой волкодав!

Мороз по плечам!..

– Собачка, собачка, ты оттуда залай, куда мне замуж идти… – прошептала Эльбиз.

Пустая надежда. Голос прилива дробился о свод, звучал со всех сторон сразу. Отколь громче – не разберёшь.

«Вот и всё. Вот и спросила…»

Словно в насмешку, лай начал отдаляться и смолк. Прибылая вода как будто споткнулась… задумалась… схлынула.

Сибир недоумённо собрал в кулак бороду. Как так? Все приметы обещали новцовый прилив. Такой, выше которого не бывает.

Нерыжень обняла поникшую царевну, украдкой глянула на рынду. Сибир виновато покачал головой. Ждать более нечего. Спустить в колодец подношение, кланяясь неведомой могиле Сватавы… да и уходить поздорову.

Царевна всё сидела, держа в руках блин с единственным отверстием. Нерыжень поднялась, бережно свернула столешник. Сибир начал стирать охранительный круг, возвращая себя и спутниц привычному миру.

Эльбиз встала последней. Криво улыбнулась, губы дрожали.

– Не задались гаданюшки, – выговорила с усилием. – Ладно! Что было, мы видели. Что будет – увидим.

Сибир свернул белую оботурью волоху.

– А ещё быва ходит, – проворчал он, – будто горный государь сам с Беды сирота… при старике возрастал. Врут, что ли?

– Привирают, – коротко ответила Нерыжень.

– Между Баной и Газдаром, отцом гостя нашего, была кровь, – ставя на полотенце плошку с блинами, тихо и безразлично проговорила Эльбиз. – Род на род. Бана хотел примириться и однажды похитил сына Газдара.

– Вот это примирение, – удивился Сибир.

Царевна пожала плечами:

– Таков их обряд. Бана растил Горзе в своём доме, чтобы вернуть отцу гордого воина с оружием, богатым доспехом и боевыми кутасами и на том скончать месть. Не успел, Беда помешала. Где стояли башни Газдара, теперь озеро подо льдом. Бана поклонился молодому шагаду и…

Пещеру качнуло.

С тяжким скрежетом подвинулись камни.

Далёкий гром прокатился сквозь скальное основание Выскирега, отдаваясь не в ушах, а прямо в груди.

– Море пришло!.. – ахнул Сибир.

Сын кружевницы первым сообразил, что творилось. И какая погибель шагала пещерами вместе с великой волной.

Дальше он не думал, он вершил должное.

Мигом подхватил на руки царевну.

Кинулся вон, к ходу наверх.

Пропадай блюдо с блинами, пропадай многоценная волоха, шитый столешник! Голову унести бы!

Нерыжень вздёрнула подол – и только замелькали ноги в мягких сапожках. Тени от фонаря ломались на неровных стенах.

Глядя через плечо Сибира, Эльбиз увидела, как из колодца вырвался водяной столб.

Взмыл до потолка. Снопом пены, косматым облаком брызг…

Завис на мгновение…

Сложился в подобие человека, безобразное, зловещее, жуткое…

Простёр к царевне руки в струящихся рукавах…

И рухнул, погасив брошенный у колодца светильник.

Вода хлестала неудержимым потоком, заливая пещеру.