Завтрашний царь. Том 2

Во сне и наяву

Светел не пошёл ночевать в оболок. Улёгся под боком у коренника, привычно выпростав руки из рукавов обширного кожуха. Устав за день, он думал, что сразу провалится в сон, но не получилось.

Слишком много мыслей стронули рассказы Кербоги.

Они текли и текли, как поток снега, и выбраться не удавалось.

Он спросил скомороха, кто правил Глызином. Сидел ли царевич, как в Шегардае.

«Не по сану почёт, – усмехнулся Кербога. – На что праведный мирному городку, на что городок праведному? Здесь сидел всего лишь кровнорождённый».

«Это ещё кто?»

«Боковой росток царского древа. Его звали Аргро».

«И что он?»

«Когда над Глызином сомкнулась зима, горожане обратились к наместнику за водительством. Они поднялись сюда, в крепость, но Аргро с ближниками успел оставить Голомяную Вежу. Его дальнейшая участь неведома никому».

– Встречу, шею сверну, – вслух пообещал Светел.

Благо здесь лишь оботуры могли слышать его.

Позже он всё-таки задремал.

Он никогда не встречал хасинов, не знал, как они выглядели. Поэтому из темноты сна подбиралось что-то неназванное, жуткое. А прямо перед Светелом торчала клетка. Толстые железные прутья в лезвиях и шипах.

И Сквара в клетке.

Брат молчал, грустно улыбаясь ему.

Светел лихорадочно дёргал то один прут, то другой… Они поддавались, дразня, и тут же норовили пронзить, взрезать беззащитное тело.

Светел пытался сломать их, раздвинуть, вывернуть силой, но копья с ножами на то и делаются, чтобы в полный хват не схватить.

Отчаявшись, он бросился за латными рукавицами, потому что во сне у них были железные наладонники вместо ремённых, но рукавицы затерялись в снегу, ибо Светел не исполнил приказа.

А Сквара всё молчал, лишь безотрывно смотрел на него, приветствуя и прощаясь.

Как легко было хлестать языком перед Кербогой! А на деле…

Он схватил кольчугу, бросил на прутья и налёг изо всех сил. Кованое плетение прорвалось, как холстина, колючки и зубья впились в ладони, Светел зарычал, отказываясь отступать…

Его разбудил страшный крик, раздавшийся в скоморошне:

– Шара-а-а-ап!..

Кричала Лаука.

Когда открылась дверь болочка, Светел уже стоял, проталкивая голову сквозь ворот. Кербога выскочил растрёпанный, сам на себя непохожий:

– Я полено в очажок… а оно… зелёными струйками!

– Что?.. – ошалело спросил Светел. Хотя на самом деле всё понял. Видал он эти зелёные пламена. Ими братейка-огонь даёт людям предупреждение: близится нечто из-за пределов явного мира…

Наружу, неся пучок сухих веточек, лез Гудим.

– Похоже, – чуть окрепшим голосом произнёс Кербога, – сейчас мы узнаем, отчего люди этих мест сторонятся…

Вдвоём со Светелом они вытащили из скоморошни жаровню. Лауку Светел даже не увидел, она всхлипывала где-то в углу, забившись под ворох одеял и одежды. Её не утешали, было некогда. Кербога вытряхнул на каменный пол живые угли – и лопатой, ногами, чем попало стал выкладывать святой круг, отвоёвывая кусок начертанной Андархайны. От углей восходили язычки жара, действительно отливавшие зеленью. Замкнув огород, Гудим обошёл его, неся тлеющий веничек. Немые уста шептали молитву, в воздухе кольцом повис дым, пахнувший можжевелом.

Светел чуть не порвал обледенелые шнуры, вскрывая поклажу. Каждому своё место в бою. Жрецы взывали к святому, его надежда была на честную сталь. С мечами в руках стало спокойней. Светел затеял воинское правило, дающее напужку пришлецам из сумежья, – и тут сзади вновь бухнула дверь. Выпрыгнула канатная плясунья. Белые глаза по блюдцу, распахнутый рот! Лаука полоумно бросилась бежать, не обращая внимания на рдеющую черту. Пришлось бросать мечи, ловить девку. Водворять, бьющуюся, в болочок…

Только оботуры лежали себе, в недоумении наблюдая за суетой.

Розовое небо давно погасло, узкие окна залило едва различимое тускло-серебряное сияние.

Свет углей умирал, зато тьма возле стен становилась как бы плотнее.

Потом в ней начали открываться глаза.

Там и тут…

Ещё и ещё…

Медленно проступали головы, плечи, руки, тела…

Мертвецы Глызина пришли за водительством.

Совсем так, как приходили сюда живыми.

Мужчин почти не было. Старики и старухи, матери с детьми у подолов…

Серые от бесконечного холода, измождённые ожиданием.

Сколько их стояло кругом, триста тридцать три или нет, Светел не сосчитал. Он только видел, что бесплотным не было дела до Кербоги с Гудимом, возносивших ревностную хвалу. Мёртвый Глызин смотрел на того, в чьих жилах пылала царская кровь.

Молчал…

Надеялся…

Ждал…

У Светела сами собой поникли руки с мечами. Кому вздумал грозить? Детям, уповающим на отца?..

Ему довольно топнуть ногой, как он умеет.

И расточатся, беспомощные.

Светел положил клинки. Пропустил мимо ушей тревожный возглас Кербоги. Вышел к самому кругу.

Отдал воинский поклон, суровый и строгий. Преклонил колено.

Глаза жгло.

– Господин преславный Глызин… – тихо произнёс он по-андархски, потупив глаза, болезненно стыдясь нечистого выговора. – Мой родич бежал от вас в час нужды. В сём он крив. И я с ним…

Круг, разделивший мёртвое и живое, ещё тлел, но что-то неосязаемо коснулось волос. Светел поднял голову. Прямо перед ним стояла женщина, полная спокойной властности, чем-то похожая на бабушку Ергу Корениху. «Ну вот как так получается? Пока жизнь сытая да весёлая, главенствуют спесивцы-мужи. А как беда и погибель, тут же все заботы на баб…»

– Матерь Глызина, – прошептал он сквозь рваный ком вины, отчаяния и срама. – Позволь мне… Я укажу путь…

Она ответила просто и коротко:

«Веди нас, Аодх из рода царей».

– Присмотрись, матерь… Ты видишь впереди мост?

Меркнущие отсветы углей, прежде отчётливо изумрудные, словно потеплели, налились прозрачным золотым жаром. Искры лёгкими роями понеслись под своды, к стрельчатым прорезям в небо. В воздухе ткалось подобие гати, зыбкой и несокрушимой, словно надежда. Женщина прищурилась, всматриваясь в даль. Ей было открыто больше, чем Светелу. Для него страна за мостом была подёрнута дымкой.

Матерь кивнула, обернувшись к своим.

Сироты Глызина потянулись на мост, уводивший через снега и неусыпучие топи, через Нёглу небесную и земную. Толпа теней двинулась сперва робко, потом всё уверенней.

Детницы, покинутые струсившими мужьями. Старики, не вырастившие надёжных сынов…

Народ, брошенный кровнорождённым ублюдком.

Слабые, не дождавшиеся защиты сильных.

Немногие сильные, отдавшие себя без остатка.

Они плыли мимо Светела к покою и теплу, неизведанному при жизни. Матерь Глызина с улыбкой андархской провидицы смотрела им вслед и, кажется, пересчитывала.

– А ты? – спросил Светел.

«Будь благословен, Аодх из рода царей. Теперь я знаю дорогу. Пожалуй, я немного повременю здесь, вдруг ещё кто-то придёт».

– Шара-а-ап!

Жуткий крик снова отдался в стенах, сопровождаемый бешеным лязгом железа. Гудим выронил курящийся веничек. Прыжком взвился Светел, тяжеловесно вскочили сонные оботуры.

Лаука, которую не сообразили связать, вывалилась из скоморошни, как из мыльни в студёное озеро, – в чём мать родила. Истошно вопя, колотя в сковородку, кривляясь, она исконным женским обыком пыталась гнать зло. Только бабы в священном и яростном неподобии замыкают хранительную черту. А Лауку, гонимую ужасом, опять тянуло за круг.

Канатная плясунья была на диво сильной и вёрткой. Кое-как втроём её усмирили, спеленали чьим-то плащом… Она наконец обмякла, расплакалась.

Угли совсем утратили жар, осыпались неровными кучками пепла. Слабенький свет жил лишь на концах душистых прутьев, тлевших в веничке Гудима. Светел, досадуя, напряг зрение. Где матерь Глызина, не скрылась ли оскорблённая тень?

Её и впрямь не было. Перед Светелом стояли иные.

Те, кого он никак не ожидал встретить здесь.

Неподвластные ледяной тьме… сотканные рассветным туманом…

Отец Аодх. Мама Аэксинэй. Атя Жог, дедушка Единец. Льнущий к ним Зыка. И Смуроха, чьи гордые крылья обвела тонкая ниточка солнца…

Они были где-то невероятно далеко и в то же время прямо здесь, рядом…

Кажется, тело Светела осталось на месте, душа же рванулась и полетела, отринув плотское бремя. Круг, возведённый жрецами, оказался могуществен. Светел ударился в него, как дикая птица. Воля смертных могла распоясать славящих Правосудную, но ей самой дела не было до людских низложений. Круг лопнул со звоном, уступив лишь третьему приступу.

Маленький Аодх изо всех сил бежал к родным светлым теням, тянул ручонки, заливался пронзительными слезами… И не мог добежать. Они были по-прежнему рядом – и непостижимо, недосягаемо далеко.

«Помедли, сын. Твоя судьба ещё не исполнена…»

Они гордились им, они улыбались ему. Потом всё начало расплываться. Светел только заметил, что меж озарённых не было Сквары, и словно бы до предела натянутая тетива отбросила его назад, а утренний свет унёсся прочь, прочь.

Два немолодых скомороха испуганно тормошили витязя, обмякшего у саней.

– Сила – уму могила, – с облегчением ругнулся Кербога, когда Светел открыл глаза, разумные, ясные, почему-то мокрые. – На каторге под кнутами себя не трудят, как ты! Изнеможешь, дурень, куда мы все без тебя?