Завтрашний царь. Том 2

Царские ножки

Эрелиса, ломавшего целик перед головными санями, догнал Невлин:

– Мой государь…

– Что тебе, сын Сиге?

Боярин тяжело переводил дух. Когда-то он слыл неутомимым, в его лыжном ходе до сих пор ощущалась сноровка, но совсем не было силы.

– Мой государь утруждает себя ради подданных, укрепляя их решимость в пути. Но может быть, государь вспомнит, что в Шегардае люди хотят узреть величество… славу и власть… Не усталого походника, накусанного морозом…

– Стяжать славу мне ещё предстоит, добрый Невлин. А вот то, что я с ними тропил, люди запомнят. Тебе же, друг мой, следовало бы дать себе щаду. Кто скажет мне слово мудрости, если ты разболеешься?

«Как бедный Мартхе, едва не убитый моим гневом… обращённым даже не на него…»

– Долг витязя – сопутствовать государю. – Невлин кое-как выровнял дыхание. – Прости, сын Эдарга, этот слуга дома праведных знает, что ты и без его советов станешь таким же верным заступником обычаев и вольностей Шегардая, каким был твой отец…

В дороге люди сближаются. Тяготы и труды истирают различия сана и возраста, но к Невлину это не относилось. Лапки Эрелиса размеренно хрустели ледяной коркой.

– И поэтому ты мне всё растолковываешь многократно. Боишься, что не пойму…

– Государь!..

– …а и поняв, не приму. Говори уже, высокоимённый. Зря ли ты надсаживался, поспешая за мной!

Эльбиз, сопровождаемая Нерыженью, поглядывала на них издали.

– Нас отпустили из Выскирега, а сворку оставили, – задумчиво говорила царевна. – Боярыня Алуша меня извела кротостью андархских голубок. Зарежу!

Нерыжень рассмеялась:

– Вагурку пожалей…

Когда Невлин, кланяясь, отошёл, Эльбиз подбежала к брату:

– С чем в этот раз приставал?

– С выбранницей шегардайской. Чтобы я старшин не обидел и принял девку на ложе. А там, глядишь, кровнорождённым город порадовал.

Эльбиз хмыкнула, окутавшись белым облачком:

– Ты ещё не надумал открыть им, что просватан?

– Нет.

– И правильно. Она может кому-то показаться помехой…

– Не только. Мы же лишь от дяди Космохвоста знаем о свадебном сговоре. Сколько лет… Даже если всё правда, многое случиться могло… Я должен разыскать отца невесты и спросить его сам. Тогда поглядим.

Эта дорога не кончится никогда.

Нет, конечно, рано или поздно она завершится. Но сколько седых волос появится до прибытия в Шегардай…

Змеда Коршаковна, дочь восьмого праведного царевича, лежала в пологе жилых саней и то уплывала в дрёму, то вновь приоткрывала глаза. Сани медленно кренились на правый бок, потом на левый, и с ними качался застеклённый светильник под потолком. Вагурка следила, чтобы он не погасал. Во сне царевна порой приваливалась к стенке. Просыпаясь – пугливо отодвигалась. Стенка, обращённая кнаружи, была обтянута алым бархатом, между ним и лубяным туловом пролегли толстые войлоки… Змеда всё равно ощущала нити зловещего холода, вползающие извне.

Холод был всесилен и беспределен, как снежные поля под низкими тучами.

Змеда томилась, тосковала, боялась.

– Вагурка!

– Здесь я, государыня.

Девушка даже заглянула в полог. Не из дерзости, свойственной любимым служанкам. Она просто знала: госпоже важно чувствовать присутствие рядом, видеть человеческое лицо, понимать, что она не брошена один на один с ледяным простором. Пальцы Вагурки были испачканы чернилами. Скорописец Ардван только кончил переносить на прочную кожу пометки, сделанные в знаменитом суде. Вагурка помогала ему, заодно развлекая Змеду живыми голосами с цер, отданных для разглаживания. Коршаковна ненадолго забывала о холоде, узнавая речи Мартхе, Гайдияра, Эрелиса. Даже приказывала переписать для себя иные места, казавшиеся достойными памяти.

– Что сейчас, Вагурка?

– Утро, государыня. Велишь умыться подать?

Змеда кивнула. Собралась приподняться, но тут снаружи, из жуткого царства мороза, долетел крик. Грузная царевна испуганно замерла. Вот сейчас сани встанут и больше не сдвинутся. Её крохотное тёплое гнёздышко… такое беззащитное перед вселенной смерти и стужи…

Возгласы зазвучали снова. На сей раз Змеда слушала во все уши.

Голос Эльбиз…

Шегардайская наследница смеялась, подзадоривала кого-то, ей весело отвечали.

Змеда скомкала пушистое одеяло, страдая от беспомощного стыда. Она сама вызвалась в позадицу к третьему сыну. Сама захотела сопровождать сокровище Андархайны. Обещала служить, беречь, заступаться. Где ж было знать, что после безотлучных лет в Выскиреге у самых Верхних ворот нападёт мучительный страх? Загонит в жилой оболок, понудит искать спасения в дрёме?

В заднем кутце саней, за меховой полстью, имелась дверка. Вот она отворилась. Снаружи – скрип-скрип – кто-то влез.

– А душно-то! – сказала Эльбиз. – Что сестрица праведная? Ещё почивает?

– Не сплю, живу, – отозвалась Змеда. – Поди пожалуй, удача моя.

Эльбиз сунулась в полог. Без шапки, в простом кожушке, искрящемся ледяным бисером. Румяная, озорная, переполненная светом и счастьем. Лебедь, вылетевшая из утиного хлевка, хмельная свободой!

За плечом царевны мелькнула серебристая голова. Райца Эрелиса уже шептался с Вагуркой, та чему-то удивлялась, щёлкала деревяшками. Звук был легче привычного стука цер.

– Мартхе тоске твоей развеяние придумал, – сказала Эльбиз. – Вот, сестрица, держи. От изящества владыки хасинского! Дай сюда, Мартхе!

Райца передал ей нечто из руки в руку. На одеяло легла шестиугольная рамка, со стуком просыпались козны. Выточенные умелой рукой, колючие, хитрые, угловатые. Молодой шагад с лихвой сдержал слово. Подарил «однодневному брату» уменьшенный израз царской клетки, да к нему ещё наделал загадок, каких не продавали и в шегардайском ряду. Сам же горский владыка, к затаённому облегчению Эльбиз, покинул намерение ехать на север. «Воин Топтама был бы рад сопроводить молодого вождя и двух дев, отмеченных Небом, – сказал он Ознобише. – Однако Горзе, правящий народом Хур-Зэх, узрел великую власть и понял, сколь многому должен здесь научиться…»

– Смотри! – Эльбиз вложила рамку в пухлую безвольную руку. – Складывай, пока всё не уложишь!

Змеда послушно взяла деревянную плашку, напоминавшую остроугольный крючок. Приладила в угол. Сцепила с зерниной, похожей на пёсью голову, составленную из прямых линий… Райца Мартхе очень пристально наблюдал от двери. Когда остались только три козны, стало ясно – в свободное пространство они не улягутся. Змеда попробовала так и этак… вздохнула, оставила попытки.

– Куда мне…

Отвернулась, чуть не заплакала. Вот на что её теребят? Дурную, никчёмную, прежде лет своих достаревшую…

Эльбиз обмахнулась ладонью:

– Воздух какой спёртый, гнетёт! Выбиралась бы ты, сестрица любимая, на чистый снежок! Разойдёшься, повеселеешь!

Змеда промучилась до полудня. В словах старшей царевны была воля, внятная всякому праведному, но как исполнить её? Змеда открывала рот: звать Вагурку, приказывать одеваться… и вновь натягивала одеяло. Резные деревяшки путались в меховых складках. По ту сторону стенки, в нескольких пядях, ждали муки за пределами сил. Дойдя до полного отчаяния, Змеда решилась броситься им навстречу:

– Вагурка!..

И вот сквозь открытую дверцу, пресекая дыхание, ворвалась стужа. Толстая, жаркая песцовая харя, крытая сукном и расшитая жемчугом, превратилась в тонкий листочек. Змеда увидела снег, выползающий из-под днища саней. Эльбиз с Мартхе заскакивали на ходу. Коршаковна едва могла смотреть на движущуюся твердь, голову сразу повело кругом.

Крикнули мужские голоса, сани тяжело колыхнулись и замерли. Змеду подхватили сильные руки, весело и почтительно поставили в снег.

Она почувствовала, что проваливается. Она была наслышана, какой глубины достигает снег в дикоземьях. Успела понять, что решение покинуть сани было ошибкой. Успела вообразить, как тонет и гибнет. Ахнуть, крикнуть о возвращении – времени не хватило. Сбоку вынырнула шустрая Эльбиз. Совсем без хари, с густо заиндевелыми ресницами и бровями. Воткнула в снег долгие беговые ирты, присела перед Змедой, держа в руках снегоступы. Змеда помнила такие по Еланному Ржавцу. Там ей ни разу не доводилось их надевать, ибо после притчи с Комухой батюшка редко выпускал отроковицу из терема… Змеда непонимающе глядела на свой сапожок и на то, как великая сестра вдевает его в путце, похожее на мягкое ремённое стремя. Было непривычно, неудобно. Змеда поняла, что сейчас запутается и упадёт. Однако проваливаться перестала.

Сокровище Андархайны запрыгнуло обратно на лыжи, протянуло крепкую руку в рукавице. Выдохнуло облачко пара:

– Идём, Змедушка.

Вначале Коршаковна была способна думать только о том, как бы не зацепить одну лапку другой да не нажить срама, плюхнувшись врастяжку на глазах простолюдья. Однако снегоступы были сделаны на совесть и не цеплялись. Змеда перевела дух, начала замечать окружающее.

Высоченный купол серого неба. Такие дни теперь звались вёдреными…

Плавные, светлей неба, мягкие волны снежного моря, катящиеся в закрой. Где-то на дне этого моря громоздился бурелом, упокоенный в промороженной толще…

Огромный простор хрустального воздуха, ближе к земле замутнённый куржой от дыхания и шагов…

В мерцающем паоблаке струились тени людей, саней, оботуров, слышались голоса. Змеда, увлекаемая великой сестрой, пошла вдоль полозновицы. Возчик, завёрнутый в огромный тулуп, низко поклонился ей с козел. И даже упряжные оботуры, обросшие пластами и корками инея, повернули тяжёлые головы, принюхались, заревели.

Змеда наконец достаточно успокоилась, чтобы спросить:

– А… где государь?

– Там, впереди. – Эльбиз указала кайком. – Тропит.

– Тропит?..

Змеда помнила, какой это изнурительный труд. Работа для кабальных, невольников, низкорождённых. Слуги валились от усталости, утаптывая дорогу, когда батюшка выезжал на санях… Царевичу Эрелису порно бы сидеть в разубранном болочке. Беседовать с советником Мартхе, при яркой лампе рассматривать начертания Шегардая… вникать в местную Правду… ну, может, объезжать поезд на верховом оботуре. Но тропить?..

Эльбиз пожала плечами:

– Людям нравится, когда рядом кто-то из праведных. Праведные – вожди.

Змеда вдруг обратила внимание, что кожушок у великой сестры был тонкий и лёгкий. Не для стояния на морозе. Не для чинной прогулки.

Как, неужели и она…

– Заменки смеются, – пожаловалась Эльбиз. – Говорят, мы с братом на ноги отяжелели. Бегаем плохо, а тропить совсем разучились.

И унеслась вперёд длинными, размашистыми шагами, оставив Змеду на попечение доверенных воинов и комнатных девок, набежавших из болочка.

«Праведные – вожди», – мысленно повторила Змеда, впервые пытаясь применить это к себе. Здесь, под необъятными небесами, была очевидна вся малость её сонного обжитого мирка. Башня в Еланном Ржавце. Устланная коврами выскирегская пещера, где Змеда замкнулась уже добровольно… Куда везла её передвижная клетка жилых саней? В очередное затворничество? Почему в широком внешнем мире, где праведные – вожди, Эльбиз за свою? А она, младшая всего на ступень, себе места не знает?..