Малиновский. Солдат Отчизны

4

Однажды в кабинете министра обороны раздался телефонный звонок, которого Малиновский не только не ждал, но и представить себе не мог. Звонил небезызвестный Барахвостов!

— Дорогой Родион Яковлевич! — елей так и сочился из телефонной трубки. — Поздравляю! От всего сердца, от всей души! Наконец-то восторжествовала справедливость — министром обороны стали вы, можно сказать, полководец из полководцев! Да что там говорить! Вы — не чета этому Бонапартишке Жукову!

Барахвостов строчил как из пулемёта, боясь, видимо, что Малиновский, на дух не переносивший лести, прервёт восторженные излияния. С каждым его словом Родион Яковлевич чувствовал, как давняя и стойкая неприязнь к этому человеку, почти забытая, ожила и набирает силу.

— Кому же ещё и быть министром обороны, как не вам, Родион Яковлевич, истинному полководцу нашего Отечества! Я безмерно рад, я просто счастлив, дорогой Родион Яковлевич! Клянусь, никто не рад сейчас за вас, как я. Да, это Барахвостов звонит, Барахвостов Леонид Дормидонтович. Может, запамятовали?

— Нет, Леонид Дормидонтович, вовсе не запамятовал, — воспользовавшись тем, что Барахвостов замолчал, чтобы перевести дух, стараясь смягчить иронию, ответил Малиновский. — Если бы и хотел, так не смог бы запамятовать. Такие люди, как вы, Леонид Дормидонтович, не забываются.

— Благодарю за добрые слова, Родион Яковлевич! Понимаю, разве можно это забыть, сколько мы с вами вместе пропахали на передовой, как мужественно боролись с агентурой немецко-фашистских захватчиков! Но всё это уже в прошлом, а сейчас хотите верьте, хотите нет, Родион Яковлевич, день вашего назначения — теперь мой ежегодный праздник, больше, чем день собственного рождения!

Малиновский прервал дифирамбы:

— Хочу внести в ваши речи некоторые коррективы.

— Слушаю, товарищ маршал! Я весь внимание!

— Так вот. Во-первых, не надо меня выделять из ряда военачальников. Каждый внёс свой вклад в победу. Свой, повторяю специально...

— Но это же справедливо, соответствует вашим...

— Своё мнение я по этому вопросу высказал, — твёрдо сказал Малиновский. — Не будем больше спорить. А во-вторых, я противник того, чтобы упавшего человека пинать ногами...

— Это вы о Жукове? Так он же, мерзавец, хотел возвыситься над партией, да что там возвыситься, подмять её под себя! — едва ли не прокричал Барахвостов, опасаясь, что Малиновский не даст ему до конца выпалить эту тираду.

— А как же быть с оценкой, которую вы давали Жукову в одной из центральных газет, товарищ Барахвостов? Я надеюсь, вы помните публикацию ко дню десятилетия Победы? В ней вы говорили, что имя Жукова стоит в одном ряду с именами Суворова и Кутузова.

Барахвостов озадаченно умолк. Видимо, это напоминание оказалось для него чем-то вроде ушата холодной воды, внезапно вылитой на голову.

— Дорогой Родион Яковлевич, — наконец опомнился он. — Я и тогда был искренен, уверяю вас! Но в то время мы же не знали о преступных замыслах несостоявшегося диктатора! Партия нам глаза открыла, лично дорогой Никита Сергеевич открыл!

— Ваше разъяснение, товарищ Барахвостов, принимается к сведению, — едва не рассмеялся Малиновский. — Вы лучше скажите, как идёт ваша жизнь, как здоровье, где работаете.

— Благодарю, товарищ маршал, за эти вопросы! Я всегда восхищался вашим отношением к людям, всегда ощущал вашу отеческую заботу и внимание. Да разве только я? Все ощущали! Здоровье моё — в соответствии с возрастом, или, как любит говорить один из моих друзей, пока хожу вертикально, на горизонтальное положение ещё, к счастью, не перешёл. А работаю в Комитете государственной безопасности, заместитель начальника одного из управлений, по телефону подробнее не могу. Буду счастлив обо всём доложить при личной встрече, если позволите.

— Ну что же, рад за вас, — сухо произнёс Малиновский, тоном голоса давая понять, что такая встреча не входит в его намерения. — Желаю и впредь успешно продвигаться по служебной лестнице.

— Благодарю за пожелание, — приободрился Барахвостов. — По секрету скажу, товарищ маршал, что тут у нас есть, вернее, как бы наклёвывается одна перспективка, почти в соответствии с вашим пожеланием. Вроде бы должна освободиться одна очень интересная должность. Но не уверен на сто процентов, что мне удастся... Вот если бы кто словечко замолвил... Вы же меня, товарищ маршал, по фронту знаете как облупленного, вместе, как говорится, через огонь, воду и медные трубы прошли...

— Я в кадровые вопросы других ведомств стараюсь не вмешиваться.

— Понимаю, ох, как понимаю, дорогой Родион Яковлевич, — сник Барахвостов. — Да не принимайте вы всерьёз мои слова! Это так просто вырвалось, наболело... может, когда-нибудь, в перспективе... Очень уж бывает обидно: другие-то растут, сопляки, карьеристы, я уж не говорю о фронтовом опыте...

Малиновский, которому изрядно надоел этот разговор, сухо попрощался и положил трубку. А ведь так и подмывало обругать Барахвостова крепкими «русскими» словами!

«Огонь, вода и медные трубы...» Родион Яковлевич усмехнулся и мысленно перенёсся в далёкие теперь уже годы. Он со своим фронтовым окружением встречал новый, тысяча девятьсот сорок пятый год, которому суждено было поставить победную точку в опостылевшей войне. Собрались, как обычно, в блиндаже на командном пункте фронта. Все были оживлены, в сердцах уже жила крепкая вера, что война идёт к завершению. Первым, естественно, произнёс тост командующий.

— Предлагаю выпить за боевые успехи нашего фронта в наступающем сорок пятом году, — взволнованно произнёс Малиновский. — За наших солдат, офицеров и генералов, творцов будущей победы над немецко-фашистскими захватчиками! За здоровье, за новые победы богатырей земли русской!

Затем произносились другие тосты, а когда дали слово Барахвостову, который вновь пожаловал на «полюбившийся» ему 2-й Украинский фронт, тот, ехидно ухмыляясь, сказал:

— Я, конечно, прошу меня извинить, что вынужден внести некоторые коррективы в один из произнесённых передо мной тостов. — Голос его окреп, наливаясь уверенностью. — Хороший был тост, можно сказать, прекрасный, если бы не один очень существенный, с моей личной точки зрения, момент. Заключается он в том, что в эти самые минуты наш народ, сидя за праздничными новогодними столами, первые тосты в едином порыве произносит, точнее, провозглашает за творца всех наших побед, за великого вождя и учителя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина! — Барахвостов торжествующе оглядел всех присутствующих. — Позвольте и мне, рядовому нашей ленинской партии, провозгласить этот тост за гениальнейшего полководца всех времён и народов, любимого и родного товарища Сталина! — Он сразу же сел, как бы подчёркивая, что больше уже и сказать нечего, и говорить незачем.

В блиндаже воцарилась глухая, настороженная тишина. У всех было такое ощущение, будто они допустили непоправимый промах. Но нашёлся среди них один-единственный человек, который смело указал им на этот промах. Человек этот был не простой, он был человеком Берии, и все понимали, что об опаснейшем промахе неизбежно станет известно там, наверху, что может привести бог знает к каким последствиям. Многие поглядывали на командующего, пытаясь угадать его реакцию, но по лицу Родиона Яковлевича, невозмутимо спокойному, нельзя было ни о чём догадаться. Громкие аплодисменты, загремевшие в следующую минуту, сняли возникшее напряжение, и всё, казалось, снова вошло в праздничное русло. Но зарубка в памяти у присутствующих, конечно же, осталась...

Очнувшись от этих мыслей, Малиновский сказал самому себе: «Вот нашёл о чём вспоминать, Родион! Лучше бы вспомнил о чём-то хорошем и светлом. Ну, легло ещё одно подмётное письмо в твоё досье там, на Лубянке, ну и что? Всё давно кануло в Лету, стало историей. Впрочем, точно кануло ли?»

Внезапно резко зазвонил теперь уже правительственный телефон. С министром обороны захотел переговорить лично Никита Сергеевич Хрущёв...

Уже дома, перед тем как уснуть, Малиновский неожиданно снова припомнил Барахвостова, даже физиономия встала перед глазами, будто смотрел сейчас на фотографию. Красавец мужчина, прямо-таки кинозвезда, чем-то смахивающий на артиста Евгения Самойлова, которого Родион Яковлевич очень любил, особенно по фильмам «Сердца четырёх» и «В шесть часов вечера после войны». Посмотришь на такого — ну просто эталон мужской порядочности и человеческой чистоты, хоть картину с него пиши. А заглянешь в душу — испугаешься...

В связи с Барахвостовым в памяти всплыла Катя Ставицкая. Где-то она сейчас, жива ли? Малиновский знал, что Раиса Яковлевна пыталась её разыскать, посылала запросы в Нальчик — всё оказалось безрезультатным. А сама Катя не давала о себе знать...