Малиновский. Солдат Отчизны

20

В ноябре 1966 года Малиновский был помещён в госпиталь: Родион Яковлевич полагал, что ему, как человеку военному, следует лечиться именно там. Однако здоровье его резко ухудшилось, и в феврале следующего года, по настоятельной просьбе Раисы Яковлевны, он согласился перейти в Центральную Клиническую больницу, сокращённо — ЦКБ, в просторечии «кремлёвку». Эта больница за многие годы видела в своих стенах, а точнее, в своих палатах многих людей, широко известных не только в СССР, но и во всём мире. Теперь она встретила и Малиновского.

Раиса Яковлевна сопровождала мужа при переезде и получила разрешение находиться при нём столько, сколько сочтёт необходимым.

— Ты, Родичка, считай, что я опять с тобой рядом на командном пункте, как бывало на фронте.

— Помню, родная. Только какой же это командный пункт? Здесь врачи командуют, а я как подопытный кролик... Давай сразу договоримся. Здесь меня многие будут пытаться навещать, утешать и воодушевлять. Не хочу ничего такого. Хочу, чтобы рядом была ты да ещё Наташенька, — когда будет свободна от университета, пусть приходит. Больше никого.

Долгими вечерами, когда Малиновский был свободен от процедур, приёма лекарств, инъекций и капельниц, самым отрадным были для него разговоры с женой. Боль в поджелудочной области, агрессивно нападавшая на него по утрам, к вечеру немного отступала, будто устав от борьбы с несдающимся человеком, и Родион Яковлевич отдавался во власть воспоминаний. Правда, Раиса Яковлевна, памятуя о настойчивых требованиях врачей не переутомлять больного, больше говорила сама, а он благодарно слушал её певучий голос, который был для него самым желанным, то открывая утомлённые глаза, то прикрывая их тяжёлыми, вздрагивающими от напряжения веками.

— Врачи у тебя хорошие, Родичка, — говорила Раиса Яковлевна. — Уж поверь мне: я сразу могу распознать, кто коновал, а кто настоящий доктор. Опытные, дело своё хорошо знают. И главное, верят, что ты победишь болезнь.

— Труднейшая у них профессия, доложу я тебе! О враче как надо судить? Умеет поставить диагноз даже без всяких приборов — значит, врач. А не умеет — другим делом ему следует заниматься. — Малиновский помолчал. — Вот, возьми, Чехов. Толковый был врач, я уж не говорю, какой писатель. В его время ведь ни тебе рентгенов, ни всяких ЭКГ. Пришёл к больному земский врач, раздел, пальцами постучал, прощупал, грудь стетоскопом прослушал, язык высунутый осмотрел — вот диагноз и готов. И часто — точный диагноз. А теперь бывает, что и с приборами диагноз не могут распознать.

— А помнишь, Родичка, как ты хотел в Военно-медицинскую академию поступать?

— Было такое. В двадцатые годы. Да плохо ли быть врачом? Сейчас сам бы себя и лечил, — невесело пошутил он...

День рождения Родиона Яковлевича Малиновского был 23 ноября. После занятий в университете Наташа приехала к отцу в больницу. Тихо, неслышно вошла в палату. Окно было закрыто шторой. Несмотря на то что осенний день уже набирал силу и сквозь тучи даже проглянуло, хотя и несмело, солнце, в палате было полутемно. И всё же Наташа сразу увидела, что отец лежит в кровати с закрытыми глазами. «Спит», — подумала она и осторожно опустилась в кресло. Матери в палате не было, она, как сказала сестра, в это время была на беседе у врача.

Наташа терпеливо ждала, пока отец проснётся. Родион Яковлевич же, словно почувствовав её присутствие в палате, внезапно очнулся от дремоты, открыл глаза и приподнялся на локте.

— Наташенька! — Он был радостно взволнован появлением дочери. — Здравствуй! А я тут немного вздремнул.

— Папа, здравствуй, с днём рождения тебя! — Наташа слегка прильнула к его груди, сразу почувствовав, как он исхудал и ослабел, и поцеловала в щёку. — Одного желаю тебе, если бы только знал, как я этого желаю — победить болезнь, поскорее встать на ноги и вернуться домой! Ну как ты?

— Спасибо, доченька. Да как? Всё нормально, терпимо. Вот рад, что ты пришла. Будто солнышко в окне. А что это у тебя в руке?

Наташа, заставив себя улыбнуться, раскрыла ладонь — там лежал маленький плюшевый львёнок.

— Ну-ка, ну-ка, дай поддержать, — Родион Яковлевич потянулся к игрушке. — Какой забавный. Малыш, а уже лев!

— Пусть он будет твоим талисманом. — Наташа обрадовалась, что отцу понравился её подарок. — Ты же знаешь, львы — сильные.

— Да, львы сильные, — эти слова эхом прозвучали в его устах.

Он затих, собираясь с силами и неотрывно глядя на дочь, любуясь ею.

— Ну, расскажи, как твои дела в университете?

— Хорошо. Вот принесла тебе первую свою статью. Опубликовали.

— Статью? — заинтересовался отец. — Это о Лорке? Оставишь?

— Конечно, для того и принесла. А врачи разрешают тебе читать?

— Да кто они такие, чтобы мною командовать? — шутливо произнёс Родион Яковлевич.

— А хочешь, я тебе вслух прочитаю?

— Слушаю внимательно.

Наташа начала негромко читать. Он слушал, буквально впитывая каждое слово. Ведь это написала его дочь!

Родиону Яковлевичу пришлось по душе то, что она написала о Лорке, понравились глубина и оригинальность суждений, как бы бросавших вызов штампам и ходульным истинам. Едва Наташа умолкла, он взял «Неделю», ручку и подставку и что-то написал в верхнем углу публикации. Наташа увидела несколько слов, написанных по-испански: «Смотри, Пассионария, о ком пишет моя дочка». Ниже стояла подпись: «Коронель Малино».

— Отправим Долорес[14]. — Родион Яковлевич откинулся на подушку.

Наташа почувствовала, что отец устал.

— Ты отдохни, папа, — сказала она. — А я посижу тут тихонько, рядышком с тобой. Помнишь, как ты сидел у моей постели год назад?

Родион Яковлевич улыбкой дал понять, что помнит. Он закрыл глаза, и в памяти всплыла больница, и та палата, в которой лежала тяжело заболевшая Наташа, и та страшная ночь, которую он провёл в страхе и волнении. И как было не испытывать этой непереносимой тревоги, если врачи на все вопросы о возможном исходе болезни его дочери отводили глаза и отвечали уклончиво: «Если сердце выдержит...» Он решил сидеть около неё всю ночь. Он свято уверовал в то, что если будет здесь, рядом с дочерью, будет видеть её, слышать её дыхание и стук сердца, то именно это, а вовсе не усилия врачей и не какие-то мудрёные лекарства, спасёт её. Только его сострадание и мольбы будут способны свершить это чудо. Иначе зачем же он жил на свете, зачем воевал, зачем встретил на фронте свою Раечку, зачем делал всё то, что делал, повинуясь судьбе?

Он так ушёл в воспоминания, что не заметил, как в палату вошла Раиса Яковлевна. Наташа сразу уловила её настроение: глаза матери были печальны. Но едва Родион Яковлевич открыл глаза, на лице её засветилась улыбка:

— Как хорошо, Родичка, что сегодня мы все опять вместе! Знаешь, врач мне сказал, что есть признаки улучшения.

— Не надо, Раечка, говорить глупости.