Манфред

Антонеску

Эскорт кондукатора впечатлял: почётный кортеж из мотоциклистов впереди и в арьергарде, броневики охранения, в центре процессии — сверкающий лаком чёрный опель.

Сопровождал Иона сам шеф областного гестапо Мульдэ.

После организованного подпольщиками Одессы взрыва в октябре 1941 года, уничтожившего практически весь штаб румынской армии, кондукатор ненавидел любые многолюдные официальные церемонии. Но, деваться некуда, необходимость новых мобилизаций в Румынии требовала участия в мемориальных церемониалах на могилах, погибших "за возвращение Бессарабии" солдат королевства. Не зря же его второе имя Виктор. Он должен преодолеть все опасности, победить проклятых русских. Он — потомок Великого Рима, покажет этим "неполноценным славянам", посмевшим откромсать часть его Родины.

Все подразделения СД и дорожной жандармерии были предупреждены о важности мероприятия и крайней необходимости предельных мер безопасности.

Гебитскомиссар был взволнован: "Нельзя ударить лицом в грязь перед немецкими официальными лицами, сопровождающими кондукатора. Большая ответственность! Ни в коем случае нельзя потерять это место, только удалось здесь всё наладить. Сейчас в моём распоряжении земля Павлограда и всего уезда, закрепиться любой ценой!"

В жарком воздухе победно сверкали музыкальные инструменты, реяли имперские и румынские флаги. На кладбище собралось духовенство, военные. Поминальное богослужение в православном облачении выглядело более торжественно, чем привычная католическая служба.

Антонеску решил не отступать от правил и подошёл к священнику получить благословение. Начальник биржи Байбара нарядился в вышиванку и пыжился от гордости. Как же, его признают, как важную персону наравне с другими вершителями судеб этого города, почтили приглашением. Рядом тянули шеи председатель Городской Управы и начальник полиции Вивтанец.

Фуражка с кокардой румынского образца покоилась на сгибе локтя генерала. "Обнаженная голова кондукатора — дань уважения доблестным сынам Румынии", — начал строчить статейку, прибывший с Антонеску румынский репортер.

Стоящие немного в стороне Циммерман и, прибывшие из Днепропетровска Зальцнер и Мульдэ, разговаривали в полголоса о своих проблемах. Гебитскомиссар Павлограда высказал своё недоумение по поводу, проявляемой гестапо, заботы о здоровье арестованного Сташкова:

— Какой смысл лечить его перед казнью?

— Вы не понимаете, дружище. Казнь больного и немощного человека выглядит, как избавление от мук, а не как неотвратимая кара за содеянное. Казнь должна устрашать! Только так.

— Вам виднее, — пожал плечами Циммерман.

Коренастый Антонеску заметил, что немецкие офицеры негромко переговариваются, вместо того, чтобы благородно молча скорбеть, и нахмурился.

Под звуки завершающей молитвы генерал встал на одно колено и склонил голову, как бы в назидание немцам: "Учитесь, болваны благородному поведению". Склоненные головы военных способствовали тому, что никто не смотрел вверх, а потому присутствующие не поняли, откуда появились и бесшумно планировали в знойном воздухе белые листки прокламаций. Словно белые библейские голуби, тихо опускались на кресты и могилы.

Горожане, принудительно согнанные полицаями, заметили, что листовки появились из старенькой часовни в честь иконы Богородицы "Нечаянная радость", давно заброшенной и стоявшей в глубине кладбища. Самые сообразительные среагировали первыми, понимая, что репрессии последуют неизбежно и устремились прочь. А самые смелые поднимали и бегло пытались прочесть, пока полицаи не опомнились и не стали вырывать листки из рук.

Охрана генерала моментально образовала плотное кольцо вокруг Антонеску. Лишь священники невозмутимо, словно их не касалась мирская суета, продолжали молебен слаженными голосами. Но пафос церемонии был смят: солдаты бросились собирать листовки, унтеры суетились, выкрикивая команды, полицаи принялись отгонять толпу горожан к воротам.

Никто не осмелился забрать лист из рук кондукатора, а он с интересом рассматривал явно свой карикатурный портрет с гипертрофированным носом, пытаясь вникнуть в смысл текста под рисунком.

"В генерале Антонеску

Мало толку, много блеску.

Здесь могилок миллион

Освятить приехал он.

Наш Антонеску томненький

В надежде на Святых.

Живой — среди покойников

И труп среди живых".

Кондукатор внезапно развернулся и, даже не глянув в сторону хозяев города, резко приказал водителю:

— Вперед! К машине.

Автомобиль не притормозил у здания Управы на Соборной площади, пронёсся мимо резиденции Гебитскомиссара, где был приготовлен приём в его честь.

Вернувшийся с кладбища Циммерман тоскливо обвёл взглядом зал, роскошно украшенный лучшими цветами, и вздохнул: "Да, скверно. Могут ведь, и турнуть отсюда из-за этого румынского павлина. Тьфу ты! СД совсем мышей не ловит".

Полицаи вытряхнули из часовни весь хлам, но ничего полезного для поиска храбрецов не нашли.

Клара горестно подумала: "После такой пощечины расправа над населением неизбежна".

Перед возвращением в Днепропетровск, Мульде вызвал штурмбанфюрера фон Экке:

— Оставляю вам в помощь моего следователя. Обер штурмбанфюрер Лунде — один из самых опытных моих сотрудников, его распоряжения извольте выполнять незамедлительно! Ваша активность в поисках виновных нашего позора перед румынами будет отражена в его рапортах. Наш агент Мартынов прибудет сюда завтра, своё задание — поиск Сташкова он выполнил с блеском. Учитесь! Обеспечьте всяческое содействие!

Курт фон Экке стоял навытяжку, он готов был на всё, лишь бы избежать отправки на фронт.

Издевательские стишки уже пошли в народ, пересказывались шёпотом друг другу на ухо, поднимали настроение неунывающей молодёжи. Ничего не обнаружив в часовне, гестапо арестовало всех кладбищенских нищих, о чём было доложено Циммерману. Зальцнер позвонил из Днепропетровска как раз в тот момент, когда Клара была в кабинете Гебитскомиссара. Выслушав сбивчивые заверения о том, что посты жандармов усилены и ведутся поиски, Зальцнер заорал из трубки:

— К чёрту! Немедленно поднимите архивы местной газетенки и просмотрите в подшивках: кто из писак публиковал свои стишки при большевиках! Пасквиль на генерала явно дело их рук!

Клара делала вид, что смотрит в окно, стараясь не пропустить ни слова из телефонной мембраны.

"Ах ты! Колю срочно нужно спрятать на Хуторах. Он не успел уехать в эвакуацию, но зато успел сжечь старые подшивки из подвалов редакции. А ведь довоенные газеты наверняка остались в городской библиотеке. Хоть фашисты и сожгли часть книг, многое жители успели спрятать по домам. Пока нет униформы, спрячем Колю среди жандармов и, под видом проверки на Хуторах, перевезём в сопровождении жандармов к надежным людям. Мало ли, кто-нибудь захочет выслужиться и донесёт".

Не уберегли.