Манфред

Шуть

Местного поэта знали многие. Шуть Николай Иванович родился 25 ноября 1918 года. Николай был известен большинству жителей — в маленьком городке поэты на виду. Четыре месяца подпольщики прятали Николая у надёжных людей. Парня схватили по доносу в декабре 1942 года. В гестапо несколько часов пытали, заставили босиком стоять на битом стекле. Вместе с надрывным кашлем выходила кровь, и, казалось это кровь из раскромсанных ступней.

Глядя в крошечный квадрат окна под потолком, Николай думал: "Ну, что же, многие знаменитые поэты умерли молодыми. Даже странно, мои стихами заполнены листовки, многие догадываются, кто автор, но никто меня не выдал. Всё же люди лучше, чем о них принято думать. Просто сволочи заметнее".

Именно сволочи и предатели были персонажами многих его насмешливых творений.

Николай вздохнул, низко опустил голову. Похоже всё. Нет шансов вырваться из фашистского "профилактория", как цинично называл Экке камеры в подвале гестапо.

Решил напоследок поднять настроение товарищам по камере, негромко прочёл несколько стихов.

Один из парней с разбитой губой пренебрежительно махнул рукой:

— Та-а, стишки. Вот в листовках я помню, какой-то поэт припечатал! Так это да-а!

Мужичок в потертом ватнике оживился:

— Знатно приложил холуёв немецких!

Николай процитировал:

— В текст присяги мы добавим

К мерзкой вашей бумажонке:

«Вас, прохвостов, не оставим,

Выпустим из вас душонки!»

— Во-во! Точно! Там ещё были слова присяги для полицаев!

Николай встал:

— Я буду помогать гнать в рабство

Украинский народ, его детей,

С бандитами, убийцами вступаю в рабство,

Мой долг теперь — пытать и вешать матерей.

— Так… это что? Твои? — ошалело спросил парень.

— Да, — кивнул Николай.

— Братишка, — растроганно пробормотал сокамерник, — дай пожму твою руку.

Люди окружили поэта, жали руку, хлопали по плечу, выражая восхищение. Кто-то вспомнил историю с румынским кондукатором на кладбище.

Подошёл Павел Кузьмич Дахно, обнял. Поэт хорошо знал его по театру.

— А вы … как …?

— Меня выдал Дудка.

— А меня … наверное, кто-то из редакции, впрочем, теперь уже не важно…

После жестокого допроса ноги кровоточили.

"Въелись в тело пыток ножи,

Мучит собачий вой

Родине нужно, чтоб я не жил?

Смерть! Приходи за мной!

В саван белый потом окутает

Мою душу и тело лёд.

Но не сгину я смертью лютою,

Ведь Отчизны тепло сберёг!

Очень больно, и слёз мне не скрыть,

Но я вижу дорогу-беседу…

Нынче можно влюбленному быть

Кроме Родины, только в Победу.

Николай читал стихи соседям по камере, кое-как перевязавшим ему ноги обрывками одежды, удивлялись: " Так вот оказывается, чьи стихи про генерала Антонеску… Молодец парень! Сам делал оттиски из обрезков линолеума, умелец".

Эти куски линолеума и нашли гестаповцы при обыске.

Коля мысленно представил себя со стороны, подумал с самоиронией: "Вот и настигла меня слава поэтическая и авторское признание, лаврового венка не хватает… А терновый уже заготовлен".

Не успел Коля стать знаменитым, успел стать человеком. Их собирались повесить за день до прихода в город Красной Армии. 17 февраля 1943-го Николая освободили восставшие и вывезли в окрестности Синельниково, но гестапо снова напало на след поэта. До сих пор неизвестны обстоятельства его гибели.