Наблюдательный отряд

Краузе замотал головой.

– Увы, именно так все и было, – даже с некоторым сочувствием сказал Лабрюйер. – В Стокгольме он разжился деньгами и решил наконец отомстить доносчику. С фальшивыми документами он вернулся в Ригу. И тут он совершил ошибку. Ему нужно было, зарядив браунинг, просто-напросто сразу прийти к вам так, как мы сейчас пришли, и засадить вам в грудь семь пуль. Говорят, есть браунинги на десять патронов, я пока не видел. Ну, все-таки – не одиннадцать… Или ухитриться подсыпать вам яд. Яд он с собой привез, огнестрельное оружие у него тоже имелось. А он вздумал прогуливаться по Романовской. Там его увидели и опознали два человека. Первый – мой свидетель, который сейчас надежно спрятан. Второй – или вы, или ваша жена. Кто выследил Энгельгардта – неважно. Важно, что вы с супругой пришли к нему в комнату на Выгонной дамбе и убили его. И тут у меня есть свидетели. Хотите оправдаться?

Краузе закивал. Лабрюйер избавил его от одеяла во рту.

– Это все – ложь, ложь, свидетелей вы подкупили! – заявил Краузе. – Не было в Риге никакого Энгельгардта. Приехал какой-то похожий на него человек, где-то поселился, при чем тут мы?

– Вот шведский паспорт Энгельгардта, – Лабрюйер достал из кармана документ. – Полицейские обнаружили тело без документов. Понимаете? Один добрый человек телефонировал в сыскную полицию и объяснил, чей труп лежит в комнате. И теперь к этому трупу приводят всех, кто семь лет назад был знаком с Энгельгардтом. Я уверен, что несколько человек его уже опознали.

– Мы тут ни при чем!

– А сейчас помолчите минутку. Пусть скажет ваша супруга.

Росомаха освободил рот жены Краузе.

– Мы ни в чем не виноваты! – сразу заявила она.

– Совсем ни в чем? – Росомаха, удерживая ее одной рукой, другой вытащил из кармана шарф-удавку и картинно им взмахнул.

Женщина закричала было, но крик получился коротким – крепкая ладонь запечатала ей рот, а нарядный крепдешин опустился на лицо. Прикосновение шарфа-удавки ввергло ее в безумие – она завертелась и забила в воздухе ногами.

– Надо же, как дама испугалась модного шарфика, – язвительно заметил Росомаха. – Отчего бы вдруг? Краузе, перестаньте наконец врать. Люди, что живут в меблированных комнатах на Выгонной дамбе, видели мужчину и женщину. Если вас предъявят этим людям – сами понимаете, что получится. А теперь – кто на самом деле заседал в Федеративном комитете?

Краузе молчал.

– Кто на самом деле заседал в этом проклятом Федеративном комитете? Имена! Ну? – Лабрюйер был спокоен, но, хорошо себя зная, он иногда побаивался собственного спокойствия – мог, долго себя сдерживая, вдруг сорваться, а опомниться, уже когда кулаки ободраны о вражеские рожи.

– Фридрих Ротман…

– Вранье. Вы показали на Ротмана, остальные свидетели были мертвы или сбежали, проверять это дело тогда не стали.

– Рихард Берзинь, актер.

– Рихард Берзинь, актер, – повторил Лабрюйер.

– Где он сейчас?

– Я не знаю.

– Плохо. Еще! Ваш племянник Ламберт тоже там заседал?

– Нет.

– Значит, заседал. Еще?

– Эрик Шмидт. Он учился в политехникуме.

– Эрик Шмидт. Еще?

– Я не уверен…

– Уверены, уверены, – ободрил его Лабрюйер.

– Я там как-то видел Феликса Розенцвайга…

– Как он выглядел? – на всякий случай спросил Росомаха.

– У него очень светлые кудрявые волосы, – подумав, ответил Краузе. – Он высокий, выше меня. Он там был чуть ли не главный.

– Феликс Розенцвайг. … Еще! – потребовал Лабрюйер.

– Еще какой-то латыш был, из анархистов, очень кричал о победе пролетариата и что нужно уничтожить государство.

– Какой-то латыш… А Теодор Рейтерн там тоже был?

– Какой Рейтерн? Да, Рейтерн, я вспомнил! Он был там, он там заседал! Я его там видел!

– Этот как выглядел?

– Плотный, среднего роста… на своего батюшку похож…

– Шмидт, Берзинь, Рейтерн, Розенцвайг. Это все? Не считая вашего племянника?

– Племянник не состоял в комитете! Еще тот анархист.

– А племянника вашего где искать?

– Как будто вы не знаете…

– Ясно. Ну, Краузе, шарф мы забираем. Если успеете собраться и удрать – ваше счастье. Вы тот еще сукин сын, но… но поторопитесь. И если бы вы с женой не убили Хуго Энгельгардта – он бы вас убил, дети бы сиротами остались. Мы уходим. Попытаетесь поднять шум – вам же хуже будет. Телефонировать в полицию – дело пяти минут.

– Уходим, – согласился Росомаха и очень галантно добавил: – Спокойной ночи, госпожа Краузе.

Они быстро вышли на кухню и сбежали по узкой лестнице во двор.

– Ну, что? – спросил Барсук.

– Эрик Шмидт, Рихард Берзинь, Теодор Рейтерн, Феликс Розенцвайг. И безымянный анархист, который сейчас уже где-нибудь в Австралии, – ответил Росомаха. – Ну, веди нас, брат Сусанин. Нужно поскорее выбраться и успокоить Хоря. Он на улице, наверно, уже переволновался.

– Шестеро детишек – кто им мамку заменит… – Лабрюйер вздохнул и спустил с лица платок. – Мамка и тятенька – те еще сволочи… Ну, есть еще и Божий суд. Посмотрим, как Господь с этим семейством управится. Покойный Энгельгардт тоже был не рождественский ангелочек. Идем…

Они дворами вышли на Невскую и поспешили к Романовской – снимать Хоря с поста.

– Ну, что? – спросил Хорь.

– Четыре имени, – доложил Лабрюйер. – По крайней мере трое годятся в подозреваемые. Эрик Шмидт, Теодор Рейтерн и Феликс Розенцвайг. Да еще непонятно, куда подевался племянник Краузе – Ламберт.

– Рейтерн… – повторил Хорь. – Ну, точно – он! Рейтерн – брат Гели! Теодор Рейтерн! Это с ним меня в Латышском обществе знакомили!

– Тогда его нужно вычеркнуть из списка подозреваемых.

– Почему? – разом удивились Хорь и Росомаха.

– Потому что госпожа Лемберг, которая на самом деле госпожа Крамер, еще только начинает вокруг него петли вить.

– Леопард, ты ошибаешься. Если эта госпожа Крамер – агент Эвиденцбюро, то да – Рейтерн вне подозрений. А если она и есть тот итальянец, который теоретически должен появиться в Риге? – спросил Росомаха. – И она подбирается к братцу через подружек сестрицы?

– Господа, если вам угодно до утра на перекрестке торчать, то я лучше пойду греться, – объявил Акимыч. – И вам, кстати, рекомендую. Служить Отечеству с соплями по колено – это моветон.

– У Горностая ты таких афоризмов нахватался, что ли?

Они через черный ход забрались в лабораторию и там приготовили себе горячий и крепкий чай. Хорь завел небольшое хозяйство – крендельки в жестяной коробке, баночку меда.

– Нужно присмотреть за этими Краузе. Мало ли что – так чтобы знать, куда их понесет нелегкая, – рассуждал Росомаха. – Леопард, ты ведь разговаривал с их бывшей горничной? Может, еще раз к ней сходишь, узнаешь, где у этих Краузе родня?

– Если у них в головах мозги, а не сенная труха, они побегут туда, где их искать не станут, – возразил Лабрюйер. – Я бы в таком деле, как анархисты в шестом году, утекал в Швецию.

– У них детишки, – напомнил Акимыч. – Самых младших они могут оставить родне. Росомаха прав – надо бы сходить к горничной.

– Я завтра весь день буду заниматься заводом «Мотор», – сказал Лабрюйер. – Доберусь до Фирста, узнаю, какие сокровища он откопал, и сам поеду на Нейбургскую улицу. Думаю, Хорь не станет возражать. И не забывайте, что по «Мотору» расхаживает фальшивый Собаньский и всюду сует нос.

– Я сам завтра поеду к Горностаю, пущу его по следу Эрика Шмидта и Эрнеста Ламберта. Он там, на «Фениксе», уже со всеми подружился, все его в гости зовут, того гляди – женят. Заодно отвезу ему «Атом» и прикажу снять Розенцвайга.

– Благодарю.

– И буду искать Минни и Вилли. Пусть расскажут про новые подвиги своей итальянской учительницы! – Хорь вызывающе взглянул на Лабрюйера, но ни малейшей критики этой затеи не услышал.

– Да, учительница очень подозрительная, – согласился Акимыч. – А я продолжаю разрабатывать Феррони с его дружком. Они все больше дома сидят, бедняжки. Но если Эвиденцбюро в них вцепилось, то еще к чему-нибудь приспособит – не только за Леопардом и Хорем землю топтать. Познакомлюсь с соседями и посмотрю, нельзя ли сделать от их телефона отводную трубку. Соблазню вдовушку… Да что вы ржете, жеребцы стоялые? Я ее финансово соблазню. Скажу – если сделать секретную отводную трубку, то она сможет пользоваться телефонным аппаратом бесплатно.

– Так это ж тебе придется постоянно у вдовушки сидеть. Ох, Акимыч!.. – Росомаха погрозил товарищу пальцем.

– Отчего же? Ты, Росомаха, баб не знаешь. Если появится отводная трубка – думаешь, она не станет подслушивать? Тут бы ни одна женщина не удержалась! Ей же любопытно – два братца, девиц к себе не водят, живут тихо, а ну как старший – ее судьба? А добрый дядюшка Акимыч мораль читать не станет, еще и похвалит… – Барсук тихо засмеялся. – И просить не придется, вдовушка все сама доложит.

– Ну, ты знаток, – с некоторой завистью молвил Росомаха.

– Хорь, давай-ка мы этих двух кавалеров выпроводим и потолкуем, – предложил Акимыч. – Что-то мне не нравится, как ты глядишь…

– В самом деле, пойдем, Росомаха, – позвал Лабрюйер. – У меня переночуешь.

– А пойдем, – и уже на улице Росомаха спросил: – А что такое Акимыч учуял? Он ведь старый хитрый черт…

– То учуял, что наш командир по краешку ходит. Он в одну барышню, кажись, влюбился, а барышня невесть где откопала госпожу то ли Лемберг, то ли Крамер, и берет у нее уроки итальянского. А я вот думаю – не госпожа ли Крамер эту красавицу нашла и в доверие втерлась, чтобы подобраться к Хорю? Мне кажется, его маскарад они давно уж раскусили.

– Только не говори Горностаю. Сами разберемся, – сказал Росомаха. – А что за барышня? Откуда взялась?

– Пришла с подружкой делать карточки… Слушай, и ведь в самом деле – эти Минни и Вилли как-то очень бойко в нас с Хорем вцепились. Знаешь, как у девиц – шерочка с машерочкой, ах, фрейлен Каролина, какая вы душка!..

– Это Хорь – душка?! Черт побери! Леопард, и ты молчал?

– Ты не представляешь, сколько дам и девиц приходит в «фотографию»! И все с какой-то придурью…

Лабрюйер вспомнил, как впервые увидел Наташу. Тогда тоже в салон ворвалось с полдюжины звонкоголосых и очаровательных молодых женщин.

– Что тебе известно про этих Минни и Вилли?

– Две барышни на выданье, обожают оперу, желают непременно петь по-итальянски и выступать в миланской «Ла Скала». Они искали в Риге итальянца, чтобы поучил их правильному произношению… а госпожа Крамер искала итальянца, который украл ее дорогую доченьку… Слушай, я ведь уже вообще ничего не понимаю! – признался Лабрюйер.

– Зато я понимаю. В Риге, насколько нам известно, орудует Эвиденцбюро, и оно вряд ли обходится без агентов-женщин. Скорее всего, и госпожа Крамер-Лемберг, и обе барышни – агенты. Они одновременно ведут разведку в нашей «фотографии» и ищут агентов-итальянцев, хотя способ, надо сказать, странный. Что ты еще знаешь про этих барышень?

– Они живут вместе. Родственники позволили Вилли немного пожить у Минни, которая ей не только подруга, но и что-то вроде кузины. И там есть телефонный аппарат! Погоди, ведь Хорь знает, где они живут. Я-то его не спрашивал, и без того забот хватает…