Авалон. Возвращение короля Артура

— Не уверен, что смогу это сделать. — Попытка Трента отразить удар, который он предчувствовал, оказалась ошибкой.

— А между тем, все очень просто, — говорил Джеймс. — Если монархия не имеет значения, то она по определению не может иметь реального влияния на текущие дела. Мне кажется, вы осуждаете правящего монарха за отсутствие у него влияния, в то же время отказываете ему в какой-либо значимой роли, с помощью которой он мог бы добиться значимых изменений. Таким образом, вы делаете монархию причиной проблемы, но отвергаете ее участие в решении проблемы.

Трент встрепенулся, готовясь возразить, но Джеймс не позволил перебить себя.

— Я еще не закончил, — сурово произнес он. — Вы утверждаете, что монарх безучастно наблюдал, как череда премьер-министров и правительств приходила и уходила, в то время как трудности страны усугублялись. Я хотел бы вам напомнить, что каждое последующее правительство неуклонно и безжалостно лишало монархию власти, в то же время сокращая и без того малую подотчетность суверену и забирая себе все больше власти.

Если, как вы считаете, беды страны множатся, не повинны ли в этом и министры правительства — мужчины и женщины, чья единственная обязанность — решать эти проблемы?

Но вы, говоря о двух ветвях власти, почему-то возлагаете вину только на тех, у кого как раз и нет возможности действовать, на монархов прошлого и настоящего — и освобождаете от всякой вины тех, кто обладает не только властью, но и обязательствами, обязанностями, ответственностью и всем необходимым для того, чтобы исцелить нашу землю.

А теперь я спрошу вас, мистер Трент, справедливо ли это? Хотя бы логично? Вы публично высмеиваете монарха, называя его подход к государственным делам сугубо церемониальным, и всячески оправдываете премьер-министра и его правительство. Так кто же, спрошу я вас, управляет Британией? На ком лежит ответственность? Разве не демократически избранные члены парламента и премьер-министр — те самые люди, которые, имея в своем распоряжении правительственный аппарат, имеют уникальную возможность находить и предлагать решения проблем, с которыми сталкивается нация? —

Джеймс теперь был на коне; слова, казалось, приходили сами собой. Каждое произнесенное слово точно ложилось в цель. Он посмотрел на своего противника по ту сторону пропасти и подытожил:

— Битва продолжается. Давайте не будем отодвигать монархию на второй план, чтобы потом обвинить ее в проигрыше сражения. Это не только несправедливо, но и довольно предвзято.

Трент перелистывал страницы своего блокнота, надеясь найти аргументы, и уже почти нашел их, но Джеймс понял, в чем заключается предстоящая хитрость, и отмел ее.

— Вы говорите, что монархия корыстна. Тогда как, интересно, вы назовете правительство, неоднократно замеченное в том, что оно посвящает все больше и больше своей жизненной энергии борьбе со своими политическими противниками, думающее лишь о том, как бы набрать голоса на предстоящих выборах, вместо того, чтобы искать выход из трясины, в которую угодила нация?

— Вы обвиняете монархию в скрытности. Интересно, когда премьер-министр в последний раз пускал съемочную группу в дом номер десять на Рождество или в любой другой день? Когда правительство позволяло журналистам освещать ход заседаний кабинета? Разве это не тот случай, когда соперничество и зависть между различными ведомствами достигли таких масштабов, что утечка документов больше не является поводом для скандала, а вместо этого стала полезным средством передачи информации, подрывающей позиции противника, оставляя источник информации неизвестным? Что это, как не корыстная скрытность?

Вы поносите британскую монархию за некомпетентность, но где, позвольте спросить, сфера ее влияния? Монарх со всех сторон ограничен условностями, его полномочия урезаны, его голос не слышен. Стоит ли удивляться тому, что монархию при отсутствии достойной общественной роли — и голоса — считают анахронизмом? Мне кажется, вы путаете некомпетентность монархии с простым равнодушием публики.

Несмотря на безнадежность своего положения, монарх никогда не должен жаловаться. Он должен всегда проявлять смирение, которое можно назвать только рабским. Он обязан всегда поддерживать ритуальные функции своего правления, но ему не позволено влиять на формирование страны, титульным главой которой он является. Он обязан подавать народу безупречный пример, олицетворяя собой все добродетели, но ему категорически не дозволяется предъявлять моральных требований тем, кто пользуется властью от его имени. Он обязан интересоваться мнением своих подданных, но не дай бог ему высказать собственное оригинальное мнение!

— Кажется, мы задели Ваше Величество за живое, — криво усмехнувшись, заметил Трент. Он уже понял, что лужа крови на ковре — это его кровь.

— Я много думал обо всем этом в последние несколько недель, — ровным голосом продолжал Джеймс. Теперь, одержав победу, следовало позаботиться о мирном договоре. — Я уже говорил, что еще недавно я бы сказал о монархии примерно то же, что сказали вы. Однако с тех пор, как я принял корону, мне пришлось взглянуть на королевскую власть совершенно иначе.

— И какими же выводами вы бы могли поделиться сегодня с нами? — Впервые с начала интервью Трента искренне интересовало, что может сказать Джеймс. — Вы же не станете оспаривать, что Британия действительно разочаровывалась в монархии. И почему же мы в ней разочаровались?

— Если король — это просто пережиток прошлого, средневековая окаменелость, — по тону Джеймса можно было понять, что он соглашается с Трентом, — если король не осуществляет никакой полезной функции, не стремится ни к какой цели, если он живой реликт, чья полезность утрачена много веков назад, то почему мы с вами уделяем монархии такое внимание сегодня? — Он позволил вопросу повисеть в воздухе. — По моему опыту, людям свойственно заботиться только о том, что важно сейчас, о вещах, которые они считают ценными. И когда что-то или кто-то, небезразличный для нас, не оправдывает их ожиданий, они, вполне естественно, испытывают разочарование.

Думая обо всем этом, я пришел к выводу, что причина нашего разочарования в том, что монархия все еще важна для нас. И мы чего-то ждем от нее. Но почему? Если правда, что король является лишь корыстным и некомпетентным подставным лицом, откуда это ожидание чего-то лучшего? В этом нет никакого смысла — ни разочарование, ни ожидание вообще не имеют смысла — если только… — он слегка наклонился к Тренту, и заметил краем глаза, что одна из камер придвинулась к ним. — Если только, — повторил он, доверительно понизив голос, — если все утверждения и обвинения — сплошное враньё.

— Враньё? — ошеломленно переспросил Трент.

— Чистой воды ложь, — кивнул Джеймс. — Наше разочарование имеет смысл лишь в том случае, если кто-то, за кулисами, всеми силами не культивирует нашу неудовлетворенность, не позволяет увидеть правду, которую слишком долго отрицали.

— И какова же эта правда? — спросил Трент, послушно играя на руку Джеймсу.

— А правда в том, что, несмотря на все доказательства бесполезности, монархия имеет значение, монархия может и должна оказать ценную услугу нации; в мире действуют силы, предначертанные Богом; люди могут сопротивляться им, игнорировать их, но совсем отвергнуть их они не в силах. Истинный суверенитет как раз и есть такая сила, и когда монархия воплотится в лице Истинного Короля, тогда Британия снова возвысится.

Видите ли, мистер Трент, я считаю, что Британия всегда играла особую роль в этом мире. Слишком долго мы не могли по той или иной причине соответствовать этой роли, и сегодня нас это обескураживает. Но здесь и сейчас, этим Рождеством, мы начинаем восстанавливать наше наследие, начинаем путь к своему законному месту. Для этого нам нужен король — премьер-министр не может этого сделать, и президент не может этого сделать. Нам нужен кто-то, кто не только выше их по статусу, но тот, кто выше мирских забот, выше партийной политики, кто воплощает в своем лице лучшие надежды и чаяния нации, кто-то, перед кем все граждане считаются равными и одинаково ответственными. Короче говоря, нам нужен монарх. И не просто монарх, — поспешил добавить Джеймс. — Нам не нужен еще один Тедди или любое другое неэффективное подставное лицо. Нам нужен Истинный Король, готовый жертвовать собой, служить и владеть властью от имени своего народа.

Помощница режиссера Юлия выступила на первый план; подняв три пальца.

— Вот почему, — продолжал Джеймс, — я полон решимости не допустить, чтобы монархия сдалась без боя. Сразу после новогодних праздников я оглашу свое послание народу Британии.

Трент оживился, услышав эту новость.

— Начинаем кампанию за короля, Ваше Величество?

— Называйте как хотите, — ответил Джеймс.

— Надеюсь, мы еще продолжим наш увлекательный разговор в ближайшие дни. К сожалению, наше время истекло, — неохотно сказал Трент, и в его тоне послышалось искреннее сожаление. Он явно колебался. — Однако я не могу завершить это интервью, не задав вам еще один вопрос.

Юлия изо всех сил махала двумя пальцами, отчаянно тряся головой.

Джонатан Трент не обращал на нее внимания. Он перевернул страницу в блокноте.

— На этот раз, если вы не возражаете, вопрос будет сугубо личный. — Казалось, телеведущий извиняется. — Ваше Королевское Величество, — сказал он, копируя манеру придворного, — в день, когда вы провозгласили себя королем, если помните, вы рассказали историю, которую назвали «Сон Талиесина». Должен сказать, меня тронула эта история, и я постарался выяснить, что за источник вы цитировали. У BBC есть огромный исследовательский отдел, там работают эксперты мирового уровня, но источник так и не удалось отыскать. Наш главный научный консультант настаивает, что так называемый «сон Талиесина» никогда не был записан. Так вот, мне интересно, где вы его нашли?

Джеймс быстро соображал. Он не мог сказать огромной телеаудитории, что просто накрепко запомнил то, что слышал своими ушами.

— Давным-давно я слышал это от одного своего друга, — ответил Джеймс, надеясь, что Трент этим ограничится. — Эти слова всегда вдохновляли меня. А тут как раз подвернулся случай вспомнить их.

— В своей речи, — заметил Трент, — вы упомянули Летнее Королевство и назвали его Авалон. Как все мы знаем, Авалон тесно связан с королем Артуром. Что вы имели в виду, намекая на эту связь?

— Я просто говорил от сердца, — ответил Джеймс. — Считайте эту речь плодом моего вдохновения.

— И все-таки, — не отступал Трент, — вы говорили так красноречиво и убедительно о своем видении Британии, что списать это на случайную импровизацию я никак не могу. Поэтому спрашиваю прямо: видите ли вы себя королем Артуром последних дней, вернувшимся, чтобы вести нас на Авалон?

— Я попробую объяснить, — медленно ответил Джеймс, тщательно взвешивая слова. — Как человек, который критически относился к неспособности современной монархии соответствовать своему высокому призванию, я был вынужден искать примеры достойных королей. Естественно, я обратился к истории, чтобы посмотреть, нет ли там суверена, достойного королевского звания, с которого я мог взять пример. В Короле Артуре я нашел то, что искал.