Мой первый. Я (не) вернусь

Глава 16

Черт. Что делать в такой ситуации? Заходить? Сразу вызывать ментов? Твою мать… Когда уже это закончится?!

Сдерживаю отчаянный всхлип, прислоняюсь спиной к стене и сползаю по ней на пол. Дрожащими от холода и нервного напряжения руками достаю телефон и не с первого раза умудряюсь набрать телефон местного участкового.

Уж его-то номер со всеми дружками мамы я выучила.

— Марин, ты время видела? — спрашивает он. — Мать же вроде в изоляторе сидит. Что у тебя там стряслось?

— Петр Семенович, тут… — голос срывается, и я начинаю рыдать в трубку.

— Так, тише ты там, — голос из сонного превращается в обеспокоенный. — Жива? Тебя кто-то тронул?

Хороший он мужик, Семенович… Его забота трогает, и меня прорывает еще сильнее.

— Все, сейчас буду. Скорую тебе надо?

— Нет, — всхлипываю я. — Я в порядке. Тут… В квартиру кто-то влез… Дверь открыта.

Кажется, я слышу вздох облегчения, потом какое-то шуршание и кряхтение.

— Все, Марин, жди, — пыхтит он. — Ничего не трогай.

Участковый сбрасывает вызов, и экран гаснет. Подтягиваю колени к груди и утыкаюсь лбом в них. Меня всю трясет, мне кажется, я даже слышу, как стучат мои зубы. Холод, по-моему, распространяется даже не снаружи, не от сквозняка, тянущегося по полу на лестничной площадке, не от каменной плиты подо мной.

Он распространяется изнутри. От той безысходности, беспросветности, которая меня окружает сейчас.

— И чего ты тут расселась? — раздается противный голос соседки. — Что, не удалось выгодно продать себя? Поимели и не заплатили?

Зажмуриваюсь и сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, но ничего не отвечаю. Пусть хоть захлебнется своим ядом.

— Молчишь? Стыдно, да? Шалава, — выплевывает она.

— Ты бы помолчала, Егорьева, — слышу голос Семеновича. — У самой-то рыльце или что там у тебя, разве не в пушку? А на бедную девчонку тянешь.

Соседка осекается, а потом фыркает:

— Уж прям такую бедную. Вся их семейка…

— Егорьева, — голос участкового становится жестче. — Организовать тебе развлечений?

Соседка шипит, а потом шаркает в квартиру, громко захлопывая дверь.

— Маринка, ты как? — участковый присаживается рядом и приобнимает меня за плечо, притягивая к себе. — Ну что ты так…

— Я испугалась, — говорю я, подсвечивая только самую поверхностную из всех проблем.

— Ну не бойся, сейчас ребята приедут, — он поглаживает меня по плечу. — Хорошая бригада сегодня на дежурстве. Надо будет проверить что пропало, а потом…

— Мне же не нужно тут оставаться потом? — я поднимаю голову.

— Есть куда пойти? — хмурится Семенович, будто уже думая, как решить этот вопрос.

— Найду, — киваю я.

У меня лежат ключи от второй квартиры Кира. Он мне оставлял их как-то, чтобы я доставку приняла, когда он ездил на каникулы во Францию. А потом сказал “пусть на всякий случай”. Не думала я, что случай будет такой.

— Хорошо, — но беспокойство в голосе участкового не уменьшается. — Только адрес мне оставь.

В груди становится чуть теплее — есть человек, которому не все равно, что будет со мной. Потихоньку успокаиваюсь, и к приезду дежурных уже почти что нормально соображаю.

Мы заходим в квартиру, они что-то фотографируют, что-то записывают, кого-то еще вызывают. Я растерянно смотрю на весь тот беспорядок, что царит внутри.

Все перевернуто, диван распорот, как и все подушки и матрасы. Зажмуриваюсь. Не хочу на это смотреть, не хочу думать о том, что мне все это потом убирать. Уйти. Сбежать от себя. Жаль, что это невозможно.

— Что-то пропало? — спрашивает молодой парень в форме и с планшеткой в руках.

Я усмехаюсь. Что вообще МОГЛО тут пропасть. Телек, который пару месяцев уже не работает? Микроволновка, работающая только в одном режиме из пяти? Холодильник, морозилка в котором перестала морозить?

Черт. Да у меня вся жизнь такая. Сломанная, однобокая и не имеющая никакой надежды быть отремонтированной.

И тут меня осеняет одна мысль… Я кидаюсь к себе в комнату, где во втором дне тумбочки хранила бабушкин браслет. Чтобы мама не нашла его и не заложила в ломбард, как поступила со всеми моими мало-мальски ценными украшениями.

Ящик на полу. Разломанный. Браслета нет.

Кажется, это последняя капля сегодняшнего дня. Все эмоции вышибает из меня. Я будто бы становлюсь ходячим роботом, все проходит мимо меня, словно поток воды огибает камень.

Какие-то вопросы, какие-то бумаги, визг соседки с обвинениями в адрес меня и моей мамы, мое упоминание о деньгах, которые она заняла у каких-то бугаев…

На часах уже четыре утра, когда я с минимумом вещей, промокшая до нитки, уставшая и плохо соображающая, что вообще происходит вокруг, добираюсь до квартиры Кира. Сонная консьержка провожает меня подозрительным взглядом, но ничего не спрашивает — я однажды приходила с Кириллом.

Траектория движения дверь-диван. Засыпаю, кажется, раньше, чем закрываю глаза.

Мне отказали в пятом заказе. И я понимала, что это не последний отказ. Количество клиентов, которые внезапно решили “отказаться от моих услуг” нарастало лавинообразно.

Не хотелось уже даже смотреть на телефон. Страшно было открыть сообщение с очередным отказом. Но еще страшнее — если мне снова пришлют видео с тем, как меня лапает муж одной из клиенток, когда я пытаюсь застелить постель.

Он бедный и несчастный, а я коварная соблазнительница, которой нужны его деньги и покровительство. Я смогла вывернуться и сбежать.

Но этого на видео уже не было, зато была искусная склейка, как на этой же кровати муж имеет… Кого-то. Тоже светловолосую. И тоже в униформе клининговой компании, на которую работали мы с мамой.

Только когда это видео обнародовали, от нас отказались не только эта компания, но и почти все остальные клиенты, которых мы собирали уже сами. И никому не было важно, что меня после этого мужика трясло полдня.

Но не даже не это отавляло ядом всю мою душу… Хуже было то, что сказал ОН.

Вздрагиваю и просыпаюсь. Все тело ломит, глаза еле разлепляются, и я понимаю, что я совсем не дома. Чертов сон. Сердце теперь бьется как бешеное, отдышаться не могу.

Постепенно до меня доходит, что я у Кира, что спала на диване в чем была, хорошо хоть куртку с обувью сняла. А еще, что я катастрофически опоздала на стажировку, потому что на телефоне почти полдень.