Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии
- Автор: Николай Гумилев
- Жанр: Критика
- Дата выхода: 2006
Читать книгу "Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии"
18
Речь. 21 сентября 1909.
СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Гумилевские чтения 1984, Лекманов.
Дат.: до 21 сентября 1909 г. — по времени публикации.
Перевод на англ. яз. — Lapeza.
Бородаевский Валериан Валерианович (1874 или 1875 — 1923) — поэт. Родился в семье помещика Тимковского уезда Курской губернии. После окончания Курского реального училища учился в Горном институте (1894–1900), затем работал инженером на угольных шахтах и фабричным инспектором. Выйдя в отставку (1908) жил в своем имении Петропавловка под Курском, занимая выборные должности в местном земстве. Он участвовал в «Академии стиха»; как и его жена (адресат стихов Вяч. И. Иванова), он был антропософом. После революции перебрался в Курск, работал в советских учреждениях и принимал активное участие в общественно-культурной жизни города.
Обладая выдающимся поэтическим дарованием, Бородаевский печатался скупо и редко — при его жизни мизерными тиражами вышли три маленьких книжки стихов — «Страстные свечи», «Стихотворения. Элегии, оды, идиллии» (обе в 1909), «Уединенный дол» (1914; часть тиража вышла под названием «На лоне родимой земли»), — сознательно отведя себе роль «поэта для немногих». Однако его «немногими» читателями были (и остаются поныне) истинные ценители поэзии, ставящие его творчество в один ряд с самыми замечательными явлениями русской философской лирики.
Стр. 5–6. — Яркой иллюстрацией сказанного может служить ст-ние «Ноктурно»:
Я тень зову, я жду Лейлы... Пушкин
Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях,
Плывешь, любимая, и простираешь длани,
С глазами нежной и безумной лани
И розой в смольных волосах.
Тоскуя ждешь, да примет берег мой
Твою ладью и спутников прилежных.
Два черных лебедя у каменей прибрежных
Плывут торжественной четой.
И камни острые вонзаются им в грудь!
И перья черные развеяны ветрами.
Расширенный мятежными зыбями
Влечется алый, алый путь...
Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях,
Плывешь, любимая, и простираешь длани,
С глазами нежной и безумной лани
И розой в смольных волосах.
Как недвижимый страж, замерший на часах,
Я жду, когда, медлительно и строго,
Снесут тебя до бедного порога,
Подъяв на траурных крылах.
И слезы на обветренных глазах
Туманят даль: и пенистые гряды
Растут, гремят, вздымаются в громады,
Изнемогая на камнях.
Тоскуя ждешь, да примет берег мой
Твою ладью и спутников прилежных.
Два черных лебедя у каменей прибрежных
Плывут торжественной четой.
Твои глаза подъемлются с мольбой,
И видишь ты угрюмые теснины...
И воют волны с яростью звериной
И брызжут пеной снеговой.
Воздвигнуты над грозною волной,
Презрев истому лебеди стремятся, —
Но скалы хмурые на встречу им толпятся
Неколебимою стеной.
И камни острые вонзаются им в грудь!
И перья черные развеяны ветрами.
Расширенный мятежными зыбями
Влечется алый, алый путь...
Стр. 11–12. — Цитируется ст-ние «Ранняя обедня». Стр. 14–15. — Цитируется ст-ние Ф. И. Тютчева «Эти бедные селенья...». Стр. 17–18. — Имеются в виду темы двух ст-ний Бородаевского — «Маги» (Мы — цари. В венцах, с жезлами / Мы идем в пустыню грезить / Под звездами...) и «Сораспятые» (Горькая складка скривила уста. / Кровь пролилась на ланиты. / «Если Ты — Бог, сойди со креста! / С нами вместе сойди Ты...»). Ср.: «Он превращает в звезды горести, / В напиток солнца жгучий яд / И созидает в мертвом хворосте / Никейских лилий белый сад» («На льдах тоскующего полюса...» — 1909, № 131 в т. I наст. изд.). Стр. 25–27. — Имеется в виду очевидный «натурализм» указанного ст-ния:
Зародыши людей! примите мой привет,
Бессмертные в спирту, меж кукол восковых,
Желудком пьяницы (что тоже много лет
Черпал бессмертие из чарок огневых) —
И слепком гнусных язв, карающих порок!...
Зародыши людей! я знаю: ваша пыль
Мрачит лазурный день, и сточных труб поток
Подземной Летой мчит неявленную быль.
<...>
Стр. 27–30. — Преамбула Вяч. Иванова к вступительной статье, действительно, перекликается с последующими оценочными установками самого Гумилева (в 1909 г. — прилежного слушателя лекционного курса «метра» в «Академии стиха»): «Первины поэта редко позволяют ценителям поэзии вынести убежденный и убедительный приговор о новом даровании. Не завершительных достижений справедливо ищем мы в этих начальных опытах, но намечаем возможности будущего развития. Поэтому естественно спросить себя при оценке первой книги стихов, прежде всего, о том, принадлежит ли она вообще искусству или вовсе чужда ему; если же поэзии причастна, — то какова степень зрелости художника. И правыми кажутся нам критики, склонные разрешать исходный вопрос о принадлежности искусству в утвердительном смысле на основании одного, быть может, но истинного стихотворения и пусть немногих, но строго-художественных строк, достаточных, по их мнению, чтобы оправдать и несовершенное в целом творение начинающего стихотворца. Решающим же, во всяком суждении о новом даровании, является, несомненно, живое впечатление его выявляющейся самобытности». Стр. 29–30. — Ср. в первой «сцене» «диалога» О. Уайльда «Критик как художник» (1890): «...из предметов малозначительных или совсем лишенных значения, таких, как картин этого года в Королевской Академии (или, собственно, в Королевской Академии любого года), стихов господина Луиса Морриса, романов М. Охнета, пьес господина Генри Артура Джонса, истинный критик сможет, — если ему захочется направить или расточить таким образом свои созерцательные способности, — создать работу, безупречную по красоте и насквозь пронизанную тонкостью ума. <...> ...Критика — дело более творческое, чем само творчество, и наивысшая критика — та, которая выявляет в произведении искусства то, что не вложил в него художник».