Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии

О В. В. Курдюмове см. № 41 наст. тома и комментарии к нему.

«...Я выпустил свою вторую книгу стихов «Пудреное сердце», — рассказывал В. В. Курдюмов в своей «Автобиографии», — <...> Гумилев меня снова жестоко разнес <...>. И все же тот же Гумилев пригласил меня в руководимый им и С. Городецким «Цех поэтов». Когда я там впервые выступил, меня окончательно разнесли, но с этого дня, как мне кажется, началось освоение мною настоящей стихотворной культуры. Дальнейшие мои работы все чаще снискивали одобрение моих товарищей по Цеху и даже такого большого мастера, как М. Кузмин» (Русская литература. 1988. № 2. С. 185).

Стр. 89–90. — М. А. Кузмину посвящено ст-ние «Первое рондо»:

Разбейся сердце хрупко, как фарфор,
И порванной струною вскрикни, сердце:
Ведь, как солдат в кровавых брызгах шпор,
Как тамплиер — о павшем иноверце,
Я не надену траурный убор.
Кто плен любви — стоцветный Ко-и-нор —
Отдаст с придачей пригоршни сестерций,
Тот не прочтет — меж строчек есть узор:
«Разбейся сердце».
А ты прочти!.. Как раненный кондор
Не простирая крыл к отверзтой дверце,
Прикованный, не рвусь я на простор, —
Считая ход минут, секунд и терций.
Я жду, таясь, запретный приговор:
Разбейся сердце!

О В. Г. Шершеневиче см. № 39 наст. тома и комментарии к нему.

Рецензируется книга: Шершеневич В. Г. Carmina. Лирика (1911–1912). Книга I. М., 1913. Объемная книга имела пять разделов, первый из которых — «Маки в снегу» — был посвящен А. А. Блоку, четвертый — «Клавесина звуки» — М. А. Кузмину, пятый — «Чужие песни», содержащая переводы из Р. М. Рильке, Лилиенкрона, Гейне, Демеля, Верлена, — Гумилеву, причем посвящение было в стихах:

О как дерзаю я, смущенный,
Вам посвятить обломки строф —
Небрежный труд, но освещенный
Созвездьем букв «À Goumileff».
С распущенными парусами
Перевезли в своей ладье
Вы под чужими небесами
Великолепного Готье...
В теплицах же моих не снимут
С растений иноземный плод:
Их погубил не русский климат,
А неумелый садовод.

После революции, став теоретиком имажинизма, Шершеневич — в силу «положения» — пытался всячески «дезавуировать» очевидное влияние на него гумилевской поэзии, причем эти выпады напоминают скорее истерическую попытку «самоубеждения»: «Неужели он еще не блеснет? Ведь недавно он был воистину лучшим среди старшего поколения? Может быть, это только секундная слабость, и завтра снова загорится звезда «поэта странствий». Мы верим в это, но разумом мы знаем, что этого не будет» (Г. Гальский [Шершеневич В. Г.] Панихида по Гумилеву // Русский путь. С. 463). Остается добавить, что данное извлечение — из рецензии Шершеневича на... «Костер».

Стр. 100–104. — О «немецкой» версии трактовки блоковского творчества у Гумилева см. комментарии к № 39 наст. тома. Как иллюстрацию к словам Гумилева можно привести следующее ст-ние:

Один в полях среди несжатых нив,
Слежу меж звезд венец небесных лилий,
Приемлю тихий всплеск небесных крылий,
Из бледных рук фиалки уронив.
О смерть! Тебя, твой черный плащ развив,
Архангелы на землю уронили
И я, обвеян светом лунной пыли,
Приход твой жду, смиренно-терпелив.
Покорно грудь простором милым дышит
И синий ветер мой наряд колышет.
Как от шипов чело Христа в крови —
Моя душа изрыта мукой лютой.
О смерть! Моя сестра! Благослови
И благостным плащом меня окутай.