Космическая шкатулка Ирис

Она пришла не для того, чтобы дарить подарки…

– Ты уже подумала и согласилась, – завершила за неё Сирень. – Ты же практичная женщина. Ты понимаешь, что сколько бы «ню» ты ни заработала, твоей дочке всё равно предстоит шляться с кем попало. Таков уж у вас обычай. А ты уже научилась жить по-другому. Ты не хочешь ей собственной участи. Разве не так?

– Не хочу. Так.

– Ну вот. И отдай ребёнка мне. Тебе будет только легче жить. А ведь я и «много ню» тебе дам. И тебя саму никто уже и пальцем не посмеет тронуть, так как ты окажешься под моим покровительством. Заработаешь ещё больше «ню» и уезжай себе в свой благодатный край, чтобы купить себе дом и любого мужчину на выбор. Это же твоя мечта?

– Да, – согласилась Лота. Будущее, действительно, её пугало, поэтому она о нём и не думала. Как ни ненавистна была ей Сирень, а правда её слов была для Лоты уже очевидна. Ведь у самой Лоты и не имелось никаких устойчивых принципов жизни, откуда им было взяться? Отсутствовало и понятие о нравственности, стремление к которой вкладывали в своих детей жители белого континента. Не было и тяги к знаниям и личному развитию. Ничего не было. И она научилась это понимать хотя бы, живя среди совсем иных людей. Лота не хотела для своей дочери повторения собственной участи. Она уже не хотела для дочери от возлюбленного Капы и участи своей сестры – Лотос Рассвета, которая прежде была для неё недостижимым идеалом. Если такое понятие «идеал» и было бы в наличии у Лоты. Мужчины появляются и пропадают, а высокий статус, если он есть, вещь более устойчивая. Роскошная ниша под названием «магиня» ждёт её дочь! Сирень исподтишка наблюдала за златолицей женщиной, ясно считывая её куцые мыслишки. Девочка, рождённая от её сына, принадлежит только ей, Сирени. Она будет второй после дочери Вешней Вербы. О самой Вешней Вербе Сирень давно уж позабыла. Даже о том, что Кизил был некогда мужем Вешней Вербы, она помнить не желала. Её ценная голова не кладовка для никчемной информации о таких ничтожных существах. Когда она заберёт девочку златолицей, она тотчас же и забудет о том, что существовала некогда такая Лота-Арома. А встретив её случайно, не узнает без притворства.

– Приведи ко мне ребёнка, – потребовала она, – немедленно!

Лота сама пошла за девочкой. Вывела её на нестойких пока ножках к жестокосердной и могущественной бабке. Девочка была белолицей и светленькой. Только глаза у неё были тёмные и блестящие как ягодки. Она таращила их на нарядную тётю и улыбалась в ответ на её счастливую без притворства улыбку. – Хорошенькая какая! – восхитилась Сирень вполне искренне. – Иди ко мне, родная ты моя! – она протянула к ребёнку ухоженные руки, и девочка пошла, увлечённая её ярким и необычным нарядом. Сирень посадила её к себе на колени. Ребёнок стал трогать её украшения на полной шее, и Сирень не препятствовала тому. – Поиграй, моя радость, – шептала она, обнюхивая волосы девочки, как волчица своего найденного детёныша. – Бабушка всё это передаст тебе в наследство.

Лота увидела вдруг на шее Сирени среди множества украшений тонкую цепочку, на которой висел тот самый розоватый лотос с розовым алмазом внутри цветка. Подарок Капы ей, своей возлюбленной Лоте. Лота стояла перед Сиренью, полностью обездвиженная и лишённая даже намёка на проявление собственной воли, направленной против замысла магини.

– Пусть твоя подруга пойдёт со мною. Она понесёт ребёнка. Мне это будет тяжело. Никакого твоего тряпья мне не надо. У ребёнка всё будет по высшему разряду, до которого тебе как до облаков.

– Я была и выше облаков, – промямлила вдруг Лота.

– Что? – удивилась Сирень, – это как?

– Так. Мой мужчина – волшебник. Он катал меня на небесной машине выше облаков.

Сирень опять села на диван, отдав девочку в руки пришедшей Азалии. – Одень ребёнка для выхода на улицу! Со мною пойдёшь! – приказала Азалии Сирень.

– Ещё чего! – возмутилась Азалия, нисколько не понимающая, кто перед нею и зачем ей надо куда-то идти.

– Азалия, это бабушка моей дочери. Она очень влиятельна и живёт там, куда нам доступа нет. Она забирает мою дочь себе. Я не возражаю.

Азалия опешила. – Отдать ребёнка? Ты в своём уме? Ты точно знаешь, что эта пёстрая жаба со злыми глазами даст счастье твоей дочери? – Азалия говорила на чужом языке, но было такое чувство, что Сирень отлично её понимает.

– Может быть, мать-шлюха и вечная рабыня для угождения изменчивым вкусам тех, кому она и шьёт, не разгибаясь, способна дать счастье хоть кому, если даже себе не способна? – ласковым голосом заговорила Сирень. И тут же возвысила голос до трубного гласа в сторону Азалии. Зычный и мощный он потряс обеих женщин, – А ты, златокожая лягушка, осторожнее веди себя! А то раздавлю! Я не речь твою бранную, а мысли твои считываю, дикая тварь!

Азалия сжалась от её крика и гневного вида. Сирень встала. Невысокая сама по себе, она не была выше по росту златолицых женщин, но была дородна и повелительна. Она со всего размаха ударила Азалию по щеке. Азалия схватила подушечку с дивана и бросила её в обидчицу, поскольку ничего другого под рукою не было. В следующую секунду Азалия напала на Сирень, стремясь ногтями попасть той в глаза. Сирень истошно завизжала. В помещение вломился Барвинок, охраняющий дверь с другой стороны. Он повалил Азалию на диван и придавил, не давая ей шевельнуться. Сирень, поправляя разлохмаченные волосы, подошла и со всего размаха второй раз ударила Азалию по лицу.

– Достаточно тебе будет, негодная тварь! За то, что ты подняла руку на главную магиню белого континента, тебя надо бы утопить в океане. Но я милосердная. Я тебя прощаю. Собирайся и понесёшь ребёнка. Он привык к твоим рукам, а то визжать начнёт. Какое-то время поживёшь там, где я сочту нужным, пока девочка не привыкнет к смене обстановки. Жить будете в уникально красивом месте за городом. Потом я тебе отпущу, дав тебе «много ню» за хлопоты.

Барвинок отпустил Азалию, после чего передал ошеломлённой происходящим Лоте сумку с серебряными слитками – те самые «много ню». Выходило, что Сирень заранее, до своего прихода сюда знала о ребёнке Лоты, и её удивление было розыгрышем ради собственного уже развлечения. Азалия, красная от ударов Сирени и напуганная, покорно отправилась одевать ребёнка для выхода. Сирень удалилась, неся себя плавно и гордо. Барвинок остался ждать Азалию с ребёнком.

– На белой дороге самого высокого уровня поедешь, дура косоглазая! – сказал Барвинок вернувшейся Азалии. Лоту он полностью игнорировал. – Когда ещё тебе придётся испытать такое вознесение над всеми? Скорость там такая, что душа вылетает с непривычки.

Неожиданно Сирень вернулась. Она сделала знак Барвинку, после чего тот взял Азалию с ребёнком за руку и вывел их наружу. Сирень опять села на диван. – Не успела с тобою договорить, – обратилась она к Лоте. – Принеси мне воды. Пить хочу. Принимать еду я у тебя не буду. Не обучена кушать в доме шлюх.

– А прежде лопала всё подряд, – напомнила Лота, перестав её бояться после того, как дочку утащили из дома собственной матери, а та не оказала противодействия.

– Прежде я посещала дом сына, а не твой. Не злись. Успокоишься и сама поймёшь, что я твоя благодетельница.

Лота принесла ей воды в хрустальном сиреневом бокале. Сирень выпила несколько глотков и откинулась на изогнутую, обтянутую шёлком, спинку дивана. – Вот что я хотела выяснить. Кто тот мужчина, что катал тебя выше облаков? Его не Фиолетом зовут?

– Нет. Никакого Фиолета я не знаю.

– Он молод? Хорош собою?

– Он хорош собою. Но не знаю, насколько он молод. У волшебников другой возраст, чем у нас.

– Ну, хорошо. Опиши мне его внешний вид, я сама пойму, кто он. Имя можешь и не называть. Их имена могут быть игровыми.

– Он высокий, светловолосый. Но борода более тёмная, чем волосы на голове. Глаза зеленовато-синие. Нос ровный, лицо очень правильное. Что ещё сказать? Достоинство мужское у него большое и красивое. Очень сильное и не такое, как бывает у тех, кто старый.

– Об этом могла бы и умолчать, драная кошка!

Сирень стала мрачной. Она явно не знала того, о ком и шла речь. Она явно завидовала Лоте – «драной кошке», уловившей такую удачу, как любовь небесного пришельца, как бы ни была эта любовь временна и случайна. То ей Кипарис дарит свою любовь и ребёнка, то ещё один неизвестный странник, а тут довольствуйся жалким Барвинком, надоевшим до того, что впору сворачивай проект под названием «вторая молодость Сирени». Ведь Золототысячник её забыл! Пусть Лота моложе, а она, Сирень, несравнимо краше и качественнее.

– Познакомь меня с ним, – попросила она вкрадчиво.

– Не мечтай! – крикнула Лота, – своего мужчину я тебе не отдам! А будешь настаивать, так я упрошу его, чтобы он отнял назад моего ребёнка и отвёз нас на мой родной континент. Где ты нас не достанешь и не найдёшь! И никогда он не прикоснулся бы к такой злой жабе как ты!

– Ладно, – смирилась Сирень, поняв, что Лота не шутит. – Давай прощаться. Больше я тебе не потревожу. А своё покровительство, коли обещала, даю. Никто тебя в столице, да и на всём континенте не тронет. Живи, как хочешь. Не нужен мне твой мужчина. Я из любопытства спрашивала. К тому же у меня свой небесный странник есть. А волшебников мне не надо. Я сама волшебница.

После этого она ушла. А Лота упала на диван, успевший пропитаться тонким запахом духов ненавистной Сирени, и зарыдала в голос. Заломило грудь, то ли сердце, то ли уже ненужное молоко прибыло. Внезапно она наткнулась на что-то лицом. Лота подняла голову и обнаружила тонкую цепочку, на которой висел розовато-золотой цветок лотоса с алмазом внутри. Сирень явно умышленно бросила драгоценность тут. Оставила Лоте как ещё один плевок к остальной плате, отданной за то, за что нормальные люди денег не берут. Поскольку нет таких денег, чтобы оценить родного ребёнка. Лота опять заплакала, но уже тихо, комкая цепочку с колючим цветком, вдавливая его в ладонь. Если бы она могла, она бы бросила драгоценность в лицо Кипариса. Лота уже зачеркнула в себе ту мечту, в которой она с ним встречалась, и где возвращалась к ним их любовь. Только более усиленная, ведь был их общий ребёнок. Теперь ребёнка у неё отняли, теперь и мечта такая ни к чему. Но подумав, она не решилась выбросить драгоценность прочь, в раскрытое окно, как только что хотела. Лота была практичная женщина. Горе приходит и уходит. А дом, который она купит на родном континенте, не уйдёт от неё. Дома не изменяют, у домов нет ног. Дома покупаются на долгие и долгие годы. Если не на всю жизнь. К тому же в том будущем доме будут жить и другие дети Лоты, оставшиеся на Родине. К тому же, всё это время она как-то жила тут, когда другие её дети жили вдали от неё. Проживёт и теперь, когда её младшая дочь – будущая магиня будет жить где-то в уединённо-прекрасном месте вдали от родной матери. И Лота подумала о том, как за все эти последние дни ей надоело присутствие рядом завистливой Азалии. Теперь Азалия ей не нужна, и никто уже не будет ей мешать предаваться взаимной телесной радости с Радославом. Азалия же мешала, даже находясь далеко от той спальни, где ночевала Лота. Азалия прислушивалась к малейшим вздохам и шёпоту любовников, а утром сверкала глазами на Радослава так, как будто он ей хоть когда принадлежал. Нет худа без добра, могла бы подумать Лота, но она такой пословицы не знала. Лота вдруг ощутила полную свободу от всех забот и тревог, от всяких переживаний и пустых мечтаний. Она стала прежней Лотой, какой и встретил её Радослав в доме у Андрея.