Космическая шкатулка Ирис

Пустяковые разговоры о непустяковых вещах

Только оказавшись у Радослава, Фиолет узнал его окончательно. А Радослав Пан, как назывался теперь бывший Рудольф Венд, долго и пристально смотрел на него и, поверив, что перед ним дерзкий когда-то мальчишка космодесантник Арнольд Фиолет, никак не мог поверить в такое вот радикальное его внешнее изменение. Радослав был один. Его жена находилась в звездолёте, запрятанном в огромной подземной пещере, где она и родила в медицинском отсеке своего первенца. Девочку Виталину. Там с нею находилась врач – земная женщина, там же находились и некоторые члены экипажа звездолёта. Поскольку Фиолет не видел его прежде с волосами, – Радослав на Паралее коротко стригся под самый корешок, – то и Фиолету было трудно сопоставить его с прежним Вендом. Также накрепко подзабытым. Так что они как бы познакомились заново.

Первое, что попросил Фиолет, – спасти его девушку. Она больна, но о том пока не догадывается. Она, можно сказать, спасла ему жизнь, дала ему кров, любовь, стала ему и за друга, и за мать, и за возлюбленную жену. – Радослав, это срочно! Потом все расспросы, бесконечные беседы и соображения на дальнейшее. А сейчас её необходимо прооперировать, если у вас там универсальный медицинский робот, профессиональный врач. Из-за тревоги за неё я почти утратил сон, аппетит…

– По поводу сна я не знаю ничего, но по поводу аппетита, это кому ещё говори, – встрял Константин. – Видел я, как ты трескал в общественной столовой одну порцию рыбы за другой. Я стоял у окна, а он, как в трансе, поглощал огромное количество рыбы. Он был похож на акулу. Бессмысленно таращил глаза и ел, ел… А я всё стоял и стоял, а он всё ел и ел. Вообще же, он как-то удивительно быстро вписался в замедленный алгоритм здешней и неспешной жизни.

– Да не ври! – обиделся Фиолет, – ты даже не дал мне доесть мою порцию. А рыба была такая вкусная.

Все трое они засмеялись. Радослав повел их в свой сад, чтобы накормить на вольном воздухе. Дом его поразил Фиолета своим шиком, странным в сравнении с тем домиком, где он обитал вместе с Ивой. Да и окружающие дома в том старом городке были примерно все одинаковые. А тут целый посёлок состоял из огромных домов, окружённых такими же немалыми садами и даже кусочками леса. Что наводило на понимание, что тут присутствует социальное расслоение. О чём Фиолет и поделился с Радославом и Костей.

– Дом – подарок Кука. А Кук – он местный буржуй, хотя сам живёт на другом континенте, – сказал ему Радослав. – Что касается меня, я веду чисто паразитический образ жизни на необъятном ресурсе Кука. Я абсолютно не вписан в местный социум, как и ты. Поскольку я всего лишь пережидаю тут некую неблагоприятную фазу своего существования. А как долго оно будет, я не знаю. Мне тут настолько нестерпимо скучно из-за собственного выпадения в нирвану, что если бы не твоё появление, Фиолет, то вскоре я попросился бы в стазис-камеру на бессрочное засыпание, как спора. Во избежание опасности окончательного распада собственной личности от безделья. – И Радослав засмеялся невесёлым смехом.

– По крайней мере, вас тут много. У тебя жена – земная женщина, к тому же. Это важное отличие, Радослав. Ты не жил тут как я. Полностью отрезанный от привычного мира.

– Жена – земная женщина? Нет. Она не земная женщина. Хотя она и рождена от земного мужчины. По поводу матери ничего не скажу. Понятия не имею кто она такая. Пелагея – Бусинка.

– Ландыш – не земная женщина? – удивился Костя. – А я и не знал.

– Тебе, Венд, не привыкать к жизни с инопланетянками, – сказал Фиолет.

– Забудь о Венде. Такого человека больше нет.

– А что произошло?

– Тебе ни к чему знать сериалы о чужой жизни. Это нестерпимо скучно.

– Ты конкретно поскучнел. Конкретно выцвел. Это заметно, – заключил Фиолет. – Не имею в виду твою внешность, до сих пор фасонистую и отменно-молодую по видимости. Но от тебя тянет тоской, как гарью из плохо вентилируемой печи. Так бы я сказал. Тебе досталась не самая лучшая из женщин?

– У тебя и обороты! – встрял Костя, – вот уж селянин заправский! Печь, гарь. Да все мы тут в тоске. Кроме моего отца. Мне тоже так домой охота! До того тут надоело торчать и смотреть местное замедленное кино. Эти их непонятные «Города Создателя» – единственное, что достойно любопытства. Но туда не проникнешь, не имея личного идентификационного номера. И понять, где он там у них запрятан, невозможно. У нас такого номера нет.

– Думаешь, у них есть вживлённые чипы? – спросил Фиолет, – или их подобие? Неужели, и у Ивы есть какое-то устройство в теле? Но ведь меня не вычислили…

– Не знаю я, чего у них есть. Но у каждого есть какой-то персональный номер. И где-то он значится, как-то обозначен в их всеобщей, объемлющей весь социум целиком, какой-то управляющей структуре. Но где? Не поймёшь. Их мир, так мне сдаётся, какая-то компьютерная программа. Она работает как-то и зачем-то, выполняя некие свои цели. А мы вроде хитрых вирусов тут, пока что не пойманных их неповоротливой защитной системой. Это как в одной старой теории о том, что человек живёт в цифровом пространстве, и сам всего лишь цифра.

– Так и мы тогда набор цифр. Как-то слишком просто. И как-то бесчеловечно тоскливо, – не согласился Фиолет. – Если выбирать между такой вот цифровой теорией и теорией создания человека Богом, я выбираю Бога.

– Выбирай, что хочешь. Что меняется? – не сдавался Костя.

– Моё отношение к действительности. Я не могу принять версию, что моя Белая Уточка какая –то виртуальная поделка. Тогда какая разница, болеет она или здорова. Жива или скоро умрёт? Моя душа болеет за неё по-настоящему больно. И ей больно по-настоящему, а не по игрушечному. Я же вижу.

– Любишь её? – спросил Костя. Фиолет ничего не ответил.

– А почему она Белая Уточка? – спросил бывший и ярчайший Венд – настоящий потускневший Радослав Пан. Время от времени Фиолет изучал его исподтишка и всё не верил в его реальность. – Ты не знаешь такую сказку про Хромую Уточку, которая была заколдованной девушкой? Она всё умела делать по дому. Убираться, готовить, топить печку, ходить за водой. И даже печь хлебы. Но для чего-то была превращена в хромую уточку. Моя Белая Уточка действительно работает на выпечке хлебов.

– Больная девушка работает, а здоровый мужик сидит на её шее? – спросил Радослав.

– Ты же и сам сидишь на шее некоего Кука. Он кто? Кук?

– Кук это Кук. Он над нами тут главный. К тому же он здешний старожил. Вот как я был на Паралее, когда ты туда прибыл. Помнишь об этом?

– А то. У тебя ещё маска там висела в «Зеркальном Лабиринте».

– Маска? – встрял Костя, поскольку его никто не включал в разговор, он влезал сам. – Какая маска? Чья?

– Ты не поверишь, Радослав, но я сохранил её себе на память о тебе, повесил её у себя, как только вся ваша бригада отбыла на Землю. Потом … Ну, – он вздохнул. – Одна девушка так её боялась, что потребовала убрать прочь с глаз долой. Она уверяла, что уникальная маска работы была собственностью колдуна-оборотня. Ага! И там были какие-то байки о нас, как об оборотнях. При взгляде на маску, у неё возникало нечто вроде припадка истерики. Она требовала её уничтожения. Мне было жалко прекрасную маску ручной работы. Очень красивым было то лицо. И даже глаза не пустые прорези, а стеклянные цветные вставки. Я убрал маску. А потом где-то так и потерял.

– Удивительно то, что, живя в Паралее, я считал годы жизни там потерянными, – сказал Радослав. – А теперь считаю их лучшими годами своей жизни…

– Я всегда любил Паралею, – сказал Фиолет. – И хочу туда вернуться. Паралея стала для меня не просто заменой Родины, а Родиной настоящей. Если по ощущению…

– А у меня Земля – Родина, – сказал Костя. – Была и осталась. Незаменимой…

– Паралея и была твоей настоящей Родиной, – сказал Радослав Фиолету. – Ты там родился.

– Да? Я не знал, что там родился, – сказал Фиолет Радославу.

– Что за нелепая и пустая у нас трепотня? – спросил Костя.

– И это после такого приключения? – спросил Фиолет, – Как оно возможно?

– А как возможно то, что мы с тобою встретились на чужой планете? – спросил Радослав. Все трое они стали судорожно хохотать, хотя смешно никому не было.

– Вот и не верь в то, что мы тут живём в виртуальном мире. А в нём нет ничего невозможного. Возможно всё, – подал голос Костя.

– А если жизнь – фикция, то и смерть – фикция, – откликнулся Радослав.

– Тогда, если ничего нет невозможного, моя Белая Уточка обязательно выздоровеет, – воодушевился Фиолет.

– Не сомневайся, – поддержал его Радослав.

– Так оно и будет, – повеселел и Костя. Повеселели и Радослав с Фиолетом. Какое-то время пили местный чай, похожий на траву. Но траву приятную и бодрящую. Особенно были вкусны маленькие печенья из местных булочных-кондитерских. Такого натурального вкуса на Земле было давно уже не отыскать.

– Она красивая? – поинтересовался Костя у Фиолета.

– Я не знаю. Она очень хорошая.

– Значит, некрасивая? – не отставал Костя. Поскольку он был молод, девушки будили его любопытство.

– Я никогда не оценивал её с позиций какой –то универсальной женской красоты. Она мне родная. – Фиолет упрямо не желал давать характеристику своей жене относительно её внешности.

– Хорошая – это качество, скрытое в душе, хотя и проявляемое в поступках. А лицо, фигурка, – какая она в целом?

– Обычная, – буркнул Фиолет. – На всех тут похожая.

– Ты просто её не любишь, – жёстко резюмировал Костя, – ты просто к ней прилепился ради своего выживания. Деваться тебе было некуда. Ты приспособленец, Фиолет! – это уже было шуткой, но и не совсем. Между ним и Фиолетом вдруг заискрило некоторое замыкание, вполне себе могущее привести к дальнейшей стойкой неприязни. Косте, очевидно, не нравился Фиолет, которого он столько искал и которого нашёл.

– Ни больше и ни меньше, чем любой из нас. Как мне было тут выжить одному?

– А Кук выжил тут один. И не просто выжил, а накопал где-то и невероятных тайн. Познаний, превышающих наше понимание. А также сумел подняться в местном социуме с пользой для себя и местных людей, – ответил Радослав.

– Ты ему завидуешь? – спросил Фиолет, – хотя и белой завистью? Ведь на Паралее, а уж тем более на Земле ты достиг весьма значимых высот. Трудно быть богом, но куда как горше быть ничтожеством тому, кто им когда-то был. Или таковым себя мнил. Слово бог говорю с маленькой буквы, потому что мы не Он, или Они, если Их было много.

– Никому я не завидую. И вообще думаю, что тот, кто и запустил программу моего существования, заметно подустал от меня. Мне требуется некая перезагрузка. Я где-то давно слышал, что древняя сказка о Тереме-Теремке была озвучена неправильно. Или умышленно название изменили. Не Терем-Теремок, а Терем – Черепок. То есть чья-то голова, в которой мы все и живём. Уж сколько эту мысль перепевали на разные лады, а проверить её опытным путём никак невозможно. И ты, Фиолет, не удивляйся пустяковому нашему трёпу. Мы даём тебе отдых после стольких потрясений. И никто тебя не осуждает за то, каким способом ты сумел выжить. Ясно, что любой из твоих способов не нарушал норм привитой тебе нравственности. Я в этом абсолютно уверен. Костя никогда не жил один на один с самим собой, поэтому он судит так строго. А наша беседа под чаёк это только разминка перед твоей встречей с Куком. Уж он-то вытряхнет из тебя всё.