Остаточная деформация

Берт обхватил себя за плечи своими-чужими руками и поплёлся к Зданию. Старался не вспоминать, как веточки Древа на стене-экране в Здании меняли цвет с красного на зелёный, с зелёного на красный…

Завтра у него выходной. Пети пригласил погулять за городом.

*

Пети учил рыбачить. В рамках, как он выразился, базового курса выживания.

— Ай, не уйдёшь! — азартно орал однокрылый, скача козлом по песчаному берегу. Удочка в его руках плясала джигу. Он обернулся к Берту. — Каков гусь, а?

— Это не гусь, это язь, — поправил Берт, нарвавшись на залп заразительного хохота. Хотя что смешного? Рыба точно не птица. Но Берт уже знал, что выяснять не стоит. Лучше взять в горсть шмат мокрого песка и запустить Пети пониже спины.

Попал, между прочим.

— Блин!

От неожиданности Пети шлёпнулся на ушибленное место, резко дёрнув удилищем. Язь описал крутую дугу по воздуху, на несколько секунд уподобившись птице. Баллистическая кривая закончилась в колючих кустах.

— И что б сразу его не выдернуть? — меланхолично спросил Берт, проследив полёт язя от начальной точки до финиша.

— Не по-игроцки, — грустно ответил Пети. — И по колючкам не пришлось бы лазать. Тебе, между прочим, не пришлось бы. Из-за твоих же дурацких шуточек.

Берт полез без возражений. Подумаешь, колючки.

Язь оказался скользким, грязным и тяжёлым. Тугое тело в чешуйчатой броне часто и бессмысленно билось, крутя растопыренным хвостом. Кровавые прожилки быстро расчерчивали выпученные от удушья золотисто-серые глаза. К одному прилип обрывок листика. Острый запах холодной крови.

— За жабры его, за жабры! — командовал забывший грусть Пети. — Тогда не вывернется, гу… язь, я хотел сказать язь.

Берт уже размахнулся, чтобы зашвырнуть рыбину подальше, но Пети зачем-то велел:

— Стой! Держи его вот так, правильно.

И изо всех сил стукнул по рыбьей башке мокрым камнем-голышом. Их под берегом полно.

Берт не удержал, и язь выскользнул из пальцев, шлёпнулся на влажную землю.

— Зачем? — задал он глупый вопрос.

Какая разница? Всё равно живое уже стало неживым.

— Как — зачем? Ужинать будем. Для этого, собственно, рыбу и ловят. Остальное — так, баловство. Почистишь?

Берт сдержал брезгливую гримасу, но Пети заметил. Конечно, он всегда всё замечал. Такой уж замечательный гел.

— Василь сказал, что мне не хватает крепости души. — Берт хотел, чтобы прозвучало иронично с оттенком сарказмом, но вышло виновато. Как всегда. — Но ты не волнуйся, прижмёт — научусь.

Пети какое-то время молчал, потом хмыкнул, подобрал дохлую рыбу и заявил:

— Дурень твой Василь. Есть у тебя крепость души. Могучая такая, непрошибаемая. И в этой крепости твоя душа пересидит все неприятности. Костёр разведёшь?

— Разведу, я умею, — обрадовался смене темы Берт. — И грибов принесу, вон там, в ельничке, должны быть хорошие маслята.

Пети только вздохнул.

***

В уютной и просторной больнице на краю Гелио, в самый глухой предрассветный час проснулся один из больных «синдромом четвёртого греха». Раньше он был работником родильного дома, увлекался старинными музыкальными инструментами, преимущественно догельской эпохи. Неплохо играл на виолончели и тромбоне, слыл интересным собеседником. Его звали Галилео, но он уже четыре года не отзывался на своё имя, а из этих стен не выходил почти семь лет. Бывший Галилео считался старожилом больницы. На самом деле были трое пациентов с большим стажем, но о них не любили упоминать. Зачем тревожить мёртвых? Их тела и так разъяли на части, а мозги — чуть ли не на молекулы в попытках доискаться правды о причинах новой болезни. Не доискались. Абсолютно здоровые гелы, только в какой-то момент мозг отдал их телам команду умереть, и они умерли.

Бывший Галилео пока не собирался умирать. Он тихо поднялся с постели, покружил по своей комнате, остановился перед окном и издал низкий урчащий звук, почти рокот. Потом повысил тон, перейдя к монотонному гудению. Из-за стены слева его странную песню поддержал бывший куратор детской стаи, а через три минуты гудела вся больница.

Персонал тщетно добивался тишины всеми возможными методами. Гудение стихло само, через двадцать семь минут. Больные разбрелись досыпать, такие же тихие и равнодушные, как всегда. Бывший Галилео, перед тем, как лечь, несколько раз взмахнул крыльями.

***

Ури и Никодим не вернулись с последней Последней битвы. Так сказал Йоган утром.

В обед инструктор принёс два пера — светлое, почти серебряное, и глухо-серое, цвета воронёной стали. Нёс он их, завернув в суконный берет, грязный, как вчерашняя рыба.

Отдал оторопевшему Берту.

— Сходи в третью комнату, от выхода направо, положи там, — сказал-приказал в обычной своей манере. — Сегодня сам занимаешься. Завтра спрошу.

Он не задал даже тему занятия. Ушёл, грохоча крыльями и сапогами.

Третью комнату направо Берт нашёл сразу, невозможно заблудиться. Никогда здесь не был… В Здании тысячи комнат, не удивительно.

Посреди пустого квадратного помещения стояла огромная сетчатая корзина, почти доверху полная перьев из псевдометалла. Тусклых от смерти, но всё таких же острых.

— Такая вот статистика, — пробормотал Берт, стараясь дышать ровно.

Пристроил то, что осталось от Никодима и Ури, с краю кучи. Прикрыл беретом, поскольку не знал, что с ним делать. Пусть те, кто знают, потом сделают правильно.