Остаточная деформация

Штефан закричал, всхрапнула загнанной лошадью установка — и хронопорт накрыло тишиной густой и вязкой, как болотная грязь.

Михаэль проморгался, морщась от ожога сетчатки. Зрение слегка уплыло в ИК-область, но он знал, что это быстро пройдёт. В воздухе стоял резкий запах — озон и гарь.

Обведённые тепловым контуром фигуры Ника и Аве суетились возле уже лежащего на полу Габриэля, и прочее, похоже, было им до святых ёжиков.

Трещина закрылась, сожрав Штефана навсегда. Ну, Михаэль надеялся, что навсегда. Но всё же интересно — как, сцуки?!

— А синхронизатор, между прочим, был совсем новый.

Михаэль вздрогнул и обернулся. Всеми забытый лаборант подпирал стенку в шаге от него. Пыльная и немодная физиономия выражала скорбь напополам с раздражением. Смотрел он на изуродованную раму, к которой минутой раньше был привязан Габриэль.

— Стребуй с Ника ещё один, — посоветовал Михаэль. — У него всё есть, а если нету, то он знает, где достать.

Лаборант посветлел.

— Я такую жалобу накатаю, — мечтательно сказал он, — что на «Оспорь меня» все лопнут.

— Лопнут, — согласился Михаэль. — В клочки. Ты как сумел подобраться? Ещё один тайный персонифицированный ход?

Лаборант пренебрежительно фыркнул:

— Это у членов Совета тайные ходы. У нас, простых гелов, обычная аварийная подсобка с отдельным входом и дублирующим пультом. Настроить на Трещину элементарно. Первый-второй — на максимум, третий — на минималку. Этот не мог сразу за всем следить. Проще простого.

Михаэль достал бы три синхронизатора неизвестно чего за право узнать — понял склочник, что «этот» не будет убивать, или нет. И скольких ещё нежелательных граждан Гелио он вот так — первый-второй на максимум, а третий на минималке — отправил на Паолу. Но узнать правду не было ни одного шанса даже за все синхронизаторы мира.

Лаборант замолчал. Возможно, он уже мысленно начал составлять свою звёздную кляузу.

Михаэль подошёл к коллегам. Старый гел, серый от усталости, сидел на обсидиановом полу и держал голову сына на коленях. Это было… странно.

— Живой? — спросил, чтобы начать разговор.

— А то не видишь, — огрызнулся Ник, отрываясь от каких-то манипуляций над раненым. — И это на текущий момент единственная хорошая новость.

Щёголь Габи выглядел отвратительно, но уже помалу приходил в себя. Говорить он не сможет ещё очень долго, особенно учитывая пожар у улучшальщиков, но вербальный метод получения информации — далеко не единственный. И получать её надо быстро. Лучше бы, конечно, вчера.

— Оставь Габриэля в покое, Михель, — угадал его мысли Аве. — Я отвечу на часть твоих вопросов. Кое-что знаю, кое о чём догадываюсь, но, думаю, на первое время хватит.

Вопросов была тьма, но первым выскочил самый дурацкий.

— А у тебя под бородой и вправду что-то было?

Авессалом-старший криво усмехнулся и достал из-за пазухи масляно блеснувший предмет — угловатый анахронизм со спусковым крючком.

— Такое же старьё, как и я.

Ник рассматривал антиквариат с любопытством, Михаэль — с тянущей тревогой. Он знал, что воронёная, тщательно смазанная хрень на ладони Аве называется пистолетом, а вот Ник…

— Маленький какой-то для… для оружия, — сказал рыжий гел. Забыв название, он понял суть.

— Нормальный, — вместо Аве ответил Михаэль. Голос охрип от непонятного волнения. — Просто рассчитан на руку человека. Ты что, хранил его с тех самых…

— Да. Всю тысячу лет. Я умею стрелять и доводилось — в людей. И сразу, чтобы без лишних вопросов, — у меня никогда не был привит Нарратив.

Младенцы. Они младенцы перед ним. Как если бы сама Бабилонская башня отрастила белую бороду и спрятала под ней чёрный пистолет.

— Габи взял на себя огромную ответственность, — с усилием продолжил Аве, но у Михаэля осталось впечатление, что уговаривает он в основном себя. — Мы не могли прекратить войну с йорнами, но могли сделать её контролируемой. Это вы знали. Но только Габи придумал — как это сделать…

— Если Штефан сказал правду, то хреново он придумал, — сказал Ник. — С йорнами нельзя договариваться ни под каким видом. Они плевали на все договоры. Сколько раз уже было.

Сейчас Нудный больше напоминал едва оперившегося птенца. Возможно, по сравнению с Аве. А может, что-то в нём надломилось, пока пылал Сектор Улучшений — выпестованное детище, всё, во что он вложил душу, силы, самую жизнь.

— Да, — согласился Аве, зашторивая взгляд тонким пергаментом век. Узловатые пальцы перебирали волосы Габриэля. — Так ли, иначе, а круг всегда замыкается, мальчики. Но всё-таки продержаться на круге тысячу лет — это действительно много.

А Михаэль слепо смотрел перед собой (хотя зрение уже вполне восстановилось), и череда набитых острейшими перьями корзин проплывала перед ним в шлейфе густого запаха крови. Ник прав, несмотря на детскую интонацию, а может, и благодаря ей. Предательство есть предательство, в какую обёртку его ни заверни.

У его мальчиков кровь пахнет железом, медью и жизнью, как людская. Кровь гелов пахнет горячими камнями. Ему казалось: он понимает, о чём говорит старейший из гелов. Он знал: это только кажется.

Они могли прекратить войну, наверное, но ни разу не пробовали сделать это всерьёз. Потому что не знали, как без неё жить. Боялись нарушить некое равновесие, подспудно вызвать какие-то неведомые глобальные катаклизмы. Никто из членов Совета за последние пять столетий (а именно столько в нём числился Михаэль) даже не заговаривал об окончании войны и…

Габриэль открыл глаза.

— Ну наконец-то, — проворчал Ник, обретая толику былой уверенности.

Раненый заскрёб вокруг себя, и Михаэль услужливо подсунул служебный планшет и стилус.

«Немедленно послать на Паолу боевую группу, — поплыли по экрану корявые, трясущиеся буквы. — Заблокировать Грааль»

Стилус выскользнул из слабых пальцев, напоследок оставив на экране неровную линию. Габриэль засипел от бессилия.

— Тихо ты, — прикрикнул Ник. — Прости, Габи, но без полной информации никто никуда никого не пошлёт.

Михаэль внезапно успокоился. Новый круг — значит, новый круг.

— Прошу прощения, — откашлялся снова забытый лаборант (талант у гела, не иначе!). — Тут к вам ломятся какие-то, вопят, что связь не проходит. Я открою, да?

— Открывай, — кивнул Михаэль.

— Это Иона, — обречённо прошептал Аве. — Наверняка он, и рой сорвался, и…

Но вбежавший посланник не был Ионой. И не имел к спецлечебнице никакого отношения. Его вообще никто из присутствующих не знал.

— Я от Селафиила. — Хвала Древу, гонец сразу перешёл к делу. — Йорны… йорны напали и движутся к центру с севера. Много убитых. — На лице посланника проступил ужас. — Они взялись ниоткуда и убивают всех, кто оказался на пути. Если прорвутся к Зданию… Селафиил спрашивает…

Но Михаэль уже не слушал, стрелой летя к выходу.

— Йоган! — заорал, вылетая на улицу. — Йоган, заешь тебя ёжики! Два нуля красный! Всех на крыло и к северу! Цивилов вон с дороги! В пинки!

Поднявшаяся метелью суета и паника больше не касалась его. Мимо пронесли Габи на носилках — даже не повернул головы. Ник ревел маралом, требуя, чтобы выживших свозили к нему, собирал по комму всех своих, кто ещё держался на ногах после пожара. Михаэлю не было дела до раненых.

Впервые за пятьсот лет его работа обрела смысл.

*

Белобородый старик сидел посреди разорённого хронопорта, грея в ладони слишком маленький для гела пистолет. Аве хотели помочь услужливые дежурные по Зданию, но он отказался, сказал, что посидит немного. Ему не посмели возразить. Свой браслет он отключил.

Склочный лаборант молча прибирал бедлам, направляя автоуборщика и одновременно тестируя что-то в недрах установки. Война была где-то там, солдаты Михеля всё уладят, а у него своя работа.

— Хабойтхим б'ашэм кеха Сион

Ло имот лиолам еешев.

Ерушалаим харим савив ла

Ваашем савив лиамо.[2]

Старик пел негромко, но довольно мелодично, и лаборант с любопытством прислушивался к незнакомым словам.

— Это на каком языке? — спросил он, когда Авессалом замолчал.

— Думаю, скоро узнаешь, — вроде бы и на бабли, но всё равно непонятно ответил старик. — Мы… мы все узнаем.

Когда недоумевающий лаборант отвернулся, вскинул к виску короткое чёрное дуло, но тут же опустил, покачав головой. Хмыкнул.

— Найди себе убежище, парень, — сказал Аве. — Скоро здесь будет очень жарко, и никого не обойдёт. И помоги мне подняться, пожалуйста.