Остаточная деформация

Глава 14. Рыцарь печального образа

Веселый рыцарь на конеСкакал по дальней стороне,Сердца смущая девамПленительным напевом.Улингер, немецкая народная баллада

Паола

«Привет, Берти. Это письмо ты найдёшь уже на Паоле, да и то, думаю, не сразу. Прости за дурацкий способ связи, но ничего другого я не придумал. Видишь ли, я не доверяю Габи. Прискорбно, но факт».

*

— Где он взял лошадь, как ты думаешь? — прошептала Айрин в самое ухо. Щекотно.

Берт пожал плечами.

— Поймал, наверное, — ответил таким же невесомым шёпотом. — Где-нибудь далеко отсюда…

Если бы можно было поймать лошадь близко, рассудил он, то община уже владела бы собственной тягловой силой и транспортом.

Лошадь их выручила. И река. Ржание пропрыгало по воде раньше, чем на противоположном берегу появилась фигура всадника. Берт и Айрин как раз успели забросать травой потухшее кострище, похватать свои вещи и нырнуть в камыши. Явление рыцаря они наблюдали именно оттуда.

До правого берега было метров сто, может, чуть больше, к тому же был он, как положено, выше левого. Поэтому черты лица и прочие мелкие детали рассмотреть не удалось. Конь вороной, с белой звёздочкой во лбу. Всадник — кряжистый мужик, заросший чёрной, в масть коню, бородищей. Нечёсаные патлы собраны в хвост (почти такой же, как у коня, ага), штаны и рубаха, кажется, кожаные, а на плечах — плащ из серой косматой шкуры. Может, волчьей. Из того же материала сделано подобие седла. Ременные петли заменяли стремена. Берт подумал, что, наверное, быстро из таких стремян выпутаться не получится. Также нельзя было поручиться, чем являлся длинный узкий предмет, притороченный к самодельному седлу — мечом или просто палкой, но желания познакомиться накоротке предмет не вызывал.

Всадник ехал медленно, внимательно озираясь. Копыта вороного ступали по самому краю невысокого обрыва, и потревоженные комья земли время от времени плюхалась в воду. Нетрудно догадаться, что рыцарь издалека услышал вопли Айрин, и прибыл проверить лично. Берт и сам не мог понять, почему мысленно называет его рыцарем. Больше тот походил на слегка одичавшего бродягу.

*

«Ты никогда не спрашивал, как я потерял крыло. Очень деликатно с твоей стороны, но спросить стоило. Возможно, я бы ответил правду. Я отрубил его сам, когда вывалился из Трещины. За несколько секунд перехода я разгадал, почему гелы не выживают на Паоле. И что вся защита, которую я на себя наивно навертел — ерунда на постном масле. Знаешь, Берт, это очень страшно, когда кровь внутри становится огнём. Я не жалуюсь, напротив. Повезло, сообразил, сумел сделать. Рубить себе крыло даже очень острым предметом — удовольствие ниже среднего, да и неудобно до ёжиков, но я извернулся. И не столько хотел жить, сколько хотел донести до дома новое знание. Ладно, жить тоже хотел. Я ведь ангел, пыльная шкура. Знаю расценки.

К сожалению, далеко от Трещины я не смог отойти, побоялся, что потеряю сознание от боли и кровопотери. Побоялся, что слишком остыну, не хватит энергии на обратный путь. Зря боялся, для разгона и одного пера хватило бы, но откуда узнать? Но даже этих жалких минут и метров хватило, чтобы понять: на Паоле есть живые люди, которые убрали останки погибших йорнов и гелов. Я изо всех сил старался внушить тебе эту мысль. Надеюсь, ты был готов».

*

— А почему мы прячемся? — снова зашептала Айрин. Она по-прежнему была позади, дышала в затылок и чуточку в ухо.

— Потому, что он может быть опасным, — терпеливо пояснил Берт, немного сердясь на подругу, не понимающую очевидного.

— Ну ладно.

И на плечо Берта легла металлическая, холодная даже через рубашку тяжесть.

— Ты что…

— Мне он тоже не нравится. С психами церемониться не стоит. Не дёргайся, Берти, сейчас я его…

— Прекрати!.. — зашипел Берт, перехватывая ствол плазменного самострела, о существовании которого регулярно забывал.

— Не поймёшь тебя, — проворчала Айрин, но оружие убрала.

Рыцарь встрепенулся, остановил коня и заоглядывался с утроенным усердием. У него точно чуткий слух. Но он не определил источник шума. Или напротив, убедился, что шумят на том берегу, куда и откуда не добраться. Ещё через пару десятков секунд он тронул поводья и двинулся дальше.

— С этой твоей хреновиной, — сказала Айрин уже в голос, — мы можем ходить здесь, где захотим, и шуметь так громко, как в башку стрельнет. Ну, почти. Во всяком случае, дюжину полуголодных бандитов я бы из неё точно положила рядочком.

— Не можем, Айрин. Видишь ли, как только мы покажем, на что хреновина способна, нам придётся прятаться от всех. Всех-то не перестреляешь… И спать надо, и есть, и в кустики, прости за детали. И пока ты всё это — стрелять ни в чью башку не сможешь, а вот тебе из твоей же хреновины — запросто. Так что это на самый крайний случай.

Айрин скептически выгнула губу подковкой, но промолчала. Чудо, не иначе.

*

«Поделился, а как же. Язык бы себе откусил сейчас. Но тогда я не знал, сдохну или нет, а эта идея была навязчивой… Читал я как-то одну книгу. В ветке, конечно, у нас от таких давно избавились. Про гениального мастера, который всё хотел донести своему царю, что ружья нельзя чистить кирпичом… ладно, долго рассказывать. Я думал — просто жестокая сатира, а оказалось, что всё правда и под Луной ничего нового нет. Габриэль, конечно, хорошо держал себя в руках, но я ангел, понимаешь, Берт? Меня трудно обмануть, а Габи не успел спрятать глаза. Знал он о крыльях, и давно знал. Я ни разу не задумался до того — ну что стоило отправить на Паолу пару солярных батарей вместо обычных полислойных осмиевых элементов? Солнце-то там есть, можно же зарядить, если что? Оказывается, пытались и солярные, но они плавились, не достигая цели. Тоже ведь на фотоволокне. А если уменьшить площадь до приемлемой, то толку нет. Я потом нашёл засекреченный отчёт.

Но повторюсь, я и без отчёта всё понял сразу, по выражению лживой морды Габи. Поэтому о второй своей догадке промолчал».

*

— Ты заметил, он теперь мигает ярче, — рассеянно сказала Айрин, подсовывая приятелю под нос Стёпочкин прибор.

Берт не мог сказать точно, но поверил на слово. Состояние душевного раздрая, в котором он пребывал уже давно, сперва почти никак от этой новости не изменилось. Другое дело — письмо от Пети, о котором он думал, не переставая. Айрин деликатно не задавала вопросов, хотя Берт едва ли так хорошо прятал волнение.

— И что? — спросил он.

— Мы приближаемся, Берти. Наверное, уже недолго.

Берт не сразу понял смысл её слов. Потом торопливо развернул на ходу самодельную карту. Карта — грубая, рыхлая бумага кустарного производства, расчерченная Стасом и Джеком — уже изрядно протёрлась на сгибах, хотя выдали им новенькую копию. Составлять карту начал ещё покойный Джозайя, потом она постепенно разрасталась стараниями разведчиков. Берт не без гордости подумал, что тоже оставил на ней след. Из него был неважный картограф, тем более что некомплектная астролябия, на которую возлагалось немало надежд, осталась в приречных камышах и в трёх днях пути. Но кое-что и Берт мог сделать.

Вот посёлок — островок на редколесье. Трещина — красная точка на карте — севернее, точнее, северо-западнее. За посёлком лес сгущался, взбираясь на невысокую горную гряду, отлично видную из посёлка. Берт любил на неё смотреть. Длинным языком, ограниченным рекой, лес обходит общину с запада. Река щедро снабжает поселенцев грунтовыми водами (за частоколом целых два колодца) и многочисленными родниками. Довольно большой ручей, в котором Айрин лечила его от ожогов, стекает с горы и вьётся верёвочкой по кромке леса, мимо кладбища, а южнее посёлка идёт на сближение с рекой. Летом в ручье плюхается ребятня, Сэм даже хотел устроить запруду, но что-то не получилось, отложили до лучших времён.

Берт тряхнул головой. Некогда скучать по друзьям и вспоминать неважные сейчас детали.

Индикатор тёмной материи, или что он там улавливал, сразу повёл их с Айрин на юго-восток, через лес к реке. После встречи с рыцарем они какое-то время шли по левому берегу, но скоро он превратился в нечто непроходимое: вязко-болотистое, заваленное буреломом. Пришлось переправиться на бревне, благо сумка у Берта гельская, непромокаемая, а река медленная. Тем не менее, течением их немного отбросило назад. Но это как раз оказалось на руку — индикатор неожиданно развернул их в обратную сторону. По сухому и высокому правому берегу быстро наверстали. Идти, правда, было тревожно: лес начинался метрах в семистах от воды, а тут почти негде спрятаться, если что. И конный псих где-то неподалёку бродит. Айрин уверяла, что проблему Берт выдумал, но как-то притихла. Два дня напарники шли почти строго на север. Гора, у подножия которой примостилась Трещина, давала прекрасный ориентир. И…

— Я с утра походила туда-сюда, туда ярче всего, — Айрин взмахнула рукой, указывая направление.

Берт сверился с компасом. «Туда» было на северо-восток.

— Нам надо опять через реку, — вздохнул. — Мы просто дали солидного крюка и сейчас обойдём эту клятую гору, Айрин. Какого ёжика, а?

Он догадывался — какого, но побоялся запутаться во вранье, если начнёт объяснять.

*

«Эта догадка могла прийти только в горячечном бреду. Так, собственно, и было. Не знаю, видел ли ты во время перехода через Трещину поток света невероятной яркости? Я-то видел, но не уверен, что человеческое зрение способно его воспринять. Этот поток насыщает наши крылья фотоэнергией до критического предела. Но если есть поток, то должна быть и движущая его сила, некая разность потенциалов. Потом, когда я уже более-менее оклемался, мы с Штефом спорили до хрипа. То, к чему пришли… В общем, если мы с ним правы, то дела неважные. Большая Война начиналась как гонка за прошлым, ты знаешь. Кто сумеет перехватить самую раннюю точку, тот контролирует ствол Древа — нашу основную реальность, — тот может выращивать ветви ради поддержания мат. базы. Проигравшие могут разве что захватить готовое. Да-да, детский гипнокурс общих знаний. И в нём же говорят, почему не удалось продвинуться дальше, чем Бабилонская стройка: чем дальше от настоящего, тем больше сопротивление темпорального поля. Энергия, необходимая для его преодоления, разрушит Древо к чертям собачьим. Уничтожит нашу вселенную. Поэтому и живём, типа, спокойно. Даже если энергии будет достаточно, ни мы, ни йорны не решимся двинуть глубже, потому-то и точка — нулевая. Всё хорошо, всё стабильно, да? Выращивание ветвей нарушает баланс, но только на время. Разрушаясь, псевдореальности очень удачненько переходят в тёмную материю, вроде как не способную взаимодействовать с нашим веществом, и всё возвращается на круги своя. Красота, да?!

Берт, уже давно доказали, что тёмная материя-энергия входит в закон сохранения. За тысячу лет мы вырастили бог знает сколько ветвей. Куда делись последствия их разрушения? Никуда не девается, из ниоткуда не берётся, помнишь? Штеф сказал, что тёмная накапливается, вытесняя нашу материю-энергию, и чем дальше, тем быстрее. Нас может не стать. Трещина — это как прорвавший нарыв, попытка не пустить инфекцию внутрь организма. Паола — это не ветвь и не корень, а что-то вроде дупла, что ли. Древо пытается вылечить себя, но это поможет ненадолго. Единственный выход — полностью свернуть программы выращивания ветвей и жить за счёт ресурсов реального времени. Скромненько, зато долго.