Остаточная деформация

Глава 17. Труби!

Труби, Гавриил, труби —

Хуже уже не будет.

Город так крепко спит,

Что небо его не разбудит.

Труби, Гавриил, глухим,

На радость своим небесам,

Труби, Гавриил, другим,

Пока не оглохнешь сам. И. Кормильцев

Гелио

Глухой рокот прокатился по полу, по стенам, отозвался слабой вибрацией оконных стёкол.

Пети инстинктивно напряг колени, но продолжения не последовало. Василь покосился чуть насмешливо, и до однокрылого дошло:

— Это что, он?!

— Ну а ты как думал, — пробурчал армеец. — И выдохнется он ой как не скоро. Так что скажешь, умник?

Йоган и Матфей смотрели на Пети молча, за что последний был признателен.

— Детали, — потребовал он, опомнившись.

Деталей толком, конечно, не добился, но ход событий худо-бедно восстановил. О том, что ведомство Михеля имеет собственный хронопорт, он знал и раньше. О том, что в этом ведомстве «особая атмосфера» тоже знал, хотя и не вполне представлял — насколько особая. Оказывается, достаточно сказать: «Сольник — подстава, месть за “иудушку”», чтобы смена хронопорта пропустила шестерых бойцов без каких-либо дополнительных согласований вслед за Даниилом. Впрочем, чего уж, в Здании охраны нет вообще — только система персональных пропусков. У любого ангела, например, есть пропуск к хронопорту.

К слову, Матфей был уверен, что йорны знали о сольнике, и их поэтому было всего четверо. Йоган просил сослуживца не молоть ерунды, дескать, обычный расчёт на тройку гелов, связку-пару, мол, на ту захудалую ветку не послали бы. Василь колебался, ссылаясь на недостаток фактов. Неоспоримым же фактом было то, что всемером они одержали победу насколько быструю, настолько и убедительную. Но потом добровольцам пришлось подраться с самим инструктором, который счёл их помощь позором, несмываемым пятном на чести и чем-то там ещё нехорошим, цивильному гелу совершенно непонятным. Каждого в отдельности и даже в тройке он бы заломал, но гуртом… В общем, самое прочное помещение в казармах сейчас трещало и гудело под ударами разгневанного Даниила, утром ждали инспекционного визита набольшего, то есть самого Михеля, и срочно требовался кто-нибудь, кто бы всё это разрулил. Вымотанному до предела Пети хотелось плакать от радости, но армейцы бы не поняли, поэтому он заявил как можно суше:

— Я пойду к Дани и докажу ему, что он дурак.

Повисла уважительная пауза.

— А не?.. — неуверенно начал Йоган, но Пети перебил:

— Калеку? Даниил?! — фыркнул пренебрежительно, картинно отбрасывая со лба мокрую прядь волос. — Да ладно. Вы, главное, дверь за мной быстро закройте.

Стены опять вздрогнули от нового проявления оскорблённых лучших чувств, ставя точку в и без того краткой дискуссии.

***

Снова снился День становления — худшее начало нового дня. Отец утверждал, что все гелы он время от времени видят такие сны, это генетическая память. Но абсолютное большинство их не запоминает, а остальные не могут понять сути.

Габриэль и помнил, и понимал. В первые секунды после таких пробуждений он был готов проклясть всех и всё самыми страшными словами или бежать к Трещине, чтобы поток фотоэнергии унёс его в блаженное небытие. Но очень скоро объёмные, почти осязаемые картинки из тысячелетнего прошлого блекли, размывались. Их заменял низкий, глубокий, наполненный скрытой болью и неизъяснимой гордостью голос отца.

«Мы стали гелами и йорнами в один-единственный неуловимый миг, когда в основание Древа вонзилось копьё Башни. Это не я так сказал, это Скотт. Он всегда был склонен к украшательству. Один миг, Габриэль. Кто-то ожидал, что всё получится. Кто-то не верил до последнего, считал пустой затеей. Войцех и ещё пара человек из его группы предсказывали конец мира, но всё равно оставались с нами. Мы верили, действительно верили, что это единственный выход для человечества. Не сохранилось ни единого учебника о том, что творилось на нашей планете перед Днём становления. Не сохранилось той, первой, истории, которая просто перестала быть. От неё осталось только то, что задержалось в головах двух десятков учёных, бывших на момент Становления рядом с хронопортом, точнее, хронологом, так мы его тогда называли, когда Джонас, весельчак Джонси шагнул в неизвестность. Его лицо для учебников воссоздали по моей памяти, и это всё, что я смог для него сделать. Тот первый хронопорт… Ты бы знал, какое это было убожество, невероятно, просто фантастически повезло добраться так далеко. Я не буду пересказывать ту историю, не имеет смысла. Кое-что отражается в ветвях, даже многое. Иногда мне страшно, до чего многое — словно слепок с мёртвого лица. Но это всего лишь ветви…»

— Помолчи, папа, — сказал Габриэль, морщась от звука собственного голоса и обычной утренней боли в модифицированных связках.

Не помогло. Утренний комплекс упражнений пришлось выполнять под знакомый до последней паузы рассказ.

«… Скотт сошёл с ума — мычал и ползал по полу кругами, хлопая крыльями. Войцех исчез. Ничего не осталось, никакого следа. И, что поразительно, его смоги вспомнить только пятеро наших, да и то двое сильно сомневались — был, не был?.. А остальные, включая лучшего друга Вальтера, только недоумённо повели плечами — какой-такой Войцех?

Помню, сильнее всего меня потрясло не вот это всё, а то, что пол был обычный, линолеум «под дерево», а стала мраморная плитка. Чёрная, с серебристо-серыми прожилками. Что? А, это материал такой был, гибкий листовой пластик, иногда на тканевой основе. Или не был? Иногда кажется, что я тоже сошёл тогда с ума, как бедолага Скотт. Иногда мне кажется, что я до сих пор ползаю кругами на карачках, а Гелио, наш чудесный город — всего лишь бред безумца…»

В таких условиях проводить медитацию было совершенно нереально, и время до начала рабочего дня Габриэль провёл, шатаясь по городу. Не дело, если глава департамента нарушает порядок и расписание, являясь на службу за час до начала. Само собой, весь час он провёл под опостылевшее звуковое сопровождение. И не имело значения, что история Дня становления звучала исключительно в его голове.

«Мы вышли в другой мир. Это нельзя передать словами. Люди, которые думали, что стали ангелами, не зная, что стали гелами. Про йорнов мы узнали немного позже, когда прочли новую историю мира.

Нас, ринувшихся в жуткую авантюру, было девятнадцать человек. Помнящих гелов осталось семеро.

Сейчас я один. Это безумно тяжело, Габи».

По пути к кабинету Габриэль с наслаждением полаялся сперва с начальником хозяйственной части, а потом с курьером из ведомства Михеля. Голос отца почти затих, уснул, как всегда, в глубине сознания.

В кабинете настойчиво пульсировал вызов комма. Личный, не через приёмную.

Габриэль тщательно запер дверь и включил связь.

Экран заполнила морда (лицо?) дражайшего Клео. К тому, что второй по положению и первый по влиятельности йорн современного мира пребывает в перманентном раздражении, Габриэль привык давно. Но сейчас владетельный Клео был просто взбешён.

— Приветс… — начал Габриэль, но был прерван яростным рёвом:

— Ты, гельская шваль! Играть со мной вздумал?!

— Даже не начинал! — прошипел Габриэль в ответ, понимая, что так не надо, но не в силах сдержаться.

Картина с фальшивыми гелом и йорном грохнулась на стол. По экрану пошла рябь помех. Габиэль перевёл дух и произнёс относительно спокойно:

— Прошу вас, владетельный Клео, более последовательно изложить суть ваших претензий.

Изображение восстановило чёткость.

Йорн вытер под носом чёрную кровь и изложил более последовательно.

— Вельз и Барри не вернулись. Маячки потухли быстро. Мертвы. Моя претензия, достопочтенный Габриэль, в том, что это произошло с вашего ведома и по вашему желанию.

— Осмелюсь возразить, владетельный. Ваши претензии беспочвенны. Я не менее вашего заинтересован в сохранении текущего положения вещей на Паоле. И гибель ваших посланников для меня не меньший сюрприз, чем для вас.

— Ты старый лжец, Габи. Ты выдаёшь мне информацию по чайной ложке, заставляя блуждать в сумерках. Если ты сей секунд не расскажешь, ради чего гибнут мои бойцы, то следующих отправляй своих. Интересно будет посмотреть, как ты объяснишь в Совете охоту гелов на гела.

Габи невольно дёрнул уголком рта, сдерживая язвительную ухмылку. Клео не понимал сути проблемы — и это хорошо. В некоторых случаях начальник разведки Гелио мог ничего не объяснять Совету. А даже если придётся — ерунда, и не такое проходило. Главная, нерешаемая задача — чтобы гел охотился не гела. Сам бы смог, но ему нельзя.

— Ради чего? — негромко, словно дальнее эхо, переспросил Габриэль. — Ради того, чтобы мы были, Клео. Гелы, йорны, Древо, в конце концов. У этого парня — в целом безобидного, даже симпатичного мне — есть всё, чтобы уничтожить наше бытие. У него есть возможность и наверняка есть необходимое знание. Единственный сомнительный пункт — есть ли желание уничтожить. Но желание — такая зыбкая материя, что я не могу рисковать. Выбитый из привычного, сытого, устойчивого, предсказуемого кокона… всё что угодно, Клео. По некоторым причинам я не смог отменить его переброску на Паолу, поэтому обратился к вам, владетельный.

Йорн нахмурился до скрежета лобных чешуек. Подался вперёд, к камере, впился тяжёлым взглядом в зрачки Габриэля.

— Ещё вопрос, — медленно проговорил он. — На последний сольник, который ты обещал, явились семеро. Из четверых моих выжил один. Чудом, не иначе. Что скажешь, Габриэль?

Вакуум возник внезапно, предположительно в районе мозжечка, и всосал все мысли. То, что он только что услышал, не могло быть правдой. Оно было правдой. И… и…

— Верю, — внезапно ухмыльнулся Клео. — Теперь верю, что тебя надули, надутый гел. Я доволен. Следующих охотников я подготовил лучше и отправлю так быстро, как только смогу. Возможно, сегодня.

Экран почернел. Лучший враг и союзник никогда не придавал приличиям ни малейшего значения. Возможно, в пику нарочито церемонному Габриэлю.

С головой, звенящей от пустоты, он повесил на место картину, строго выровняв по линии потолка. Руки дрожали.

Йорн опять ничего не понял, хвала Древу. Но хорошо ли понимал сам Габриэль?..

Армеец ослушался приказа. Железная саранча расправила крылья и готова к взлёту.

Бессмысленно шатаясь по кабинету и переставляя мелочи с места на место, он пытался прокручивать варианты.

Результат генетического сбоя? Возможно. Даниил недаром считается… считался… нет, считается, йорн раздери, лучшим солдатом Михеля. Он — результат очень сложных модификаций, и Ник до сих пор не решается повторить успех. Напирает на большое количество стадий-развилок, которые пока не может полностью контролировать.

Результат вмешательства самого Габриэля? Непоправимое слово удачно наслоилось на желательность сольника, но Михель никогда бы не пожертвовал лучшим солдатом. Михель даже не поленился закатать по этому поводу скандал. Отдав приказ через голову главкома, Габриэль мог запустить сразу несколько механизмов, которые могли привести…

В дверь поскреблись.