Правитель

Глава 24

Претендую на свой приз

Перл

— А как ты проголосовала? — спросила я свою мать, когда встретила ее возле своей квартиры всего через полчаса после заседания Совета. Я видела, что ее глаза покраснели, и знала, что она плакала.

— Не возвращайся к нему, — сказала она, явно убитая горем. — Если ты это сделаешь, я тебя больше никогда не увижу.

— Почему нет? Мне что, нельзя вернуться и навестить тебя?

— Конечно можно.

— Тогда я так и сделаю.

Изобель посмотрела вниз; ее стройная фигура, которую я всегда считала сильной, внезапно показалась хрупкой.

— Я бы пригласила тебя на свою свадьбу, но, учитывая твое отвращение к мужчинам Севера, я пойму, если ты не захочешь приехать.

Ее лоб наморщился.

— Ты уверена, что хотела бы, чтобы я была там?

— Мам. — Я наклонила голову. — Конечно, я хочу, чтобы ты была там.

— Но ты знаешь, что я проголосовала против, — призналась она.

— Да, я так и подозревала. — Я грустно улыбнулась ей. — Но я также знаю, что ты сделала это, потому что заботишься обо мне.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— И я люблю тебя. Но сегодня ты нарушила свою клятву на этой встрече. Ты поставила свои личные потребности на первое место и использовала свою власть для личной выгоды.

Она посмотрела вниз.

— Если ты решишь прийти на мою свадьбу, тебе нужно быть непредвзятой. Хан не крадет меня у тебя или у Совета. Он делится со мной собой и всем, что у него есть.

— Я хотела бы встретиться с ним.

Я заглянула ей в глаза, чтобы убедиться, что она говорит серьезно.

— Я буду вести себя хорошо, — тихо сказала она, и это заставило меня усмехнуться.

— Видишь ли, в этом и есть положительная сторона мужчин Севера — тебе не нужно хорошо себя вести с ними. Если ты злишься на Хана и хочешь дать ему об этом знать, ты можешь это сделать. Он сможет с этим справиться.

— Тогда я скажу ему, что он ведет себя как пират и крадет мое самое большое сокровище. — Она покраснела от этого крайне оскорбительного выражения, и мой смех усилился.

— Тебе придется придумать что-нибудь похуже пирата, если ты хочешь произвести впечатление. Скажи ему, что он придурок.

— Перл! — потрясенно воскликнула она и огляделась.

— Но не высказывай ему своего честного мнения, если не готова услышать его в ответ, — предупредила я.

— Когда состоится свадьба? — спросила она.

— Скоро.

— Ты позвонишь мне по защищенной линии, как раньше?

— Да, мама, я так и сделаю. И ты тоже можешь позвонить мне.

— Может быть, я могла бы посмотреть школьный проект?

— Конечно. — Я притянула ее к себе, чтобы обнять. — Все будет хорошо. Ты увидишь.

Ее глаза были влажными, а плечи поникшими, но я должна была верить, что в конце концов она научится принимать мой выбор.

Мне потребовалось четыре часа, чтобы собраться, и за это время я выбрала свои любимые блюда, собрала кое-какие практичные вещи и зашла в свой офис, чтобы лично попрощаться со всеми. С некоторыми из моих сотрудников я проработала семь лет, и это было эмоциональное прощание. Как я и предсказывала, они тоже не поняли моего выбора.

Я позаботилась о том, чтобы Хану было отправлено сообщение из моего офиса, в котором сообщалось, что он должен забрать сообщение от Совета на границе позже тем же вечером. Он подумал бы, что это просто обычное сообщение, и, вероятно, послал бы одного из своих охранников, но все было в порядке. Мне просто нужно было приехать, чтобы я могла удивить его лично.

Когда вышел пресс-релиз, я прочитала его четыре раза и удовлетворенно кивнула. Я предоставила фотографию меня и Хана, и хотя это была далеко не официальная фотография, она идеально соответствовала своей цели.

Хан

— Хочешь поспарринговаться? — спросил Финн от двери в мой кабинет.

— Нет, — сказал я, не отрывая глаз от шахматной доски.

— Ты уверен?

— Да.

— О, ладно… Может хочешь пойти в бар и напиться?

Я фыркнул на его дурацкую шутку. Я не мог пойти в бар и просто наслаждаться вечером среди обычных людей. Я всегда был бы их правителем, и во многих отношениях это была позиция изоляции.

— Ты в порядке? — спросил Финн и придвинулся ближе.

— Угу, — буркнул я, не поднимая глаз, не позволяя никому увидеть, в каком состоянии я был на самом деле. Мои внутренние стенки были красными от следов когтей, каждая старая рана была разорвана, чтобы держать меня сосредоточенным и холодным. Я страдал за фасадом безразличия, но либо так, либо я бы сломался и позволил своим людям увидеть, в каком я был гребаном беспорядке.

— Прошла неделя, — пробормотал Финн, но по-прежнему не получил от меня никакой реакции. — Ты почти ни с кем не разговаривал.

Я передвинул слона.

— Сделай мне одолжение, — сказал я. — Совет посылает сообщение; привези его с границы.

— Сейчас?

— Да, они сказали в восемь вечера.

— Хорошо, я могу это сделать.

— Хорошо.

Финн ушел, и я заерзал на своем месте. Возможно, мои руки двигали шахматные фигуры, но мой разум думал о послании Совета. Было ли это сообщение о Перл или о школьном проекте? Каждый день с тех пор, как она ушла, я ждал. Я боялся получить видео от Перл, в котором она говорила мне, что больше не любит меня и что все это было ошибкой. Если бы все остальные в Совете были так же сильны в искусстве убеждения, как она, они промыли бы ей мозги, чтобы она увидела, что я ей не подхожу.

И, возможно, они были бы правы.

Может быть, я не подходил ей. Перл была светом, а я — тьмой. Она была мужественной и сильной, в то время как я был всего лишь самозванцем и мошенником, который опозорил моего отца с самого рождения. Снова цепляясь за свои внутренние стены, я рвал старые воспоминания, чтобы удержать себя в фокусе.

— Ты, бл*ть, слишком эмоционален, — прогремел в моей голове голос моего отца.

Мое лицо посуровело при воспоминании о том, как мне было всего шесть лет и я получил в подарок свой первый охотничий нож. Это был самый счастливый день в моей жизни, и, чувствуя себя большим мальчиком, я пошел с отцом, когда он хотел, чтобы я получил свой первый урок охоты.

— Я собираюсь научить тебя быть великим правителем, — сказал мне мой отец и свистнул нашей стае собак. Четыре лабрадора, размахивающих хвостами, прибежали, чтобы почесать ухо.

— Какой из них твой любимый? — спросил он, и я невинно указал на Тоби, который подошел лизнуть мне руку. Мы с Тоби выросли вместе, и я считал его своим лучшим другом. Его мех был красивого черного цвета, и он всегда чувствовал, когда мне было грустно и я нуждался в нем. Конечно, Тоби не мог говорить, но его теплые карие глаза выражали беспокойство, любовь и радость точно так же.

— Пошли. — Мой отец пошел вперед, и я последовал за ним со своим новым ножом в руке, а Тоби следил за каждым моим шагом.

Следующее, что я помню, мы были снаружи, во дворе, Тоби прижимался к моей ноге, боясь моего отца, который кричал на него:

— Иди сюда, грязный пес!

Низко опустив голову и хвост, Тоби подкрался к моему отцу, оглядываясь на меня со страхом в глазах. Я хотел помочь своему другу, но я был маленьким, и мой отец никогда не слушал меня. С колотящимся сердцем и дрожащими от страха руками я наблюдал, как мой отец схватил Тоби за шею и повернул его голову вверх.

— Первый урок охоты, — сказал мой отец. — Ты должен уметь убивать. — Последнее слово он прошипел, и изо рта у него брызнули капли слюны.

Я растерянно моргнул. Конечно, он не хотел, чтобы я убил Тоби.

— Иди нах*й сюда и перережь ему глотку.

Я покачал головой, боясь своего отца и в ужасе за Тоби.

— Это не просто охота, сынок. Речь идет о том, чтобы научить тебя, как однажды стать безжалостным правителем. Если ты не можешь убить гребаную собаку, как ты собираешься убить одного из своих самых близких людей, если он предаст тебя?

Мои глаза метались между отцом и Тоби, и меня начало неудержимо трясти.

— Нет, — прошептал я; мои ноги не двигались, а грудь вздымалась от учащенного дыхания.

— Я сказал, перережь ему гребаное горло! — заорал мой отец, но все, что я мог слышать, это испуганные всхлипы, исходящие от Тоби.

Крепко держа мою любимую собаку, мой отец подошел ко мне и сжал мое правое запястье, в котором был большой охотничий нож.

— Воткни его и перережь ему горло, — раздраженно потребовал он. — Он просто грязное животное.

Когда я застыл в страхе, мой отец взял меня за руку и вонзил нож в Тоби, который взвыл от боли.

Громкое рыдание вырвалось у меня, и слезы ослепили меня от замешательства и ужаса, которые я увидел в глазах моего лучшего друга.

— Какого хрена? — Нож упал на землю, когда мой отец оттолкнул меня. — Ты что, маленький педик?

Он отпустил Тоби, который со стоном упал на землю, а затем подошел и навис надо мной.

— Ты такое гребаное разочарование — посмотри на себя. — Он указывал на мои штаны, но мне не нужно было смотреть вниз, чтобы понять, что я обмочился.

— Я должен называть тебя ссыкун, — фыркнул он и наклонился близко к моему лицу, его дыхание было теплым и с привкусом табака. — Ты знаешь, сокращение от обмочившегося разочарования.

С моих внутренних стен капала кровь от всех тех обидных вещей, которые я помнил.

Я пережил постоянные отказы моего отца, и я переживу отказ Перл тоже. Как ни странно, его резкие слова стали якорем, который удерживал меня под давлением, и боль от потери Перл только наложила бы слои на мой холодный фасад и сделала бы меня более безжалостным. В любом случае, какому правителю нужна мягкая сердцевина? У моего отца, черт возьми, точно не было ни одной мягкой молекулы в его теле.

Еще одно воспоминание мелькнуло перед моим мысленным взором. Я был старше, стремился стать мужчиной в семнадцать лет.

— Ты собираешься быть слабаком, Ссыкун? Позволить своему младшему брату победить тебя? — снисходительный смех моего отца задел мою гордость, и я нахмурился на Магни, который теперь был немного выше меня и быстро становился сильнее. Мы кружили друг вокруг друга, и я пытался отгородиться от присутствия нашего отца, которое висело в воздухе, как темная смола, мешая дышать и думать.

Магни напал на меня, и из-за того, что я отвлекся, или, может быть, из-за его невероятной скорости, он повалил меня на задницу, скрутив мое тело мертвой хваткой и удерживая меня на земле.

— Это мой мальчик — покажи этой девчонке, как дерется настоящий мужчина, — подбадривал его мой отец, и когда Магни отпустил меня и вскочил на ноги, он получил еще больше похвалы и похлопываний по плечу.

— Хочешь еще раз? — Магни ухмыльнулся мне, его голубые глаза сияли. Тринадцать, и он был почти таким же мускулистым, как я. Мне было семнадцать, и я должен был бы быть больше него, но все изменилось.

— Нет. — Я покачал головой, мое тело слишком болело от бесконечных часов тренировок, а челюсть была слишком напряжена, чтобы сказать больше одного слова.

Поднявшись с пола, я откинул назад свои темные волосы и пошел прочь под звуки совместного смеха моего отца и Магни. У двери я оглянулся и увидел светловолосого правителя, взъерошивающего волосы своего светловолосого сына с выражением неподдельной гордости, которое, как тысяча ножей, вонзилось в мое сердце.