Сквозь пепел и прах

Глава 4. Кедари. Дневник леди Иртаны

Вечером Эдера освободила себя от танцев в чанах, чтобы изучить тетради первой жены отца. Бабушки ее сына. Тетради были подписаны в хронологическом порядке. Самая ранняя датировалась 1401 годом. Последняя — 1440. Она отложила первую тетрадь в сторону, остальные сложила по порядку на трюмо. Затем раскрыла тетрадь и начала читать.

Ее ждало разочарование. Тетради 1401–1402 годов были испещрены непонятными письменами на чужом языке. Эдера растерялась. В монастыре не учили иностранным языкам. Девушкам и женщинам негде было щеголять владением языков. Общеремидейское наречие употреблялось в королевстве Неидов и в Зандусе. Лишь кситланцы говорили на своем языке. Весталейские торговцы и дипломаты сами прекрасно владели ремидейским. Мерканцы, имевшие дела на далеком материке, — аналогично, не говоря о Лиге Тринадцати Островов. Купцы и дипломаты королевства осваивали иностранную речь в особых языковых школах. Для молодых девиц линвистические штудии были предельно непрактичным занятием. А в Обители Святой Устины не давали непрактичных знаний.

Однако монастырская библиотека была гораздо обширнее тех предметов, что преподавали ученицам. В ней имелись грамматики почти всех известных языков — кроме языка островитян. Любознательная Эдера, обладающая феноменальной памятью фей и сверхскоростью чтения, проштудировала большинство из них. Владения языками это не дало, но она могла распознать практически любую письменность.

Девушка определила, что Иртана писала на ларено — языке юго-западных государств материка Весталея. Этот континент был примерно равен по размеру Ремидее, располагался в южном полушарии в том же меридиальном диапазоне, на том же расстоянии от экватора к югу, что Ремидея — к северу. Ларено употреблялся в королевстве Кодир, союзном ему княжестве Орсалия, враждебном королевстве Гуавок и еще паре государств, чьих точных названий Эдера без карты не могла припомнить.

Сначала девушка подумала, что Иртана хранила дневники какого-то весталейца. Но когда в тетради конца 1402 года наконец пошли записи на ремидейском, стало ясно, что они сделаны той же рукой.

Эдера была ужасно заинтригована. Почему дочь ремидейского герцога, жена ремидейского помещика писала на языке другого континента?! Загадка взбудоражила ее. Но полтора года записей на ларено пришлось пропустить. Впереди ожидало слишком много тетрадей, слишком много лет. Эдера надеялась, что дальше записи будут на ремидейском.

Вторая загадка после иноязычных записей — Иртана редко упоминала мужа. Даже в первые годы брака, когда, казалось бы, все мысли должны быть полны им, она почти не писала о нем. Если его имя упоминалось, то лишь в связи с каким-нибудь внешним событием в Кедари. Ни слова о чувствах к нему и уж подавно о страстных ночах любви. Весь тон записей первых месяцев жизни в Кедари был ровным, безэмоциональным, сдержанным.

Сын родился на второй год брака. И письмо Иртаны сильно изменилось. Она души не чаяла в сынишке. «Мой Кэр», «сладкий Кэр», «драгоценный Кэр» и еще десятки слюнявых эпитетов. Вот тебе и горделивая принцесса крови. Эдера поморщилась. Уж она-то ни за что не превратится в сопливую мамашку. Она с отвращением продиралась сквозь бесчисленные материнские восторги по поводу того, как сынуля в первый раз сел, пополз, пошел, заговорил, пошел на горшок, подрался и прочая, прочая, прочая. Записи стали реже, чем в первые два года брака, а имя Эйдаса практически исчезло со страниц. Зато «сладкий Кэр» царил и властвовал в материнском сознании…

Когда сын повзрослел, Иртана с прежним восторгом описывала его проказы — такие, что Эдере легко было поверить, о ком идет речь. На страницы дневника вернулся Эйдас, в качестве злодея и тирана, наказывавшего бедного мальчика ни за что. Барский сынок бесчинствовал в своей вседозволенности, отец иногда пытался поставить его на место, но каждая попытка дисциплинировать сына вызывала бурный супружеский скандал.

Эдере пришлось наблюдать всплески гнева и едва ли не ненависти Иртаны к мужу, посмевшему разлучать ее и сына, вырывать мальчика из-под губительной материнской опеки, приучать его к социально приемлемому поведению. Судя по всему, попытки отца принять участие в воспитании сына скоро прекратились. Малолетний деспот получил возможность беспрепятственно терроризировать поместье под эгидой материнского покровительства.

Через несколько тетрадей характер подвигов юного Кэрдана изменился. Иртана начала жаловаться на наветы «злоязычной черни». Она гневно возмущалась пятнадцатилетней служанкой, обвинившей наследника в изнасиловании. Хозяйка не верила ей, но девушка забеременела, и местный медик при помощи магии установил отцовство молодого лорда. Кэрдану было тринадцать.

Возмущение Иртаны ничуть не уменьшилось. Она осыпала проклятьями Эйдаса, приказавшего высечь сына. «Как этот глупец может верить лживой шлюхе?! Любая девка из черни мечтает принести в подоле бастарда от лорда! Кэр недурен собой, он наследник лорда, эта дрянь сама окрутила его! Впрочем, чего ожидать от кобеля, который сам спит с горничной! Будь он проклят, жестокий лицемер!»

А два года спустя случилось то, что перевернуло жизнь семьи Кедар. В 1418 году случился их черед принимать у себя Праздник Древа. Это был старинный атрейский обычай, когда одно из аристократических семейств проводило у себя торжество для всех соседей. У одного из соседей незадолго до праздника случилась порча скота. И он вызвал столичного чародея из Гильдии Магов и Знахарей. Маг прибыл на торжество вместе со своим нанимателем. И там наследник лорда Кедара привлек внимание залетного колдуна своим обычным способом — наглой проказой.

Разумеется, Кэрдан не мог позволить, чтобы такое масштабное событие прошло без его участия. Он поджег одиннадцать шатров со всеми украшениями, яствами и людьми. Столичному гостю пришлось гасить пожар, а затем расследовать инцидент. Если бы не колдун, вряд ли Кэрдана сумели бы уличить — так тонко и хитро он организовал поджог. Ниточки вели к двум братьям, детям другого соседа-лорда.

Иртана бурно описывала в дневнике, как малолетние мерзавцы оболгали и подставили ее ненаглядное дитятко. Но у Эдеры не было сомнений, кто кого оболгал и подставил. Маг проинформировал хозяина, что преступником является его сын. Эйдас принес извинения, предложил щедрую компенсацию ущерба. Гости-погорельцы уехали с тугими мешками золота, а казна Кедари изрядно опустела.

А столичный маг выразил желание пообщаться с юным поджигателем. Хитроумие и тонкость, с которыми была организована выходка, заинтересовали его. Иртана долго нервничала, измеряя шагами коридор возле кабинета, где гость беседовал с ее сыном. Они провели вместе два часа. А когда вышли, гость сообщил взволнованной хозяйке, что ее сын обладает недюжинными магическими способностями.

Хозяину он предложил свои услуги в качестве учителя талантливого подростка. Сначала Эйдас пришел в ужас. Кэрдан без магических навыков переворачивал вверх тормашками все поместье. Отцу было страшно представить, что натворит его сын, научившись магии.

С помощью Иртаны гость сумел убедить лорда Кедара. Решение было принято. Маг остался в Кедари учить наследника. А через несколько недель последовал новый сюрприз. В случайном инциденте учитель Кэрдана обнаружил, что у хозяина поместья тоже имеются магические способности. Иртана написала об этом не сразу, а несколько дней спустя. И поводом для записи стало не само открытие способностей у ее мужа, а его решение заниматься с учителем сына.

Возмущению супруги не было предела. «Он бредит! В его возрасте, с его статусом учиться магии! Кэр — ребенок, ребенку пристало учиться. Но не взрослому лорду, которому надо уже готовиться к кущам Создателевым, а не магией заниматься!» К кущам Создателевым надо было готовиться в тридцать два года. Эдере было интересно, готовилась ли к ним сама Иртана, будучи лишь на несколько лет младше мужа.

Эйдас сумел настоять на том, чтобы заниматься вместе с сыном. Эдера подозревала, что несчастный муж и отец, чужой в собственной семье, просто хотел отвлечься от семейных неурядиц и восстановить порушенную самооценку.

А может быть, он хотел сблизиться с сыном за счет общего занятия. Если так, то план потерпел поражение. Кэрдан всячески унижал отца в процессе занятий, демонстрировал собственное превосходство, возмущался, что вынужден отставать в учебе из-за «этого тупицы и бездаря». В итоге он добился того, что Эйдас стал заниматься с магом отдельно, в гораздо меньших объемах, чем сын.

Его спасло лишь то, что магу был интересен редкий феномен латентных способностей, раскрывшихся во взрослом возрасте. Ведь Эйдас служил при дворе, а значит, общался с королевскими магами. Никто не обнаружил его способностей, а они оказались не столь малы.

Иртану дико раздражало, что муж настойчиво обучался магии. Она видела в этом желание сравняться с сыном, заведомо превосходившим его, как способностями, так и местом в материнском сердце. Эдере была омерзительна эта женщина. Своим баловством и опекой она позволила Кэрдану вырасти настоящим чудовищем. Она пресекала любые попытки отца наказать сына надлежащим образом. Она не дала возможности привить ему общечеловеческую этику, внушить, что такое хорошо и плохо.

Девушка продолжила чтение. Похоже, учеба подействовала на Кэрдана благотворно. Буйные проказы уменьшились: Иртана стала куда реже жаловаться на «облыжные наветы злобной черни». Количество желающих оболгать ненаглядного сыночка значительно уменьшилось.

Шесть лет спустя маг сообщил, что способности Кэрдана превышают его собственные, и он далее не способен обучать его. Он рекомендовал отдать юношу в обучение к магу-отшельнику. И даже обещал самолично выбрать такового и привести к нему парня. Подходящим магом он счел отшельницу по имени Фаэлон, обитавшую относительно недалеко, в атрейской части Гевазийского Хребта.

Реакция Иртаны была предсказуемой. Забрать ее ненаглядного сыночка, отдать какой-то волшебнице за тридевять земель, чтобы она растлила Иртанино золотце. «Все знают, маги спят с учениками противоположного пола, а некоторые — и своего! Как можно отправлять Кэра к какой-то старухе-магичке, которая растлит его?! Будь он проклят, этот Глисар!» Столичного мага, первого учителя Кэрдана, звали Глисаром.

В кои-то веки от Иртаниной воли ничего не зависело. Решение принял сам «сладкий Кэр». Он заявил, что отправится к Фаэлон и продолжит у нее обучение. Материнское сердце было разбито. Но повлиять на сына Иртана не смогла. Он жаждал учиться, даже если ради этого предстояло покинуть надежное маменькино крыло. Иртана лишь сумела настоять, что сама отправится проводить сына к отшельнице.

Следующий год был заполнен излияниями материнской тоски вперемешку с восторгами от успехов сына. Иртана приводила длинные цитаты из писем Фаэлон, где волшебница не скрывала своего удовлетворения талантом, усердием, дисциплинированностью и — послушанием!!! — нового ученика. По ее словам, Кэрдан был едва ли не идеальным. Ни одной жалобы на хулиганские выходки.